Вернуться на предыдущую страницу

No. 3 — 4 (22 — 23), 2009

   
Мемуары



Евгений М'АРТ



МАСТЕР, КОТОРЫЙ НЕ УМЕР



Валерий Прокошин и при жизни был известным шутником. Таким не преминул остаться и после. За других сказать не могу, но за себя все же должен.
Слово "умер" — совершенно неподходящее, во всяком случае, не к Валере. Я так говорю не потому, что я его хорошо знал — увы. Но я могу сказать так: Валера оставил свое тело.
Валера оставил свое тело 17-го февраля 2009 года, днем.
В ночь на 18-е мой сон не мог меня найти раньше шести утра. В следующую ночь это и вовсе произошло после 9-ти утра по все тем же, казалось бы, непонятным мне причинам. И только в день похорон к вечеру печальное известие находит меня…
Я имею должок перед Прокошиным: если бы не он, опозорился бы я на записи аудио-сборника. Ваш покорный слуга имеет свойство допускать самые детские грамматические ошибки, а Валера тогда меня по-товарищески спас от самых нелепых моих произношений, а теперь так же по-товарищески дал мне шанс отплатить ему хоть какой-то данью, а точнее, он и третью ночь не давал мне покоя, пока я не погасил хотя бы отчасти свой долг.
Чем поэт может расплатиться перед поэтом? Только стихами! Вообще, это самая легкая из оплат… и в то же время самая тяжелая. Но если не это, то что еще с меня-то взять? Так появилось "Белое поле" на листе, уже исписанном каким-то другим текстом. К трем часам ночи я смог заснуть.
Я слышал от тех, кто лучше знал Валеру, о его посмертных "проделках", которые он успел совершить в момент своей смерти и в короткое время после нее. Но не это заставляет меня вновь утверждать в трезвом уме, ясной памяти и с полным на то основанием, что Валера НЕ умер.
Считайте меня безумным, но вчера (ровно две недели спустя с момента, по моему глубокому убеждению, неправдивого события), уже засветло мы виделись с Валерой. Он жив и здоров, и даже, скажу я вам, крепче меня, годящегося ему в сыновья. Он коснулся слегка моей груди, но так, что кость моей грудной клетки отозвалась глухой болью, столь он здоров нынче, что видимо даже не соизмеряет свои силы (хотя, кто знает Валеру, скажут, что все-то он соизмеряет!). В общем, он настойчиво так коснулся меня указательным пальцем со словами: "Жень, приходи под мост, я тебе бубен-бумеранг подарю". Ага, бубен-бумеранг — так и сказал. Я же говорю — шутник! Дошла и до меня очередь его розыгрышей. Впрочем, я не сразу согласился и стал прикидываться веником:
— Под какой мост-то? Тот, что БАМ1 что ли?
— Да, нет! — ответил он. — Тот, что на Кончаловских горах2.
— А что там за мост-то? — совсем уж под дурака закосил я.
— Тот вот, такой который, — и показал мне что-то руками только нам с ним понятное. — По нему еще два автобусных рейса ходят, — и назвал мне два номера этих рейсов.
Во-первых, никакие рейсы по тому мосту не ходят; во-вторых, номера назвал двухзначные, а те городские автобусы, которые к мосту и подъезжают, все имеют номера в одну цифру. Но я сразу понял — это мои числа. Это мои родные рейсы.
Мы еще о чем-то поговорили малозначащем и, уходя, он накинул на себя джинсовую жилетку и напутственно сказал: "Мероприятия надо проводить весело!" А я и не спорю! Я совершенно с этим согласен. И ну и что, что это был сон? Разве это важно, когда этот сон был на самом деле.
А далее, оставшись один, я блаженно сочинял стихи: чистые, блестящие… И мне казалось, что гении именно так и пишут: сильно и блаженно!.. Может быть, и Валера так писал: блаженно или мучительно, не скажу, но то, что сильно — это так… Но стоило мне с утра только приоткрыть глаза, как тянуться за ручкой уже было бесполезно. И становилось еще одним ненаписанным стихотворением в моем мешке больше.
Этот мешок всегда у меня где-то за спиной, я не могу его никак увидеть и снять с себя или хотя бы дотянуться до него, чтобы вытащить оттуда все, что там уже лежит. А других попросить, скажут, что я сумасшедший. Разве нет? Вот то-то и оно! Этот мешок живет собственной жизнью: иной раз он оказывается где-то на шее и заставляет сгибаться и горбиться; а в другой раз этот мешок может сползти куда-то к пояснице, и тогда спину выгибает в обратную сторону, отчего внешний вид делается такой гордый и печальный, но… комичный.
Со временем мешок становится все больше и тяжелее. Ведь не записать легче, чем записать. Но если записывать, мешок не столь быстро будет наполняться. А при желании и известном труде может быть он и вовсе истощится?..
И вот сижу я, чумазый подмастерье, вспоминаю Мастера, и понимаю, что так с ним толком и не поговорил, я так и не спросил о главном: а был ли у него тоже свой мешок? И как теперь у него с ним? Я вчера вроде бы при утренней встрече не приметил. Но и Вы ведь моего мешка тоже не приметили?..
Ну, и шутник же Валера!

__________________________________________________________________________________
1 БАМ — у местных так называется мост через железную дорогу, который всегда виден с электрички на подъезде в Обнинск со стороны Москвы.

2 Кончаловские горы — название городского кладбища и конечной остановки обнинских автобусов.