Вернуться на предыдущую страницу

No. 2 (53), 2022

   
Владимир АЛЕЙНИКОВ

ДОЛОГ ДЕНЬ
ДВЕ  КОМПОЗИЦИИ
 
1
СТО СТРОК

В сентябре мы выходим в сад,
Где несносен цикад раскат,
Где как мост, что высок и пуст,
Он хранит в себе спящий куст.

Наконец-то мы выйдем, друг,
В те края, где тепло вокруг,
В эту ночь, где крыльца уж нет,
Да и мой затерялся след.

Вот и вышли мы сутью всей
Из безличья чужих людей —
И теперь, где прохлады скит,
Сигарета меж лилий спит.

Что нутром ту почуешь, сад?
Предначертанный бред оград,
Где калитка давно темнит
И кольцо на руке звенит.

Сто столов тебе ставим здесь —
Ты и так простирался весь,
Чтоб ни лампочка, ни луна
Темнотой не была больна.

Да пребудешь премудр и тверд,
Приоткинув завесу орд,
В этом скифском сиянье звезд,
Где ответ на вопрос не прост.

Оттого и слова горьки,
Что не думают спать сверчки,
Оттого и рука легка,
Что под нею течет река.

Месяц юный, как прежде юн,
Потому и греховен вьюн, —
Так апостольски жребий чист,
И зеленый склонился лист.

И не надо ни слез, ни зол,
Чтобы пестовал нас и цвел,
Но первичность ветвей и жил,
Словно песню, ты нам сложил.

Ни на что не пеняй, внимай —
Там томился недавно май,
Понимая, что полдня нет,
И вовсю осыпался цвет.

Еле виден зари разрез —
Что воспримешь на вкус и вес?
Пролегли посреди двора
Борисфен, Танаис и Ра.

Три виталища примут нас,
Где от гибели душу спас, —
Вспомнит август, Немейский лев,
Стародавние чары древ.

Не гадал звездочет-халдей,
Что избавлен от злых затей,
За которыми в небо зван, —
Терем ивовый да талан.

Я лицо пред тобой открыл —
За Мефодием шел Кирилл —
И поет о святых местах
Изумрудных дождей чета.

Преуспела земная персть
В обещаниях помнить весть —
Что ни горсть, то семья семян
Безмятежно летит в туман.

Этот плен горделив и хмур —
Помоги мне бежать, Овлур!
Даже здесь я от вас не скрыл
Лебединых Обиды крыл.

Не дрожи — я тебе не враг —
Фессалийский пробрался маг —
И покуда цела юдоль,
Отдаление рыщет вдоль.

Там раины равнинный жест
Одолел города окрест —
И не будет полнощный плат
Покрывалом Изиды снят.

Пятиструнная цитра ждет,
Чей сегодня играть черед,
На Восток провожая звук,
Чтобы помнить колчан и лук.

Там очертами очерет
Укрывал — Аллах Берекет! —
От измен подневольных гроз —
Зенаар — салами — Навроз.

Отзовись, семихолмный град!
Бореады сюда летят —
И нагонит Селена сон
На истекшие дни племен.

Скифы-пахари! — где вы? где?
Не подступишь к седой воде —
С этой степью, смуглящей лик,
Одинаков у них язык.

Неизбежное зреет — иль
Неподкупен звериный стиль,
Неприступен заветный знак —
В землю воткнутый акинак.

Мне бы пить под своей звездой
Песни таборной той настой —
Ты-то таивал столько раз
Истомленных набегов сказ!

Ты прости, понимая их,
Тайнобрачие чад твоих, —
Но изведанный чтим обряд,
Сентябрю посвящая сад.



2
НОЧНАЯ ВОРОЖБА

Полунощной звездой таврен
Кобылицы сарматской круп, —
Речь, как зерна, взрастил племен,
Оживил шевеленьем губ.

Сводов семь небеса томят,
Отягчают числом седым, —
Не пленяй меня, месяц злат,
Завораживай, легкий дым.

Не зови ты к себе, зима, —
Что искать мне во льдах твоих?
На Тамани темны дома,
На Дунае туман затих.

На пороге ключам лежать,
На дороге шагов не счесть,
На весу мотылькам дрожать,
На лету приголубить весть.

Кто направо ушел — забыт,
Кто налево ушел — богат,
У колодца орех разбит,
У околицы смех распят.

На Дунае туман прошел,
На Тамани дома белы —
Но стекает образчик смол
С острия золотой иглы.

А в серебряных иглах — звон,
Врачевания черный глаз, —
И кровей раздается стон,
И стекает по капле час.

Припади к роднику скорей,
Сыновей народи троих, —
Ты, зима, ворожить не смей —
Что мне делать в снегах твоих?

Ну а ты причащайся вновь,
Пробуждайся, как знак сквозь сон —
Здесь по капле стекает кровь
И часов раздается звон.

Мне никто не мешал дышать
И перечить никто не смел —
И загадки умел решать,
И в догадках остался цел.

Меотида в лазури въявь
Наводила на верный шлях —
И когда приходилось вплавь,
Приютил и тоску, и страх.

Рассыпался в ногах песок,
Разбивался о скалы вал, —
И узрел я высот висок,
И весло я в руках знавал.

А налево — Эвксинский стон
Мне надсаживал ветром грудь,
И когда-нибудь станет он
Обещаньем еще вздохнуть.

Адриатики дорог брег,
Долог день у лесных дриад,
Ветер бриг превратил в ковчег
И незваных достиг рулад.

Что пророчишь ты мне, друид?
Что стволы про себя таят?
На виске седина дрожит,
Долог взгляд у морских наяд.

Ядовит наважденья вид —
С воскуреньем прими фиал —
Трианон в полнолунье спит,
Скрыт ветвями Эскуриал.

Мавританский теней изгиб,
Запорожский бровей излом, —
Неужели же птиц и рыб
Ворожбе задевать крылом?

Ненавижу неверий рой!
Разбужу мимолетный лад —
Не поладишь еще с игрой,
А костры на земле горят.

А костры на земле целы —
И стекает по капле час,
И вдыхаем настой смолы,
И взираем в последний раз,

Пробуждаясь в надежде дня
И рождаясь еще живей,
Чтобы зов испытать огня
Посредине земли своей.



ПАНТИКАПЕС

Сумел тебя я ныне навестить,
Река моя, — и радуюсь при встрече,
Как в те года, которым — так и быть! —
Стеной стоять за преданностью речи.

Сумел бы я и нынче наверстать
Затерянное в роздыхе удачи —
Да ей страницы легче пролистать,
А быть неизъяснимою — тем паче.

Но что же выжило — и в памяти звенит
Занозой – песней комариной?
Ужель и впрямь избавит от обид?
Се — глас твой слышен над долиной.

Молва над мальвами жужжала, как пчела,
И в брюхе полночи ворочались младенцы,
Чтоб ты в степи к скитальцам снизошла,
Связала засветло кузнечиков коленца,

Созрела замыслом у полудня в мозгу,
Смелей разбрасывала водорослей лохмы, —
И, в наваждении зажмурясь, не могу
Я уловить ни хитрости, ни догмы.

А по кустарникам, как бисерная сыпь,
Росы дрожит желаемая влага,
Чтоб луг-изгой от жажды не погиб, —
И ты к нему не сделаешь и шага.

Бери-ка под руки и берега холмы,
И скалы, плоские, как выпитые фляги, —
Еще попомним скифской кутерьмы
Набеги в помыслах о благе.

Еще поцарствуем на равных — не робей! —
Потешимся поочередно,
Полетом пепельным ленивцев-голубей
Еще надышимся свободно.

Пускай смущение, настигнуто зрачком,
Пушинкою захолонуло,
Язык сковало сахарным ледком,
Волной нахлынуло, начальное вернуло, —

Пусти к минувшему! — с ним все-таки теплей —
Там вхожи мы в туманные покои,
Покуда ветер, веющий с полей,
Наполнит наши кубки над рекою.



ДЕРЕВО

Полынь горючая, клонящийся ковыль.
Степная кровь! Ты значишь слишком много.
Ты в земли эти впитывалась долго —
То каплями, то щедрыми ручьями,
То реками, то буйным половодьем —
Не потому ль так мягок чернозем,
Так плодоносен?.. — Дерево встает
В багровом обрамлении заката,
Корнями вглубь уходит, ввысь — вершиной,
Подъемлет ствол, надежно защищенный
Пахучею, смолистою корою,
Раскидывает крону широко,
Шумит листвою, осенью — карминной,
Соседствующей с южной бирюзой,
Прозрачною, как жилка горизонта,
С прослойкою лазури на востоке,
Пульсирующей в дымке лиловатой,
Как сонная артерия Природы,
С мерцанием сапфировым на юге,
С жемчужным вздохом севера вдали;
Пунцовою, как щеки на ветру,
Пурпурною, как женские уста,
Иль алою, с оранжевым оттенком,
Как детские замерзшие ладошки,
Коралловой, как старые мониста,
Рубиновой, как доброе вино;
То огненной, роднящейся с кострами,
То рдяною, как первый поцелуй,
То льющейся воздушным кумачом,
То плещущей персидским кармазином,
То сыплющейся золотом червонным,
То сгустками запекшимися лета
Ржавеющей на выгнутых ветвях.
Все это — кровь. Все это красной нитью
Прошло сквозь лабиринт существованья.
По глине, по камням и по песку,
И вырвалось на волю, пламенея,
В дыму осеннем, в замкнутом кругу
Вокруг оси — торжественного древа,
Под куполом распахнутого неба,
Не улетая в Ирий, словно птицы,
Но падая на почву, становясь
Огнем подземным, жилами руды,
Извечной почвой, древнею опорой,
Земною твердью, соками растений
В закатный час, у века на краю.

Звенит чуть слышно медная струна.
Желтеет опаль — родинки, веснушки.
Подобно лебедю, склоняет шею конь,
Небрежно машет огненною гривой
И воду пьет. В серебряной воде,
Как в зеркале, он видит отраженье —
Такого же усталого коня,
С ушами чуткими, с огромными зрачками.
Вода темнеет. Конь идет к холмам.
Глядят с курганов каменные бабы
На села, на уютные жилища,
На россыпи прищуренных огней,
Мелькнет сквозь стебли чащи камышовой
Трепещущий змеиный язычок,
Поднимет рыба тлеющий плавник,
В золе проснется жаркий уголек.
Немало звезд на кленах загорелось —
И если к ним сегодня прикоснуться,
Не обожгут — притянет, как магнит,
Струящееся древо крови нашей
И даст им жизнь — в словах, воспоминаньях,
И это — продолженье бытия.

О дерево, о тополь на закате,
Высокий челн, свеча преображенья,
Знаток неуловимых изменений
В подлунном мире, сивоусый лирник,
Морщинистый хребет несущий прямо,
Который соль звезды и кровь зари
Соединили с космосом, хранимым
В твоем сознанье! Дерево благое,
Душа поющая, дыхание округи,
Иглой сшивающее жуткие прорехи
Меж вымыслом и явью! Прямо в песню
Несущее доверчивое сердце,
А песню эту — к людям, прямо в жизнь!

Фонарики шиповника. Спорыш.
Вкрапления цикория. Ромашки.
Тысячелистник, белый свой венец
С достоинством несущий. Подорожник,
Врачующий бесчисленные раны
Идущей по-над берегом тропы.
Стручки акаций — серьги полнолунья.
Дремотный вяз. У моста череда.
И узкий мост. И берега громада.
И скалы с фиолетовым отливом.
И плещущая холодом река.
И все сады. И степь — хрустящий свиток,
Развернутый у ночи на коленях.
И свет в окне. И тополь за окном.