У яблонь заболонь не толще хоботка
Растущей тут же, девственной пока —

— До срыва — нечисти, сосущей в кружева,
Но не части, — она лишь только тем — жива,

Что раздирающей — как всадничка — булат —
Ждет хрясткой тяжести, чтоб насовать заплат
На клейма ветра, в обветшалый стык
Гулящей осени и зрелой красоты.
__________

...Весь вечер ветер гнал вишневый сброд
На желоб крыши, взявши в оборот

Дрожь кровельных листов, есень, вихром к окну,
Что сырости в сердцах уже не оттолкнут,

Сухие завязи с младенческой трухой,
Застрехи острый страх, хинин коры глухой,

Весь сохлый хлам и прах, все в дело, все в обет
Хоть к Пасхе, но свести наш диабет на нет.

— Излишек нежности, пойми, нам не грозит
Хоть сахар восковой в десертной мгле разлит,

Где паразит тоски, что поразит потом,
Ни дятлом не разбит, ни ослеплен кротом.
__________

Шампунь на оспе темной вспенил -ног осьмин-
По паданцам кривым крадущийся жасмин,

Лишь, общей жажды не желая уяснить,
Пристала к мыльнику вечно живая сныть.

— Гляди, капель клюет из мисок и корыт
Горчащую пыльцу, которой вход открыт

В мед, к чаше вечности, к ожогам плащаниц;
Что с плошек рылец пьяных прорастая ниц,

Теряет патоку, но ставит на поток
Рожденье смысла, детский лопоток.
...Не цельсь ретортою в меня, друг Парацельс,
Мы брагу в стужу льем на косо вбитый рельс;

Губам не нужен куб, и спирта нет лютей,
Как в ближних деревнях — скотины и людей.

Став на крыльце жильцом, за падший окоем,
За нашу раковину на безрыбье пьем,

Пока есть мелкий плод, мы тянем сок из дней,
Не становясь — ни ближе, ни родней,

Хоть веткой яблонной за нас ты порадей,
Мой глинобитный друг, предтеча, чародей.

На месте памяти, где ты вошла в слои,
Как вязкая река сквозь грабен —
в сброс земли,
Чей меловой обрыв — как шкаф с стопой белья,
Где выкладки эпох — как сводки скальпеля —
— Весла, хлебнувшего спрессованных эпох-
Чей складчатый обрыв, играя,
создал Бог
В час Сотворения, тыщ восемь лет тому,
И сразу заложил,
как жилку лжи в Фому,
Труху костистого до-Бытия в пласты —
Я добываю, с плазмой пустоты,
Не фосфористый лик с прозревшего листа,
Но — негатив звезды,
заклинивший секстан.

Как из куска резца или надбровных дуг
Палеонтолог выводил недуг,
Что сглазил ящера в сощурившийся ил,
Как судит о мешке,
куда хлопья зашил
Уездный нобиль, всплеск,
по хлипким пузырям
В раззоре проруби, где щерилась заря,
Как изъязвленный блин
— горшечника земля —
Коль отмутить от глин в тридцатках векселя,
Вдруг не подсудную даст цену
черепкам,
Так из подкорки линзы льет река,
Где ты сплавляешься,
а я крошу, изгой,
Свой ноздреватый клей в блокадной мастерской.

На месте памяти,
в землянке, сдавшей лед,
Где дни троились в рой, обрушивая
в мед
Свою бессменную царицу для тепла,
Чьи с пеплом световым
тела: напополам,

— Здесь, с кашалотовой воронкою на ты,
В безбровых щупальцах, —
такой круг черноты,
Что закипает глаз, и возвращаясь в гарь,
Вдруг тяжелеет зло, как грузная Агарь
Яще- Фонарщица, праматерь,
иль треска,
Что плавит серебро на клеммах у виска,
И мне не вырваться с поклажей,
— Мерин ос
До мироносиц, значит, не дорос.

«Напичканный тряпьем, под гнетом,
— говоришь, —
С политым семенем,
кувшин рождает мышь,
Алхимик, — в день шестой, и шансы не плохи,
А мне, за столько лет! — даже хромой блохи
С проталин памяти не выклещить, — ни тли,
Вершки сосущей мыслящей петли,
Ни смять побегов, тлеющих...
в восторг
Всех-тех-бегущих-кто —
так и не врос в острог.
— Кукушкой ли, полипом со скалу,
Иль полусписком хромосом в углу.

Поди-ка, выброси свой бумеранг!
— скорей
Насверлят — в новом — древоточцы лагерей,
Каналец сточных да зимовий — до трухи,
Пока молокой
прежний мечешь с-под руки,
Покуда сотня солнц, похожих на икру,
Не откачается рекою на ветру.

Во мне — не таешь, не растешь.
Ни сбить, ни сбыть,
Но близок час — когда, как сфагнум в щель избы,
Сквозь грозный строй — протащат и приткнут,
Иль подведут к слепящему окну,
Я — иждивенческою карточкой — найду
Еще голодных тех, кто без тебя — во льду.

Как Мцыри, на-
цепивший газыри,
нет — пограничным псом,
острак., изгнан-
-ничком,
Вы выдираетесь
из строя — до зари,
с ничка — да на дыбы взвиваясь:
                        Аничков

мост позавидовал б,
где беглый Бонапарт
вдруг язвой проступал
            меж тяжеб жеребца,
И вновь берете верх,
как двоечники — с парт
да в первые ряды
            лиан на деревце;

Как валуны, со дна —
к отполированной
ночным зерцанием
            пластине озера,
Они всплывают ввысь —
как в тине лот, как Ной,
— из рваной — пузыри,
            и: -ются озира-

Вот месит музыка
вспять и в толчках, как мы-
-кает немой взахлеб,
            как хлещет сонная,
— Озирис, только что
оплаканный-вглубь-тьмы,
ан глядь: звездой уж жжет
            в желе оконное;

Черно-архангельский,
дашнацкий ль выл погром,
но непреложный мастерок
            Магистра-Моцарта
Всплывал на костерок,
как тронутый багром
бугор подводника,
            или вновь лоцман рта

Флотировал: «Или,
Лама самвахфани!..»
…сдав глазки с панциря,
            тоните ж навзничь-прочь —
Но черепаховый
с_удный навар- они -ят на своем огне
            и можно жить — всю ночь.

Сгущалась темнота,
как сливки на десерт.
Замешивалась пыль
с ошметками газет,
С зачатья ворона
            начав коловращенье,
Свежело. Ветер с глаз
спускался на кастет,
И школьницей, на фронт
готовившей кисет,
Петля затягивалась,
            -с моря ж пахло мщеньем.

Хрустели тополя
бесстыдным холодцом
Под ветром с грыжею
из простынь под резцом,
И скользко лопаясь,
            содравши черепицу,
Вдруг об брусчатку
c-цок. — Заподлицо
Град спелся с саранчой,
— убрав лицо
В сень девичьих жевал,
            он газовой тряпицей

Как клюкву, протирал
облипленные лбы
Холмистых улочек,
парковки лад, столбы,
И в лужах шкурки льда
            лежали пятым актом,
Свет Розенкранцам мерк:
здесь с сором из избы
Переносился день
инъекцией трубы,
К подвязке близилось,
раз боралгин стал сладким.


— Не наклоняйся —
взбередишь мениск, —
Но заливался борт, как ржаньем,
залпом брызг,
Букетик с-под плаща,
            размятый вдрызг — в чапыжник
Я беломориной отшвыривал, в прииск
Ко мне прохожих днем,
в чьих гнездах вызрел риск
запеть кукушкой той,
чья грыжа — финский лыжник.

...Раз! — вылупилось: — нас
сносило в море здесь
не ангел с лестниц дул,
но лезла в уши смесь:
рождался гул —
— Саарема вбирала
ноздрями кратеров
от павших тел с небес
как нос люэсницы, как Веспер, прелый лес,
Дух будоражащий
            грядущего развала

...Корм мрачным камбалам,
когда б не погранцы,
Побег не шился нам,
но чтоб с весла концы
Задали огурца,
            и — утопивши вещи —
прочь выпихнули в ночь.
— Сны пагод — рис с Янцзы —
на сны хибар — от Цны
До Мойки-в-приз-дворцы
Снесло... — как вещий бриз
            что скалился, как клещи.

Нам улыбался шторм,
что с древка флаг рывком
а коли человек,
то через глас с пивком,
С взаимной тошнотой,
под сладость хлороформа

как в прятки прячучись,
влетали кувырком
в кафе и в сеоклы
где набирался ком
и в стекла хрястало,
            а свет — с платформ рокфора.

Ан глянь — вороночки,
что взяли дань-с-стекла,
в чей зев загадочный
c трудом прошла б игла,
            засасывают взор,
— он поддается; ямы
окна есть: сглаз,
с которым страсть слегла,
иль раструб духовой
и в никуда приклад,
или распад цепной,
            но без грибка у рамы

Пью за пробоины,
в которых тут увяз,
Как за Титаника
голосовые связ-
По горло дружбой сыт,
            сифонящей из ласки,
Не чаша Ревеля,
а ревеневый квас,
и вихри разные
в нас вызревших проказ,
и город вымерший
готов для снятья маски.

Как сноп первопроходцу Авелю
В его броске по-над Памиром
Так здесь — не знаю — жжет ли, давит ли
Озоновая шапка мира.

Как тюк на темя — снег в проплешинах.
Запечатлей, он брат вершины.
Здесь новь и вечность не привешены,
А выверены по рейсшине.

Попав сюда, века отматывай,
Тысячелетья — в запятые.
Здесь уголь дал мангал Ахматовый,
Или древлянин добатыев.
Тут головни как современники
Добытия с небес Корана.
А плошки солнечных вареников —
Эпох Сатурна и Урана.

Им подавай младенцев заживо.
Куда там нынешним вервольфам!
Суглинок, породнившись с сажею,
Из вмятин весь, как мяч для гольфа.

В насмешку, что ль, часть изб не тронута?
Сам строй исхода разухабист.
И дом, по крышу в центре омута,
На Троицу отсудит аист.

Зациклившись, как Эра в Ameno,
Ярила все строгает клецки,
А с вальм проваленным экзаменом
Тюфяк двуснежный задается.

Они из дранки ведь, растущей ниц,
И вновь привычно супоросы
Сосульками, и метят в мучениц,
И тень спринцуют купоросом.

Все дышит жаждой бутафорскою
И предвкушенья эйфорией.
Сюда б людей песчаной горсткою!
Следка б — Египетской Марии.

Уж день прирезан нам цесаркою,
На вербах пуху есть цена-то?
Стекольный бой искрит огарками