Думаю,
что даже в последнее утро свое
отвергнутый Сократ,
глядящий в разверзшийся ад,
в последний раз обернувшись
на сонную землю Эллады,
не мог и не принял росу
за дребезги мировозренья,
искрящегося в пыли.

Среди кедров, кипарисов
и сосен — подобно писку
летучих мышей, голоса
суетящихся белок
в круговерти
любовных игр;
писк,
внезапно оборванный криком —
без какой-либо краски приятной —
расфуфыренного павлина;
этот крик, словно черная паста
из цветного тюбика, вдавлен
неуклюжим каблуком;
безобразный, но совершеный
крик павлина...
Да — совершенный!
Потому что каждому ясно:
в нем предельно отражены
одиночество
и спесивость.

...На верхушке тучи
полумесяц —
как огненный тюлень
на пике айсберга
в далеких экзотических пространствах,
где наши мечты высшего накала
пересеклись
с реальностью холодной.

Поэзия,
отрада и отрава,
ты никого не делаешь
по-настоящему счастливым,
и лишь —
менее несчастным...
Спасибо
и за это
исключенье...

Лицом,
перекосившимся от злобы,
не пачкай
свет.

Позирует — бесспорно.
Вот чудак:
перебирай задумчиво черешни,
как четки, между пальцев, — все равно
ты слишком юн,
чтобы казаться мудрым.

Из жерла кратера
потухшего вулкана,
напоминающего конусную пряжку
на красном поясе горизонта,
видна луны лимоновая долька...
Еще мгновенье — и уже она
кругла,
и в медном отблеске похожа
на крышку чайника,
который прокопчен
табунщиками
на кострах кочевий.

Точно так же, как жизнь одну,
так и смерть одну мы должны...

Только все-таки мне не ясно:
долг один у нас
или два?

Акации. Их много. Ряд за рядом...
Так называемая лесополоса.
На голых ветках множество стручков
дугообразных, темных, удлиненных,
как множество бровей на фоне неба,
из-под которых сотни голубых
бездонных глаз на нас гладят
из вечности самой,
из бесконечности.

Сказала мне удача:
— Я ничего тебе не дам,
чтобы потом
тебя не грабить,
требуя долги...

Я ничего удаче не ответил,
посколько не было причин ее ругать.
как, впрочем,
не было причин
благодарить.

...и в сердце
глубоко
ему нашли
два туго сложенных
крыла...