Вернуться на предыдущую страницу

No. 3-4 (38-39), 2013

   

Михаил СОРИН


У…


У Георгия Байрона был, волнующий сердце, дрозд, и когда они пели на корточках, из кельи вышла родственница, мол, ей надо проверить сбрую. Увидев рябь на чашке, и обливаясь молоком, он дал ей дрозда, чтобы она не стонала, так протяжно и часто компрометирующе.
У попа была столь разительная собака, что даже мясо, лишенное жизни, не выдержало ее взгляда, когда та опускалась в колодец, ловко оперируя ковшом душевной глуби, в то время, как поп хватал ее за живое. Он ее любил.
У младенца Мамоны был я. Мы сидели в саду, радуясь чистогану и чингизхану математики. "Погладь мне живот на счастье" бежала строка в его глазах прозрачных и светлых, цвета неразменного цехина. И я клал ему на брюхо разгоряченный утюг.
Но мною ничего не заканчивается и ничего не начнется, кроме чуйской чуши или шуйской чуви. И пусть блесны отчаяния не уходят вглубь, дрогнув над водой полнокровного солнца. Так говаривал Заратустра, растягивая слова. То приказывал и канючил. А то лебезил и грозил.