Зима осенняя, облысевший череп земли, беззубый. В серую сушь холодов, словно в будничный праздник, входишь эн раз, не считая уже за безумье давку в автобусе, грустные лица усопших, стоя просопших свои остановки, пропавший день миллионный, спешащий к пропавшим собратьям, тихо теряя свои очертанья… Прости нас, Господи, мы — не такие. Прости нас за это. Выйти из этого круга, сойти с карусели, кружащей так, что вокруг ничего не рассмотришь…Ты подари мне под елочку солнечный зайчик, я поселю его в сердце и буду им греться, буду смотреть на него, и чихать, и смеяться, и замедлять на лице промельканье теней.

— Апанас, Апанас, лови кошек, а не нас, — говорю я, становясь в этот же миг этим неведомым Апанасом и вслушиваясь в свои ищущие хлопки, как в чужие. Я кружусь в абсолютной темноте, не умея снять повязки с глаз и все ищу Тебя. Но нахожу в лучшем случае таких же апанасов. Мы охлопываем друг друга, убеждаясь в своей ошибке и трогаемся дальше. Где Ты? Аукни, подай голос, хоть сдавленный смешок. Ведь смешно же — верно? — смотреть со стороны на всех этих слепых копошащихся петрушек. Поддайся детям, Ты же большой, мы никогда не выиграем у Тебя сами.