За окном идет снег, первый в этом году.
Обычно он падает на еще сырую землю, тает, потом идет снова, и снова тает — пока не ляжет окончательно. А нынче он припозднился — идет, что называется, «набело», на уже подготовленную к снегу, стылую землю, и таять, кажется, не собирается; да вся природа как будто подготовилась к зиме: поблекла, посерела, подернулась холодной сизой дымкой.
Смотрю в окно — как робко он начинается: в восходящем потоке воздуха перед моим многоэтажным домом закружилась сначала одна снежинка, настолько легкая, что никак не хочет падать вниз; потом — вторая, третья, а потом уже и хоровод их закружился, так что силуэты ближних домов и деревьев за окном стали блекнуть и расплываться в серой мгле. И это в самой-то середине дня!
Полюбовавшись кружением снежинок, я, однако, спохватился: сколько можно пялиться — не насмотрелся, что ли, за жизнь? — и взялся, было, за дела, но тут ритм снегопада резко сменился: снежинки стали крупней и падали все гуще, и, наконец, снег повалил хлопьями, падая теперь быстро и — только вертикально. Он словно тек белыми струями. Сделалось совершенно темно и ничего за окном не видно.
Есть в любой мощной природной стихии своя дикая красота, даже величие; такая стихия — захватывающее зрелище, и я опять не мог оторваться, глядя на снегопад...
Теперь он будет идти едва ли не каждый день и уже не будет столь захватывающим, но первый снег для меня всегда — явление необыкновенное, не знаю почему. Может быть, с того самого дня, когда я впервые, лет в семь, кажется, не просто увидел его — а пережил как удивительное событие, не забытое мною до сих пор.
Я сидел тогда за столом, чем-то занятый, и при этом тоскливо глядел в окно нашего деревенского дома: я был простужен, и меня не пускали на улицу. Прямо напротив окна росла молодая стройная черемуха с тонкими аспидно-черными ветками, совершенно голыми по случаю глухой осени. И в это время пошел снег, точно такой же, как сегодня: сначала легкий и редкий, потом — все крупней и гуще. Хлопья падали отвесно, скользя вдоль ствола черемухи и оседая на какой-нибудь из веточек. Забыв про занятия, тоску и все остальное, с ощущением, что я — зритель чего-то необыкновенного, затаив дыхание, я глядел на то, как вся природа за окном безмолвно, с какой-то трагической неизбежностью преображается на моих глазах, становясь черно-белой и торжественно-праздничной, и как снежинки на черемуховых ветках лепятся в высокие снежные валики, превращая саму черемуху в фантастически громоздкое и при этом легкое и уязвимое сооружение: чуть тронь, — и эта красота порхнет белым облачком и осядет на землю… Разумеется, я тогда еще не мог думать такими словами — но я чувствовал и понимал происходящее именно так.
Вообще снег — удивительнейшее явление природы: когда из каждой бесцветной капельки воды рождается белый лучистый кристалл, игольчатая звездочка, — и, обладая в шесть или семь лет абсолютным зрением, я без конца рассматривал эти крохотные звездочки, словно под микроскопом: схожие между собой только своими шестью лучами — ни одна из них не была похожа на другую!.. А чудо мгновенного преображения всего обозримого пространства во время первого снегопада! Когда даже воздух становится другим — благодаря тому, что мириады мохнатых кристаллов, падая, фильтруют его так, что к концу зимы он становится настолько чистым и прозрачным, что небо начинает сиять глубочайшей синевой — как никогда больше.
Так что с той поры и поныне день первого снега для меня — мой маленький праздник, Праздник Первого Снега. Именно так, с большой буквы.

Правда, есть у меня еще один праздник — Праздник Первых Цветов. Они, эти два праздника — самые большие у меня и самые любимые. Что же до всеобщих государственных, политических и религиозных праздников — то для меня это всего лишь даты, весьма условные. И Новый год, и дни рождения, по поводу которых нынче, по сравнению со временем моей юности хотя бы, устраиваются теперь настоящие беснования и шабаши с неимоверным количеством еды, сладостей, спиртного, с безумной трескотней ракет и фейерверков — то какие же это, если хорошо подумать, праздники? Для детей, конечно — да: для них это — сказочно украшенная елка, подарки и — глаза, распахнутые навстречу неведомому, жгуче таинственному будущему, — но для взрослых-то?.. Для них это просто даты, к тому же еще и не очень веселые, если учесть, что даты эти с точностью метронома отсчитывают годы нашей жизни, которая становится на год короче, с каждым годом накапливая при этом груз знаний, забот и хворей, — так что бывает просто грустно смотреть на эти шабаши. Нет, я не против того, чтобы отмечать все эти даты, но, как хотите — они не повод для безумного веселья.
Более того: в этих праздничных беснованиях мне видится невыразимая тоска людей по чему-то прекрасному, к чему современный человек хочет изо всех сил протолкаться в ежедневной людской толчее, прорваться к самому себе, чтобы содрать с себя штампы поведения, навязанные ему извне, и услышать пусть робкий, но собственный голос свой души — и не может протолкаться…
Причем ведь и Праздник Первых Цветов пришел ко мне из детства, из того самого возраста в шесть или семь лет и из того же природного окружения, что и Праздник Первого Снега. Надо заметить, что я счастлив тем, что вырос в деревне и многим обязан одному из первых моих учителей, природе — у нее есть очень умелый педагогический прием: брать тебя, невзирая на твое малолетство, за руку и уводить в свои классы, оставлять там одного и задавать вопросы, на которые ты должен отвечать, только хорошо подумав, и — без подсказок. Это она надоумила меня насчет моих праздников.
Хорошо помню, как состоялся мой первый Праздник Первых Цветов; он был настолько будничным, что я даже не понял поначалу, что это — праздник. На задах нашего огорода была широкая межа; межа эта была, видно, кусочком оставшегося с каких-то далеких времен дикого леса: кроме нескольких берез, там, сменяя друг друга по времени, цвели яркие лесные цветы: сначала — белые подснежники-прострелы, потом — оранжевые, огнеподобные огоньки-купальницы, потом распускались крутые розовые кудри лесных лилий; цвел там и пышный куст диких лиловых пионов, и шиповник, — не считая одуванчиков, незабудок, лютиков и прочей мелочи, и я с ранней весны и до той поры, пока все это разнотравье не выкашивалось посреди лета на сено, бегал туда чуть не ежедневно — радоваться встрече с каждым новым распустившимся цветком.
Но однажды я пришел на ту межу в первый же солнечный день ранней весны — в нетерпении поскорей увидеть что-нибудь необычное. Но ничего необычного там пока не было: все те же, еще голые, березы, вдоль заборов — серые остатки сугробов, жухлая прошлогодняя трава под ногами… И вдруг среди жухлой травы я увидел фиолетовый глазок лесной фиалки размером не больше детского ноготка. Скромнее этого цветка, кажется, уже не бывает. Я наклонился, сорвал его вместе с короткой цветоножкой и, держа в ладони, внимательно рассматривал, жадно насыщая свое зрение его густо-фиолетовым цветом; потом понюхал; он пах просто свежей зеленью. Но когда я поднял голову и оглянулся вокруг, все странным образом изменилось: солнце стало жарче, небо — синей, все вокруг стало радостным, ярким, праздничным, а в сердце моем зазвучала музыка, не знаю, какая именно — тогда я в ней еще не разбирался; но она во мне звучала!.. И с тех пор, даже став взрослым, не могу удержаться, чтобы весной, хоть однажды, бросив все дела, не пойти в лес или в поле и не встретиться там со своими цветущими друзьями. Без этих встреч никак не уверуешь, что она уже пришла и утвердилась.
И удивляюсь: как люди могут месяцами — да что месяцами! — годами жить, не видя живых цветов? По-моему, даже если ты беден и на столе у тебя в праздники нет ни богатой еды, ни вина, ни фруктов, пусть на столе лежит один лишь хлеб — но пусть там стоят цветы!..
Однако, когда я впервые прочел про ритуал всенародного любования цветением сакуры в Японии — я был разочарован японцами. Ритуал — это обязательный для исполнения обычай; есть ритуалы, которые приходится исполнять обязательно: скажем, здороваться и прощаться со знакомым человеком, даже если тебе не очень хочется это делать; но когда обычай заставляет любоваться каким-то явлением, пусть даже прекрасным — моя душа внутренне сопротивляется обязаловке!.. Это — во-первых. А во-вторых, я тогда начинаю думать: какое бы цветущее растение могло быть избрано для общего любования у нас: черемуха? яблоня? сирень? ландыш?.. — и прихожу к выводу: не дай Бог делать такой выбор! — перессоримся вдребезги. Если не передеремся. Потому что за праздник русский человек голову оторвет. А праздник цветов у каждого из нас непременно будет свой, собственный.
Сейчас чуть не на каждом углу есть цветочные магазины или цветочные киоски, а в них охапками — роскошнейшие оранжерейные цветы богатейших расцветок, и я люблю их все, особенно зимой; нелюбимых у меня просто нет; но веснами мне не хватает наших скромных первенцев полей; весна без них для меня — как, наверное, обед без хлеба, лето без тепла. А если нет возможности сходить или съездить за город — остановлюсь прямо посреди улицы, на асфальте, рядом с которым на пятачке земли распустилась веселая семейка одуванчиков, и гляжу на них, насыщая свое зрение их интенсивно-желтым цветом; а то и не удержусь — сорву один и понюхаю, вбирая в себя флюиды солнца, которые он успел-таки наловить, даже здесь, — с меня и довольно: праздник в душе обеспечен на целый день…
А уж если как-то обобщить эти праздники для себя, то получается, что один из них немного печально сигналит мне о том, как все в мире неизбежно уходит и покрывается чистым снегом забвения, а во втором — мне видится подчеркнуто веселый символ обновления жизни, вечной — несмотря на такую ее хрупкость…

Но начал-то я разговор о первом снеге и о том, что даже теперь, прорву лет спустя, он волнует меня так же, как в детстве. И уж вовсе взбудоражил меня снегопад сегодняшний: густой, пышный, — настолько взбудоражил, что я не выдержал: бросил все, оделся и пошел гулять по первому, чистому, нетронутому еще снегу.
Ну, вышел — и что? Городской микрорайон; кругом, несмотря на снег, полно людей: идут, торопятся в своем броуновском движении кто куда. Но ведь это мой личный, мой собственный праздник — хочется пережить его в полном уединении, благо это несложно: рядом с микрорайоном начинается настоящий березовый лес. И я направляюсь туда.
Миновал последний дом, вошел в лес. А снег все валит; березовые кроны сквозь него проступают бесформенно-серыми тенями; глухую тишину нарушает лишь почти бесплотный шорох снега в сухой траве. Хорошо знакомую тропу уже запорошило — идти трудно: ноги на свежем снегу разъезжаются, путаются в поникшей траве. И все же это так здорово, так приятно — пройтись по первозданно-чистому снегу!
Но что это?.. Мою тропу пересекает другая тропа, и на ней — свежайший человеческий след! Ну что за суетные люди: даже в непогоду им некогда отдохнуть — непременно надо куда-то спешить, что-то делать в своем приземленном практицизме, даже здесь!
Свернул на чужой след — взглянуть из любопытства: куда этот хлопотун так разогнался, и что ему здесь нужно?.. Прошел метров тридцать, смотрю: владелец следа явно остановился тут и долго топтался на месте. Что же его остановило?.. Осмотрелся вокруг — и вдруг: ух ты-ы! — метрах в двух от тропы стоит высокий куст шиповника, еще не облетевший, и лимонно-желтые его листья, накрытые снежной шапкой, так неожиданно — солнечно! — сияют на фоне матовой белизны снега, и горит на ней рубиновой каплей одинокая ягода... И тут до меня дошло: да ведь он, этот ходок, точно так же, как и я, пришел на встречу с первым снегом — он мой собрат, родственная душа! — и я почувствовал необыкновенное расположение к этому неведомому человеку, успевшему на этот праздник раньше меня...
Первой мыслью было догнать его — он не мог далеко уйти! — взглянуть на него, может, даже поговорить; и вообще, как бы это было здорово: собираться где-нибудь здесь и отмечать Праздник Первого Снега сообща!.. А потом одумался: да зачем же? Переживание чего бы то ни было не бывает полным, если — сообща; пусть сообща будут Новый год, дни рождения и прочие даты — их полно! — а Первый Снег пусть будет моим собственным праздником, моим маленьким языческим торжеством во имя горячей благодарности жизни, природе, прекрасной планете Земля и неиссякаемой ее красоте, родителям, подарившим мне счастье явиться на свет со всем моим чувственным аппаратом и возможностью радоваться всему этому…
А на обратном пути нашел еще два следа, пересекшие мой, и не может быть, чтобы владелец хоть одного из них меня не видел — но ведь сумел от меня увернуться, не встретился! Спасибо тебе за это. И за то еще, что ты живешь где-то рядом, себя не обнаруживая — у меня от этого теплей и радостней на душе: значит, я в этом мире не одинок.