Дмитрий БУРАГО
МЕСТО ВСТРЕЧИ
I ПОЛУТОРКА Памяти Николая Яковлевича Грабовского
Одесса манит сутолокой речи —
пыль, побережье, дерзкие мечтанья. А дед на кухне мнет воспоминанья, как будто память жизнь его калечит: в полуторке под дробь аэроплана, с баранкой слившись, рвется через жито к пролеску, где судьба почти избыта на горе-поле, выгнутом в тумане. Потом качались грузные дороги, заброшенные за спину, как в кузов, расколотые черные арбузы, привыкшие к бессмертию в итоге. Такой была шоферская война. Но и теперь, в расхристанной Одессе полуторка, как в поле куролесит, спасаясь от смертельного огня. II
МОЙ ДЕД Вернется дед, откроет холодильник —
«Столичная» на наши два стакана. Так зорче боль, так откровенней рана, когда веселье хуже, чем насилье. За будничными: «Как?» и «Хорошо!» стоит весна в подрамнике за тюлем. Мы пробуем припомнить, мы рискуем признать в себе друг друга, и еще, не то чтобы простить, но проскочить невнятную сырую остановку, где сумрак выворачивает ловко из нашей речи матов маячки: «Войны уже не будет — все война», «Теперь нет преступлений, все — усталость». Нас покорила мелочность и жалость, но отрезвляет красная весна! Мой дед, мы не отступим, не серчай! Флаг над Рейхстагом — капля нашей крови! На кухне зарево, у неба в изголовье гремит закат салютом сгоряча. Победа это — горе пополам со всем родным и ослепленным краем. Сегодня Киев просто невменяем, когда с холмов глядит по сторонам. III
ВЫСШИЙ КЛАСС! «Вода – высший класс!» – сообщал дед,
окунаясь в Чёрное море при любой погоде. Из пункта «А» состав пошел в пункт «Б»,
из пункта «Б» другой пошел на встречу. Мы просчитались, было место встречи из уравненья — в собственной судьбе. Отметка на полях — залог снегов, где пропадают не от пуль, от хвори. Культяпки, костыли — войны подспорье, что у своих, что у чужих врагов. И кто здесь кто, когда летит стекло огрызками огня под батарею. Калинкин жив, так что ж я багровею и почему родную речь свело до междометий? Мы язвили Рим за то, что тени — прихоть Галилея, и солнцем крутится, сознанья не жалея, под вами плоть, оставленная им. На побережье море — «Высший класс!» Язык восторга не унять недугом — так внук идет за прадедовым плугом В Андреевский по духу, высший класс. IV
ВЫСОТА Антону Никитину
Не верь рассудку — в Киеве опять
под факелами беленеют лица. В оживших лозунгах кириллица кривится, с шести лучей, переводя на пять косые стрелки старого завода. Фашизма нет — «бо несе Галя воду». А мы живем, как жили у реки. Почти молчим, почти дошли до края: в терпенье оторопь, надежды коротаем. Единомышленники — призраки тоски, в которой город вязнет. Оправданье неотличимо от воспоминанья. Но каждый май — с цветами у груди деды и дети — веселы и бравы — приходят к Обелиску Вечной Славы, где над Днепром мы все в одной горсти. Под лаврским небом наша высота — Отечества последняя черта. |