Вернуться на предыдущую страницу

No. 4 (33), 2012

   

Книжная полка


Д. Д. Бурлюк. Письма из коллекции С. Денисова
/ Авт.-сост. А. С. Чернов. — Тамбов, 2011

Книга при первом же взгляде внушает невольное уважение — прежде всего, своим весом и объемом: почти 730 ее страниц занимают исключительно письма «отца русского футуризма» Давида Бурлюка тамбовскому коллекционеру и краеведу Николаю Никифорову. Издан этот корпулентный том, в который вошли более 700 писем, написанных «учителем Маяковского» в 1956–1967 годах, на средства Сергея Денисова. После смерти Никифорова он приобрел у его семьи письма, автографы и картины Бурлюка, хранящиеся теперь в частном музее Тамбова — литературно-художественной галерее, которую С. Н. Денисов официально открыл в 2001 году. По его словам, «в Тамбове хранится, наверное, самая богатая коллекция художественного и эпистолярного творчества Бурлюка — около 500 картин и эскизов, около 3 тыс. писем».
Несмотря на то, что формально книга вышла еще в прошедшем году, откликов на нее появилось ничтожно мало. Было бы натяжкой сказать, что она хоть как-то «прозвучала в прессе»: крохотный абзац в «Новом мире», в котором процитировано несколько строк из рецензии Данилы Давыдова («Книжное обозрение»), краткий отзыв в «Литературной газете», несколько сообщений в тамбовских газетах, — вот едва ли не вся пресса, появившаяся после выхода «Писем».
Что ж, рецензентов понять не сложно. Прочесть эдакий томище — труд не из легких, достаточно полистать: итак все ясно. Ну, допустим, и нам с вами тоже все ясно относительно журналистов-борзописцев. Но только где тогда отзывы филологов, искусствоведов, исследователей и специалистов по «классическому» авангарду — или они публикуются совсем уж в недоступных малотиражных изданиях?..
Тому, кто все же задался целью прочесть книгу от начала до конца, с первых же страниц становится очевидным, что ценность ее не только в количестве писем Бурлюка, собранных в одном томе. Давид Давыдович, поучая и просвещая Никифорова, своего далекого друга, коллегу-коллекционера, ставшего вскоре его «духовным сыном», не только подробно рассказывает о своей жизни в США и поездках по различным городам и странам, но и повествует о далеком прошлом. В его передаче забавными, милыми (это касается, например, отношения «горлана и главаря» к сыновьям Бурлюка — Додику и Никише) и важными подробностями обрастает известная всем поездка Владимира Маяковского в Америку. Необычайно интересны, на наш взгляд, рассказы Бурлюка-старшего о доме-мастерской Фешина, его семье, картинах, судьбе; о встречах с Сергеем Коненковым, Федором Шаляпиным, Алексеем Толстым, Иваном Заикиным, Сергеем Рахманиновым, Борисом Григорьевым. Важно и упоминание о том, что в Одессе, где Бурлюк занимался в художественном училище в 1910–11 гг., он познакомился с поэтом Николаем Гумилёвым и духовным писателем Сергеем Нилусом. Из письма, где описываются ранние бурлюковские гимназические годы в Тамбове, мы узнаем, что он с 1894 г. учился там вместе с будущим знаменитым советским послом Георгием Чичериным и его братьями.
Весьма занимателен и своеобразен русский язык Бурлюка, который, по свидетельству некоторых современников, говорил с заметным украинским акцентом. Впрочем, как признавался сам Бурлюк, свободно владея английским, изъяснялся он на довольно-таки специфическом «бруклинском» диалекте.
Вообще, и это действительно важно, книга показывает, насколько фантастичной (и не относящейся напрямую к реальной действительности) представлялась жизнь такому художнику, как Давид Бурлюк, старавшемуся следить за всем, что имело малейшее отношение к Советскому Союзу, его людям, проблемам, искусству и литературе.
С другой стороны, «Письма» (оставим пока что в стороне значительный интерес, который они имеют для краеведов, историков искусства и знатоков авангарда), читать и впрямь не очень-то легко: письма эти однообразны и однотипны, изобилуют пояснениями и нравоучениями, не слишком способствующими легкости восприятия. Вот тут и могли бы пригодиться комментарии специалистов, а их, увы, для этой книги почему-то найти не смогли. Память нередко подводила старика Давида (к моменту начала переписки ему было уже 75 лет). И грамотный редактор, знающий, хотя в общих чертах, историю русского авангардного искусства, мог бы, дав разъяснение в постраничных сносках, объяснить читателю, что, несмотря на утверждение многоуважаемого «отца футуризма», художник и музыкант Михаил Матюшин писал музыку не к трагедии «Владимир Маяковский» (см. стр. 280), а к опере, «Победа над солнцем», поставленной по либретто Алексея Кручёных (при участии Велимира Хлебникова); что Елену Гуро никогда не звали «Элеонорой Генриховной фон Нотенберг» (стр. 182; это был лишь один из ее псевдонимов); что футуристов «рыцарями безумия» называл не некий «Залержевский» (стр. 65), а известный критик, беллетрист и философ Александр Закржевский в одноименной книге  (Закржевский А. Рыцари безумия (футуристы). Киев: Типография Акц. О-ва «Петр Барский в Киеве», 1914); что Наталья Сергеевна Гончарова не «жена Гончарова», которая «вместе с ним организовывала выставки „Бубновый валет“, „Ослиный хвост“, „Мишень“ и др.», а знаменитая художница и жена не менее знаменитого художника Михаила Фёдоровича Ларионова».
Примеры можно было бы множить. Мы привели лишь некоторые — в подтверждение нашей мысли о том, что подробные, точные и реальные комментарии могли бы превратить этот том замечательных писем Бурлюка (при условии, что будет еще и корректор, который способен исправить бесчисленные описки, опечатки и ошибки в именах и названиях) в увлекательнейшее чтение, не позволив ему остаться просто книгой, хоть и примечательной, но утомительной даже для изучающего ее специалиста по авангарду ХХ века.

Андрон КИСЕЛЕВ