А | Б | В | Г | Д | Е | Ж | З | И | К | Л | М | Н | О | П | Р | С | Т | У | Ф | Х | Ц | Ч | Ш | Щ | Э | Ю | Я | # | библиография |
Игорь
АЛЕКСЕЕВ (Саратов) — поэт. Родился в 1959 г. Кандидат медицинских наук. Член союза писателей России. Автор четырех поэтических книг. Публиковался в альманахе "Бредень", журналах "Крещатик", "Литературный арьергард", "Комментарии", "Футурум АРТ", "Дети Ра", "Волга — ХХ1 век", "Знамя". См. стихи Игоря Алексеева в альманахе "Дежа Вю online". * * * А лета так и не было.
Дожди
Как странно, что не
дальше чем вчера,
Уличный саксофонист
Прости грехи своей
отчизне
Небо тревожное, русье.
Дождик скрещивал шаги.
Одолевает разум мой
Малолитражным колесом
Ложь параллельна речи.
Но, когда
Ночь помехой сетевою
На Вольской сразу
видно, что
Возвращаясь на голос,
как птица слепая,
Пыльная, зеленая, живая Стихотворения были опубликованы в журнале "Дети Ра" (№1, 2004 г.).
СНЕГОПАД
То сплошно, то отсечно
С бестолковостью чуда Появляется нечто Как бы из ниоткуда. Это свойство природы. Атмосферная шутка. Перемена погоды. Помраченье рассудка. Раздражают дискета И процессор-калека. Но не надо за это Убивать человека. Лучше выпей на шару Все, что есть в стеклотаре. Покосись на гитару. И сыграй на гитаре. Прокричись до изнанки, До осиплого вопу, Как советские танки Распахали Европу. И обмякни на стуле, Как закат лучезарен. Улыбнись, как Никулин. И уйди, как Гагарин. * * *
Дороги нет. Она заменена
На ленту цвета старого асбеста. Все кружится, и не находит места Заплаканная ранняя весна. Но дело-то как раз и не в весне. Как в колее накатанной ни рыскай, Когда летишь под гору по Симбирской, То кажется, что падаешь во сне. Мельчат в трубе насильственного сна Проезды, превращенные в помойки, Кварталы беспорядочной застройки, Окрашенные в дикие тона. Все это мне положено любить До невозможной степени накала Гражданственности, чтобы не взыскала Отчизна за не явленную прыть. Да, раньше бы за эдакий пассаж Меня бы в дурку или за решетку. А я лечу во сне по околотку, Кошмар воспринимая как пейзаж. * * *
Марии Бондаренко
У нас дома такие — будь здоров!
Лететь капели долго до подножья, Но в плоской географии Поволжья Не скрыться от распахнутых ветров. Крылами кровель бешено гремя, Они читают ниши и отсеки. Шатаются от ветра человеки. Шатаются и падают плашмя Кто в лужу, кто на камни, кто в говно. Не сообразно своему хотенью. Но сообразно силе тяготенья И принципу паденья домино. Бугрятся куртки, ватники, пальто Профессоров, дельцов, буфетчиц, зеков. Посмотришь на лежащих человеков — И как-то сразу понимаешь, что Легко жилось бы в областной дыре В изгибах геометрии старинной, Когда б не этот разворот равнинный, Когда б не этот ветер на дворе. * * *
Не хочется выглядеть усталым.
Это опасно. Увидят — убьют. Не хочется выглядеть старым. Это хлопотно. И дорого. Если бы не привычка бриться, Я бы не подходил к зеркалу. Странно — Кусок стекла и амальгама — Причина текста. * * *
Работа. Кислый "Нескафе"
И утренняя сигарета. Пункт первый "На х. мне все это". "П." — в итоговой графе. Насмешка в том, что мне к утру Все это дадено, как счастье. И в этом месте в одночасье Я заболею и умру. Неутомимый поводырь До дней заоблачных прогулок Назвал отчизной мне проулок, бензоколонку и пустырь. Раз так — то я горжусь вовсю Угрюмой русскостью пейзажа. Моя любовь чадит, и сажа Округу закоптила всю. Конечно, в конкурсе острот Острота эта не призерша. Но без нее мне было б горше. Пусть так, коль нет иных щедрот. * * *
Разбрасывая звезды по коре,
Бессмысленна, пугающа, нахальна, Моих стихов развесистая пальма Растет на огороде во дворе. Вокруг — январь. Голодная тоска. На небе облака полупустые. Разомкнутые листья золотые Летят, когда глядишь на облака Сквозь листья... Прочитай, сложи, порви И выбрось, чтоб весной с водою талой Ушла тоска, как человек усталый, Так странно говоривший о любви. * * *
Бездумная жизнь — ни тюрьмы, ни сумы.
Однако покоя не знает природа. Тяжелый удар високосного года пришелся как раз в середину зимы. А в нашей огромной советской стране никто не почувствовал мощи удара. Лишь брякнула в грузовике стеклотара, и лампа дневная моргнула в окне. Но сердце мое провернулось, дробя все кости, ища безошибочный вектор. Я понял: родился чудовищный некто, вобравший всю силу удара в себя. * * *
Легко признаюсь в недостатке ума.
И прячусь от дел под предлогом недуга телесного. Но, в завершении круга земного, я рад, что проходит зима. Безумные птицы звенят в небесах. Февраль-бокогрей затевает интригу противу сугробов, и в тертом индиго подходит весна с ветерком в волосах. Весна это тетка с таким куражом, что можно вздохнуть и не думать о страшном. И тяжко бухнуть в окруженье алкашном, опасно играя десантным ножом. Но тут же подумаю: что за мечта? слюну плотоядную кротко и скупо сглотну над тарелкою постного супа склонившись как раз накануне Поста. * * *
Когда зима идет по следу
рывками волчьей головы, провинциальная победа — живым вернуться из Москвы. Протопать весь "Охотный ряд" Потом бросок до "Павелецкой". Перед шинелькой постсоветской две штуки выкурить подряд "Парламента". Зайти в вагон и кое-как пристроить тело. И вот заныло, заскрипело и двинуло куда-то вон из города, где все не так. Ни рек свободных, ни обрыва. Где след простылый волчье рыло ноздрит и не найдет никак. * * *
Когда до утомительных зевот
наскучит сетевая игротека, сон принимает форму человека лежащего или наоборот сам человек втекает в форму сна. Становится недвижным и лежащим. В трубу меж будущим и настоящим летит, летит, не достигая дна. Все так похоже на аттракцион в каком-нибудь заезжем "Луна-парке". Но контролер здесь строг на контрамарки. И за возврат не отвечает он. Стихотворения были опубликованы в журнале "Дети Ра" (№10, 2005 г.). В ЭТОМ ГОРОДЕ ВЕТХИХ НАДЕЖД
* * * Есть много славных мест в отчизне,
Но, видимо, придется мне перемогать остаток жизни в забытой Богом стороне. На пыльных полках компромисса шуршать, как домовая мышь. Мол, где родился, там сгодился, мол, от себя не убежишь. Куда как весело… И верно, понятно даже дураку — тоска подчас несоразмерна причине, вызвавшей тоску. Но как представлю, что отныне передо мною день-деньской провинциальная пустыня (а возраст ого-го какой!), То сразу вижу подоплеку. Что в жизни будет счастлив всяк, кто в арифметике не дока и в географии слабак. * * * Не донимай, не донимай,
болезнетворная привычка ворчать, что, как сырая спичка, не хочет загораться май. Здесь и на дальних гаражах, и на окраинах рабочих дожди не говорят — бормочут, нашептывают, ворожат. И это сущая беда для психа и для рыжей стервы. Как странно действует на нервы празднолетящая вода. Но понимание дождя в бредовой предрассветной рани придет, когда душа на грани качнется, грань переходя. * * * Воспаленные слезы утешь.
Отшептавшие письма не рви. В этом городе ветхих надежд невозможно прожить без любви. Ты в окно посмотри наугад. Там распахнутый мается двор. Там теряет листву виноград. Словно рушится красный забор. Главный врач средне-волжских широт вновь меняет зеленку на йод. А на небе один самолет. А на небе другой самолет. Ты случайную кофту надень. Засвисти посреди тишины. Будто нету убитых людей. Будто нету гражданской войны. Кошка глупая кресло когтит. Мимо сонная муха ползет. А один самолет долетит. А другой самолет упадет. * * * Суровый классовый подход…
И это, блин, уже не шутки… Как смотрят люди из маршрутки на мерседесовский капот! Жилье, одежда и еда не разделяют так народа, как лакированная морда и трехлучевая звезда. О, белоснежная "Газель"! Неадекватная подмена, вмещающая джентльмена, мадам и мадемуазель, бродягу, впавшего с утра в похмельную анестезию, прекрасную Анастасию и терпеливого Петра. Противодействие. Разлад. Клиническое раздраженье. И обоюдное движенье по колее, ведущей в "ад предместий", как сказал поэт, избравший долю пешехода, в клавиатуру перехода свой помещая силуэт. * * * На помойке с утра ветерок.
Что-то шепчет кусок целлофана ржавой емкости из-под пропана, отслужившей положенный срок. А вокруг никого вообще. Лишь свободно одетый мужчина наблюдает, как едет машина в направленье к погосту вещей. Облака. Предвещенье дождя. Гулко букает бочка пустая. Ветер рваную книгу листает, интересного не находя. * * * Снегопад улыбается,
глядя на меня, вооруженного жестяной лопатой. Я не злюсь, понимая бесполезность работы — навалит к утру по колено. Однако я и снегопад суть явления природы. Как-нибудь найдем общий язык. * * * Снег падает, идя.
Но этот фокус способен повторить любой из нас, когда напьется. И всего делов. Однако делать это так бесшумно — идти и падать — может только снег. Стихотворения были опубликованы в журнале "Дети Ра" № 8 (22), 2006 г.
ЧТО ВИДНО ИЗ ОКНА?
* * *
То молчу, то тихо вою,
поздно понявший дурак — будет отнято с лихвою то, что дадено за так. А любви росток недолог, только корни глубоки. Дернешь, коли стал недорог — душу разорвет в куски. Не гордясь, прошу у Бога доли-участи иной. Ах, печаль моя, тревога, что ты делаешь со мной. Полусны, кресты нагие… тяжелеет голова. И какие-то другие произносятся слова. * * *
Спи мой, зайчик лопоухий.
Спи в укромном уголке. След кривой судьбы-старухи затерялся вдалеке. Спи, заройся в гравий серый, между шпалами заляг. Не встревожит сон твой нервный прогремевший товарняк. А за ним безумный "скорый", переполненный людьми. Спи в норе своей укромной. Спи в покое и любви. Сны двоятся и троятся. Бестелесным им видней, что не следует бояться ни железа, ни камней. Спи, ушастый. Камней груда не откроет ничего. Безмятежно спи, покуда среди грохота и гуда вдруг вернется ниоткуда трепет сердца твоего. * * *
Когда сидишь и думаешь один,
ища на все дурацкие ответы. Высасывая сладкий никотин из только что зажженной сигареты. На ум приходит всякая фигня, касающаяся любви и денег. И я, как застарелый психастеник, грущу, безвольно голову склоня. И шея для удара топора уже готова, но топорщик хмурый давно сбежал со своего двора — сошел с ума, связавшись с юной дурой. Он с ней покинул Родину, увы. И, видно, служит новому народу. А здесь кому теперь лечить породу путем усекновенья головы? * * *
Что видно из окна:
деревья, дождь вкосую. Не так страшна весна, как я ее рисую. Прекрасный вид с моста: вода до горизонта. Российская тщета дорожного ремонта Трагически смешна. И думаешь устало, что никогда война страну не покидала. и безутешен свет, где всем ходить в солдатах, где виноватых нет и нет невиноватых. затокает кадык в слезливом откровенье: Империи — кирдык. Остановись, мгновенье. * * *
Сосуды травы кровеносные
живьем остывают, живьем. Весна, словно чучело осени, намокла под вечным дождем. И вновь объявлениям вешаться нет смысла на влажных столбах. Ненастья холодное бешенство в живот ударяет и в пах. Разбросаны вещи носильные по вешалкам прожитых дней. А сестры мои все красивее, а братья мои все сильней. Пусть мозглая страшная пятница накроет опять и опять. Не прятаться. Только не прятаться. Терпеть. Не сгибаться. Стоять. * * *
С настойчивостью малыша,
в котором жизнь течет иная, я о себе напоминаю, стихи угрюмые пиша. Напоминаю Небесам о том, что я еще на связи. Что по сплошной апрельской грязи бреду, куда не знаю сам. Слова бросаю наугад. Но, чтобы не произноси я, легко пророком быть в России, предсказывая мор и глад. Все предсказания — тщета. Кипит вода, земля дымится. Судьба свистит весенней птицей, в стихах не смысля ни черта. * * *
Легко признаюсь в недостатке ума.
И прячусь от дел под предлогом недуга телесного. Но, в завершении круга земного, я рад, что проходит зима. Безумные птицы звенят в небесах. Февраль — бокогрей затевает интригу противу сугробов, и в тертом индиго подходит весна с ветерком в волосах. Весна это тетка с таким куражом, что можно вздохнуть и не думать о страшном. И тяжко бухнуть в окруженье алкашном, опасно играя десантным ножом. Но тут же подумаю: что за мечта? слюну плотоядную кротко и скупо сглотну над тарелкою постного супа склонившись как раз накануне Поста. * * *
* * *
Воспаленные слезы утешь.
Отшептавшие письма не рви. В этом городе ветхих надежд Невозможно прожить без любви. Ты в окно посмотри наугад. Там распахнутый мается двор. Там теряет листву виноград. Словно рушится красный забор. Главный врач средне-волжских широт вновь меняет зеленку на йод. А на небе один самолет. А на небе другой самолет. Ты случайную кофту надень. Засвисти посреди тишины. Будто нету убитых людей. Будто нету гражданской войны. Кошка глупая кресло когтит. Мимо сонная муха ползет. А один самолет долетит. А другой самолет упадет. Стихотворения были опубликованы в журнале "Дети Ра" № 7 — 8 (33 — 34), 2007 г.
СТРАШНО ТАК, ЧТО ХОЧЕТСЯ ОСТРИТЬ
* * *
Владимиру Семенюку
Мне в воскресенье это постное
соврите, памятью соря, что времечко котуподхвостное вы все потратили не зря. Вы научились жить без воздуха, без солнца и даров земных. Вы ясновидяще не просыха- ли в сволочном чаду пивных. А в утречко некрепкочайное, царапая живые швы, как говорили вы отчаянно. Смертельно как молчали вы. * * *
Мне хреново, Тимур, укачали меня эти годы.
Все болтается врозь, даже нищая эта кровать. Я предельно ослаб. И под утро нажравшись "Кселоды"*, Я блюю в унитаз, хотя нечем мне больше блевать. Ты прости мне, Тимур, эти мелкие мерзости быта. Попадос не конкретен. Надежда пока за рулем. И могила моя не отрыта еще, не отрыта. И до резкости бритвы живой доведен окоем. ______________________________________ * "Кселода" — препарат химиотерапии. * * *
Выбери, выбери чистое, чистое поле.
Выведай, выведай числа оставшихся дней. Прежде чем сдохнуть, ты зубы источишь от боли. Прежде чем сдохнуть, ты ногти сорвешь до корней. Выкраси в черное белую, белую пряжу, чтобы жена себе черное платье ткала. Вычисти, вычисти пол, а угольную сажу выброси в ночь, чтобы та догорела дотла. Выдели, выдели самую главную книгу. И дочитай, дочитай до конца, до конца. Ты не почувствуешь неумолимого сдвига мира, когда ты живого лишишься лица. * * *
Страшно так, что хочется острить
Горько так, что хочется арбуза. А моя замурзанная Муза плачет и не хочет говорить. Плачет и не хочет говорить для дубоголовых рас…дяев. Негодяев больше, чем годяев. Все тут ясно. Некого винить. Все тут ясно. Некого винить. Горько так, что хочется арбуза. Плачет истерическая муза. Страшно так, что хочется острить. |