О смерть, приди!
Ты в силах побороть
И смять мой дух бунтующий и плоть,
Кромсая с убежденностью провидца
Ту боль, что в сердце горестном таится.

Будь проклят день, когда я был зачат,
Коль, вместо наслаждений и объятий,
Теперь мне в уши льется злобный яд

Будь проклят день, когда я был зачат,
Коль, вместо наслаждений и объятий,
Теперь мне в уши льется злобный яд
Беккины нескончаемых проклятий!
Ведь я не вор, не висельник, не плут
Под маскою обманчивого грима,
Но, видно, нелюбимых так зовут,
А ты... и в гневе ты неотразима!
Теперь мегера, фурия, чума,
Все брань впитав горячей южной кровью,
Ты вряд ли образумишься сама,
Мужскою избалована любовью,
И торжествуешь, истину поправ,
Лишив меня рожденьем данных прав.

Неодолимо я к тебе влеком
И красотой, и острыми речами,
Твоя ж душа, застыв, как снежный ком,
Не тает под апрельскими лучами.
Давно весною тешится земля,
И с каждым утром снова расцветает,
Но ты горда, как дочка короля,
А не того, кто обувь нам латает.
Надень ослиной кожи башмаки,
Они тебе по нраву будут впору:
Ведь если ножки смуглые легки,
Угнаться ль запоздалому укору?
Язык мой в обличеньях строг и прям,
Да вот беда: и я в любви упрям!

Странница небес благая,
Ты о чем, изнемогая,
Загрустила? Ах, открой
В песне, нежно-заунывной,
Где твой, ласточка, призывный,
Где твой друг, избранник твой?
В темных листьях винограда
Ты ли ждешь? Тебе ль отрада —
Эта ночь? Сложив крыла,
Словно к Господу ладони,
Ты все пела на балконе,
До рассвета не спала.
Так и я, бродягой вечным
С птичьим посвистом беспечным
Буду верить в чудеса,
Потому-то мы похожи,
Что для нас одно и то же
Говорят Любви глаза.