Вернуться на предыдущую страницу

No. 3 (28), 2011

   

Силлабо-тоника


Михаил ЛЯШЕНКО



ИЗ ЦИКЛА «КУЛЬТУРОФОБИЯ»
 
*  *  *

Что нужды спрашивать слова —
они не помнят то, что значат,
ни постижений, ни чудачеств,
а только — «на дворе трава…»

В пределах белого листа
под шелест ветреной подачи
недорисованный стопкадр
навзрыд о неминучем плачет,
ржавеет всадник на коне,
линяет гипсовый атлет,
горчит растресканная глина
по белым складкам кринолина,
и в замысле растаял свет.

«Закат Европы состоялся», —
я объявил и рассмеялся.

Непобедимый архетип
и побежденная природа
в пределах вымысла и кода
снам обостряет аппетит,
вещает истину петит
с единого для всех дисплея —
правее брать или левее
и как, кому и чем платить.

Лечу, как хлам в «Забриски поинт»,
стихаю, как 9-й вал,
как пыль, что ведает и помнит,
чтоб с воробьем учить слова,
с верблюдом пожевав колючек.
Нам речь до щебета наскучит,
как вместо хлеба пахлава.

Бредет усталый караван,
незатянувшимся экраном
зияет голубая рана,
наследуя шестую власть.
А умирать пока что рано…



*  *  *

Жить, окунувшись с головою
в седой простор простого дня,
жить, как рассыпаться золою
по чутким листьям октября,
и по бумаге проскрипеть,
и похрустеть сухим морозом,
поэзию читать, как прозу,
и боль привычную терпеть,
всегда, в любое время года,
жить, отжимать из оды воду,
суть от жеманства отделить,
сюжет в клубок смотать, как нить,
откланяться и дверь прикрыть
вслед за дворянскою культурой,
надменно сжав усталый рот.
Как раз насупился народ,
и где-то льется пуля-дура.



*  *  *

Ничего не остается
между небом и землей,
только гул пустых колодцев
над пустыней золотой.
В пригоршне с густой водой —
черный снег, соленый зной.
Жизнь веревочкой завьется,
отзовется, обернется
и на взлете оборвется,
и рассыплется золой.