А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я #    библиография



Вернуться на предыдущую страницу

   Антология

   
Рита БАЛЬМИНА (Нью-Йорк) — поэтесса, дизайнер. Родилась в Одессе. По профессии художник-дизайнер. Член Международного ПЭН-клуба. Лауреат литературной премии имени Д. Кнута за 1995 год. Автор 4 книг стихов. Публиковалась на сайте "Тенета — Ринет", в интернет-журнале "Самиздат", в сборнике "Поэзия", в журналах "Футурум АРТ", "Членский журнал" и во многих других.

 


* * *

В юности я любила
слепо-глухонемого
дебила.
Он говорил,
что я умна и красива.



* * *

на веселой свадьбе Миши Когана,
белозубого улыбчивого программиста
из Силиконовой Долины,
и очаровательной Аллочки Беккер —
без пяти минут врача-окулиста
в роскошном свадебном зале
на Пятой авеню в Манхэттене
пятнадцатого мая 2004 года
хорошо быть сверстниками жениха и невесты,
такими же, как молодожены,
раскованными, непринужденными
молодыми американскими профессионалами,
в которых невозможно заподозрить
эмигрантов в первом поколении,
потому что привезли их родители
в Новый Свет вовремя...
они почти не вспоминают родных мест
(там дерево под домом росло
и наша Багира прямо по ветке
взбиралась домой на второй этаж),
радостно дергаются в такт и не в такт музыке
(hi, cousin, you look stunning
let's have a drink по рюмашке
as grandma likes to say),
пьют шампанское, шутят,
смеются...

в роскошном свадебном зале
на Пятой авеню в Манхэттене
пятнадцатого мая 2004 года
хорошо быть женихом —
красивым, высоким,
успешным брюнетом
(они предложили мне
очень приличные стартовые,
и я поехал: why not?
а у Алки там будет просто море пациентов:
programmers need oculists...
что-что? —
программисты нуждаются в окулистах,
дядя Гриша, причем некоторые — остро!
смеется, поднимает невесту, кружит,
и если бы левый Gucci не жал,
а мама, как всегда, не вмешивалась во всё...)

замечательно быть и невестой —
невесомым белоснежным облаком
с тонкой талией
и перламутровым венчиком
на белокурой прическе,
(белое мне всегда шло,
потому я и выбрала
свою профессию — смеется)
а после трехчасовых стараний
очень дорогого визажиста,
она сегодня может дать форы
самой мисс Вселенная.

хорошо быть одноклассницей невесты,
модной фотомоделью Ланой,
положившей порочный зеленый глаз
на гостя из Кельна — кузена жениха —
двухметрового амбала Аркашу,
и всё время задевающей его в танце
то локтем, то коленкой,
то длинными малиновыми волосами...
(как редко встречаются мужчины,
на которых не приходится
смотреть сверху)
ну вот, кажется, клюнул, красавчик...
(I completely broke up with Jackie.
he's a gambler and a loser...
do you know how much he lost
in Atlantic City?
переходит на шепот,
а у невесты округляются глаза)

на веселой свадьбе
белокурой и белоснежной
Аллочки Беккер
хорошо быть папашей невесты —
известным всему Бруклину
косметическим дантистом
Семеном Беккером,
краснолицым от выпитого,
плотным лысеющим живчиком,
способным перетанцевать
весь этот молодняк;
он все танцует и танцует,
даже когда сидит и пьет,
и жалеет только о том,
что не мог позвать сюда
свою новенькую ассистентку Зою:
приличия он всегда соблюдал,
всегда.

в фешенебельном свадебном зале
на Пятой авеню в Манхэттене
неплохо быть афро-американской певицей
Синтией Грин — маленькая верткая попка,
большие перламутровые губы,
множество косичек...
oна поет почти басом:
Go, I rather be alone
I'll do fine by myself
I don't like your macho tone
Play alone with yourself —
дергаясь как на шарнирах...
(they don't bargain with me
because they know me well...
that's great, Mario,
that you was able to pass this powder to them.
now everything will be all right.)

в роскошном свадебном зале
на Пятой авеню в Манхэттене
пятнадцатого мая 2004 года:
хорошо быть президентом США —
захотел — и ввел войска... он кому хочешь
введет ха-ха-ха все что угодно...
но Вы же евгей, Фима, Вы должны одобгять...
горько! горько! горько!
ни осел, ни слон
меня не могут удовлетвогить —
я пгоигногигую эти выбогы —
бенефитов за это не отбигают...
она открыла бизнес прямо у себя дома —
стрижки, маникюр, педикюр,
а две тощие нелегалки
делают там массаж и, мне кажется, не только —
уж больно много пейсатых к ним ходит...
горько! горько! горько!
ну, не плачь Джессика,
не плачь, зайка,
какой поц дал ребенку горчицу?..
передайте мне осетринку, плиз, фенкью...
он же полный ступет: уже в третий раз
не сдал экзамен на гражданство...
а я ему: шарап, мазерфакер, фак-офф,
а мне эта черножопая скотина...
горько! горько! горько!

горько быть рыжим таксистом
Мариком Черкасским,
другом детства невесты,
приехавшим в прошлом году
из Израиля по выигранной грин-карте
и влюбленным в Аллочку с тех пор,
когда их семьи еще были соседями...
наливая себе очередную стопку водки
неуклюжими ворсистыми пальцами
(сказывается боевое ранение
в декабре 99-го под Дженином),
бедняга старается не смотреть
на чужую невесту,
чтобы не зареветь, как в детстве,
когда она сломала его велосипед.

на веселой свадьбе Миши Когана,
очень тяжело быть
его восьмидесятисемилетним дедушкой
в кресле на колесах,
которому паркинсон мешает
наколоть на вилку огурчик
и потом попасть им в рот,
а альцгеймер каждые пять минут
заставляет интересоваться:
Роза, это свадьба Эдика? —
нет, Изя, это Мишенькина свадьба,
младшего мальчика нашей Бэллочки,
давай помогу тебе разрезать котлетку...
и через пять минут снова:
Роза, так это Эдик женится?
(к слову, любимым внуком — Эдиком
тоже очень тяжко быть:
он сидит сейчас в тюрьме в Иллинойсе
за махинации с автомобильными страховками,
и сидеть ему еще восемь лет).

в роскошном свадебном зале
на Пятой авеню в Манхэттене
трудно быть обслуживающим персоналом
(букеты невест, бабочки женихов,
лавирование среди молний фотокамер
с перегруженными подносами
между взятыми на прокат таксидо,
клифтами и вечерними платьями,
нетрезво скачущими под хриплые вопли
скандальной наркоманки из Бронкса —
рутинный ежевечерний конвейер
до двух часов ночи)

плохо быть холодными закусками,
горячими блюдами,
аперитивами, десертом:
официанты меняют тарелки так часто,
что рьяные плясуны
даже не успевают ничего попробовать,
и шедевры кулинарного мастерства
отправляются теплыми и нетронутыми
в зеленые мусорные баки
долговязым и меланхоличным
чернокожим посудомойщиком Жаком,
печально думающим о невозможности
накормить всем этим тех, кто еще живет
в маленькой малийской деревушке,
где тринадцать лет назад
во время засухи умерли с голоду
четверо его младших братьев.

на веселой свадьбе —
плохо быть банкготом?
а тгупом лучше?..
его пагтнера пгосто застгелили!
ай-ай-ай, что вы говорите?! —
такая приятная женщина,
я же недавно ее видела в "Миллениуме",
когда приезжал Жванецкий...
у Белоцерковского тоже кансер...
горько горько горько
телеграмма от бабушки Берты из Хайфы,
от Льва Беккера из Кейптауна,
от Баташовых из Сан-Франциско,
от Марины из Франкфурта,
от Айбиндеров из Монреаля,
от Володи Берга из Сиднея,
от дяди Арона и тети Наргис из Баку,
от Полины и Сережи из Одессы
горько горько горько

а мне свадебное платье Тереза-модистка,
соседка с третьего этажа
выкроила из обгоревшего парашюта —
а этот парашют
она еще при немцах нашла
на развалинах нашей улицы...
а я потом платье стеклярусом расшила —
очень красиво получилось,
только фату пришлось
клейкой лентой крепить к голове:
волосы-то еще не отросли
после тифа...
все соседи пришли —
и из нашей коммуналки,
и с других этажей —
принесли кто что мог к столу,
а управдомша, Анна Викторовна,
налепила вареники с мороженой кониной —
объедение...
очень весело было:
танцы под патефон до глубокой ночи —
девчата, женщины — вальс, танго...
у нас с сестрой Лизой, земля ей пухом,
была одна пара довоенных туфелек на двоих
и мы по очереди в них плясали,
а дедушка твой после контузии-то оглох
и все время наступал мне на ноги...
какое необыкновенное было время —
война окончилась... победа...
и мы так любили друг друга,
так любили ... дай тебе бог, детка,
прожить с Мишей
такую же долгую и счастливую жизнь,
как мы прожили с Федей,
земля ему пухом...
дай вам бог...




Стихотворения были опубликованы в журнале "Дети Ра" (№ 3, 2004 г.).



СКВОЗЬ БРИЗ В ЛАГУНЕ НЕБОЛЬШОЙ



* * *

Я знаю на улице Алленби каждую шлюху в лицо.
Я шумного нищего пьяницу возле большой синагоги
Опять обойду. Обойду и менял-наглецов:
Те "куклой" с прохожих взимают налоги.
Я знаю: на улице Алленби можно купить сигарет
В любое ночное и даже военное время.
Ее тротуар субтропическим зноем прогрет
И свалкой отбросов, готовой родиться, беремен…
Я знаю: метут этот мусор поганой метлой
Филолог с Фонтанки, играющий рифмами тонко,
И черный, огромный, клыкастый, но вовсе не злой,
Потомок вождя людоедского племени в Конго.
Над их головами, нагая, лечу на метле
На грязную, черную, чертову эту работу:
Ведь я состою судомойкой при адском котле,
В котором свиные котлеты готовлю в субботу.
Так мне ли бояться пришествий и страшных судов?
Кто "куклу" судьбы разменял без судебных издержек,
На улице Алленби грязных чужих городов
Метлу свою крепко руками гудящими держит.
Целуй мне ладони мозолистых рук, дорогой,
Они огрубели, шершавой коростой покрыты.
На улице Алленби сделалась бабой ягой
Среди мастеров безработных твоя Маргарита.



* * *

В объятья первого хамсина
От страсти стонущей Далилой
Упала стерва-Палестина,
А я — в твои объятья, милый.
Для ночи догола раздета
Луна — бесплатная блудница —
На бледный пенис минарета
От вожделения садится.
Дрожат у пальмы в пыльных лапах
Соски созвездия Змеи,
И всех моих соперниц запах
Впитали волосы твои.
И я не понимаю снова:
До коих пор, с которой стати
Я все тебе простить готова
Под неуемный скрип кровати.



* * *

Я вижу Яффо по другому,
И ты меня не убедишь
В том, что предутренняя тишь
В порту напоминает кому.
Здесь зной зловонный неизбывней,
И рыба пахнет анашой,
И пирсов каменеют бивни
Сквозь бриз в лагуне небольшой.
По кромке бахромы из тины
Хромает наловивший крабов,
А мол волной плюет картинно
На мокрых рыбаков-арабов,
Которым звезды строят глазки —
Блестят небесные путанки.
Хотя куда острее ласки
У марокканки-наркоманки.
Та присосалась к сигарете —
Страшна, как божье наказанье...
А лунный серп на минарете
Острей ножа для обрезанья,
Острее брани на губах
Прямых потомков Авраама...
Органный бог, органный Бах
Из католического храма —
Дух духоты... Вдыхай, пиши,
Вложи в слова такие средства,
Чтоб состояние души
Передавалось по наследству.



* * *

Я просто иду домой
По улице неродной,
По городу неродному
К такому чужому дому,
К родному чужому мужу,
Который небрит, простужен
И ждет из другой страны
Письма от своей жены.
Я просто иду с работы,
Минуя большие лужи,
Уже прохудились боты,
И нужно готовить ужин
Больному чужому мужу,
Который устал от кашля,
Которому стало хуже,
Kоторому тоже страшно.




Стихотворения были опубликованы в журнале "Футурум-АРТ" (№ 3 — 4 (7 — 8), 2004 г.).



* * *

Ты улыбаешься зубной болью,
и видавшие виды очки
отражают ржавение Централ-парка.
Случайная встреча седины и плеши
на углу Пятой авеню и 59-й стрит.
Ты изумлен так,
будто наткнулся в местной газете
на собственный некролог:
"После тяжелой и продолжительной жизни
скончался никому не известный и не интересный...
также бездарно, как жил".
Нормально, старик, случайно,
подобно нашей встрече в городе городов,
где так часто меняются номера
мобильных телефонов...



ЛИШНЕЕ ЗАЧЕРКНУТЬ

Все утро
в объезд добиралась на работу
из-за аварии
на Бруклинском/Крымском мосту.
Весь день лепила
ангелов/орлов/львов/тельцов,
покрывая золотом/лаком/матом.
Весь вечер
уговаривала сына
не драться в детском саду/
не курить марихуану/
не разводиться с женой.
Всю ночь снился
недавний/возможный теракт
в школе/в ресторане/в кинотеатре
за океаном/за углом.




Стихи из сборника "Флорентин или послесловие к оргазму. Книга стихотворений. Гуманитарный фонд содействия культуре. Репринтное издание. Телль-Авив — Москва, 1999.



* * *

В юности я любила
слепо-глухонемого
дебила.
Он говорил,
что я умна и красива.



* * *

Наташе Стегний

На вербальной веревке верлибра повесилось весело тело,
Потому что в прокрустово ложе анапеста старого лезть не хотело.



* * *

Мы живем втроем в тесной убогой комнате
          на окраине Тель-Авива;
здесь, в арабских кварталах, дешевле жилье,
          ибо грязно и некрасиво.
Стараемся ладить — но иногда
          очень хочется плюнуть в морду отраженью зеркальному своему
          или послать к черту
одиночество — но проживаем вместе,
в этом забытом богами, друзьями месте —
даже не ссоримся вроде —
Мое Отраженье в зеркале,
Мое Одиночество
и Я (тоже, кажется, в среднем роде).



* * *

На кораблике из газеты
Я плыву от ладоней отца
К своему некрологу.



* * *

Слепой лепил из глины слона.
Слон был похож на слона, Вылепленного из глины слепым.



* * *

Нам было по двадцать.
Ты носил меня на руках,
Но не удержал.



* * *

Родители ушли. Дочь играет в прятки С собственным страхом.



* * *

Карточный домик.
Дама изменяет королю
С тузом или валетом.




Стихи из книги: Рита Бальмина, "ИЗ БРАННОГО", Библиотека "Членского журнала", Нью-Йорк, 2004.




Стихотворения были опубликованы в журнале "Дети Ра" № 1 — 2 (27 — 28), 2006 г.



МЕГАПОЛИС, ПРОДРОГШИЙ ДО МОЗГА КОСТЕЙ



Рождественское послание к ангелам

1

Мой ангел, я тебя любила —
И потому не родила.
Слащаво тает пастила
В слюнявой полости дебила.
Он походя плюет мне в душу,
Потом уходит на носках,
Чтоб ангел, сизый от удушья,
Зашелся на моих руках.

2

Но бывает еще больней:
Жмут жгуты до сизых полосок —
Это зверем взревел во мне
Недоскребаный недоносок.
Он породой не вышел в знать.
Смою с рыльца пушок пыльцы,
Раз его не желали знать
Все родные его отцы.
И не выросло ничего
На бифштекса кровящей ране.
Это я кромсаю его
В разухабистом ресторане,
Где ухой от заморских тун
Шатко выстелен пол пологий.
Околеет совесть-шатун
Вдалеке от пустой берлоги.

3

Мой ангел сизый, голубь сизый,
почтовый... скорый... электричка,
ведь у тебя была сестричка:
горячий ком кровавой слизи...

4

Мой голубь сизый, почтовый, скорый
Глядит на землю небесным взором,
Перелетая державу ту,
Где Волга впадает в кому и нищету,
А в Каспийское (о чем не писал Расин)
Закачивают керосин.

5

Смотрит сизокрылый мой
Из-за облака домой:
Сквозь протекший потолок
Видит клок семейных склок.
Видит маму, видит папу,
Видит: кошка лижет лапу.
Это значит: будут гости
Веселей, чем на погосте.
Это — пойло, это — жрачка,
Это — винт, а тут — заначка.
Это вовсе не гестапо
Убивает маму с папой.

P.S.
Я кружусь в танце,
в большом хороводе
со своими нерожденными детьми...



Мегаполис

1

Мегаполис, продрогший до мозга костей
И промокший до синевы.
Я попала сюда, как в хмельную постель
К чужаку с которым на "Вы".
Мегаполис туннелей и эстакад,
Над Гудзоном дающих крен,
По мостам и трассам сползает в ад
Под воинственный вой сирен.
Мегаполис: Эмпайр попирает твердь,
Припаркованный к облакам,
На Бродвее рекламная круговерть —
Мельтешат мультяшки "дат кам",
Но армады высотных жилых стволов
Неустанно целятся в высь.
Пожирай журнальных акул улов
Да избытком быта давись.
Провались в андерграунд густых пустот,
В андерграунд с приставкой "арт"
Грызуном над грудами нечистот
Под змеиным клубленьем карт.
Поздний брак по расчету с тобой — постыл,
Но вопящую душу заклеил скотч,
И на сотни миль твой враждебный тыл...
В мегаполис по-лисьи вползает ночь.

2

город-ад
город-гад
ты настолько богат
что сидишь на игле без ломки
героиновой дури сырой суррогат
да прикольных колес обломки

город-рай
самый край
здесь живи-умирай
марафетным жрецам на потребу
шприц-эмпайр обдолбаным шпилем ширяй
варикозные трубы неба

смерти нет
это бред
упраздняю запрет
над тобой косяком проплывая
ты пейзаж я портрет
над бродвей лафайет
траектории тает кривая

я обкурен и пьян
и тобой обуян
и бореем твоим обветрен
обнимая кальян
разжимаю капкан
вертикальных твоих геометрий

3

Я вернулась в мой город — до слез незнакомый,
на хайвэй, под сирены впадающий в комы,
где названия улиц — знакомы со школы,
где ржавеют друзья на игле под приколы,
где на каждом шагу — вавилонские башни
упираются в твердь. Когда рушатся — страшно...
Отъебись от меня, незнакомый прохожий,
на вэст-сайдском наречьи своем чернокожем!



Острые приправы жизни

острые обиды детства
острые конфликты юности
острые проблемы зрелости
острые боли старости
острые гвозди крышки



Автобус

голенастая блондинка
с лицом проигравшего бейсболиста
после марихуановой ночи
без контрацептов
опаздывает на лекцию

две безликие францисканки
неопределенного возраста
в полшепота обсуждая вчерашний ужин
и сестру-настоятельницу
едут в католический храм

бывший член общества память
блестя звездой давида
разгадывает кроссворд
в русской газете
биржа труда на следующей

седобородый очкарик в длинном пальто
и черной шляпе
слегка покачиваясь
упивается мудростью книги
синагога еще далеко

полдюжины румын-нелегалов
беззлобно поругиваясь
на сильно изуродованном
языке вергилия
добираются на стройку

стайка белозубых и загорелых
солдат и солдаток
без повода просто так
шумя и зубоскаля
возвращаются в часть

юный черноглазый шахид
курчавый и красивый
замыкая клеммы детонатора
отправляется трахать гурий
в свой мусульманский рай



* * *

Ты улыбаешься зубной болью,
и видавшие виды очки
отражают ржавение Централ-парка.
Случайная встреча седины и плеши
на углу Пятой авеню и 59-й стрит.
Ты изумлен так, будто наткнулся
в местной газете на собственный некролог:
"После тяжелой и продолжительной жизни
скончался никому не известный и не интересный...
также бездарно, как жил".
Нормально, старик, случайно,
подобно нашей встрече
в городе городов,
где так часто меняются номера
мобильных телефонов...



Ла-Меса

Пальмы, кипарисы, зной.
Прописной голубизной
Озеро Мюррэй манит
Как магнит.
Будний или выходной? —
Все равно бродить одной
Выражаясь, как Барков,
Вдоль безлюдных берегов.
Потому что, вашу мать,
Слова некому сказать —
Ни лягушке, ни царевне.
Ненавижу жить в деревне...



* * *

Бог живет в мансарде — под самой крышей.
Он ослеп и почти ничего не слышит.
Впал в маразм и детство под слоем пыли,
Пережил сыновей, а внуки о Нем забыли.
Мы давно уже в старика не верим.
По привычке Его поминая всуе,
Мы глядим наверх. Чох Его за дверью
Напоминает, что Он все еще существует.
Дьявол снимает угол в полуподвале.
Он наркоман и бисексуален.
На него нарываюсь, когда он под утро валит,
Озираясь, тайком из соседских спален.
Он все ждет, что дедуля сыграет в ящик,
Чтоб занять мансарду и стать настоящим
Господом... В конце концов,
Дом поверит в существованье жильцов...



Автобиография в пассиве

меня несут на руках
меня кормят грудью
меня ведут за руку
меня ведут в школу
меня вызывают к доске
мне ставят оценки
мне запрещают
мне разрешают
меня приглашают на вальс
меня тянут в постель
меня ведут в загс
мне пьют кровь
мне дают развод
мне вручают диплом
мне мешают
меня отпускают
меня провожают
мне обещают писать
меня не понимают
меня не принимают
на меня не обращают
меня посылают
меня начинают читать
меня переводят
меня публикуют
меня переиздают
мне рукоплещут
меня превозносят
меня обожают
у меня берут автографы
меня включают в антологии
мне присуждают премию
обо мне пишут эссе
на меня пишут эпиграммы
меня пародируют
мне эпигонствуют
меня критикуют
меня поносят
меня ненавидят
мне завидуют
меня обвиняют
меня обзывают
на меня клевещут
со мной не здороваются
меня вычеркивают из списков
меня не зовут в гости
меня не замечают
меня не упоминают
мне не пишут
мне не звонят
меня выносят
меня зарывают
меня забывают



Не хокку


* * *

      Шпили чужого бога
Проткнули сизое небо.
Нас осенило осенью.



* * *

      На кораблике из газеты
Я плыву от ладоней отца
К своему некрологу.



* * *

      Нам было по двадцать.
Ты носил меня на руках,
Но не удержал.



* * *

      Взгляни, это не страшно:
Я написала море
Красной гуашью.



* * *

      Под пальмой столько же тени,
Сколько в тебе страсти.
Не спастись от жары и одиночества.



* * *

      В замочной скважине глаз,
Видящий сначала тебя,
Потом только твой глаз



* * *

      Ребенок упал и заплакал.
Старец упал
И замолчал навсегда.



* * *

      Дверь была открыта.
Дом посетила смерть
И завесила зеркала.



* * *

      Верблюд песочного цвета
На фоне пирамид из песка.
Здесь просыпают свои жизни.



* * *

      Слепой лепил из глины слона.
Слон был похож на слона,
Вылепленного из глины слепым.



* * *

      Родители ушли.
Дочь играет в прятки
С собственным страхом.



* * *

      Ты на мне,
Как на вершине снег.
Холодно.



* * *

      На грязном песке
Лето тлеет окурком:
Закат над морем.



* * *

      Ливень, падая вверх,
Превратился в тучи
Цветущих садов.



* * *

      Карточный домик.
Дама изменяет королю
С тузом, валетом...



* * *

      Слова перевернулись.
Они растут корнями вверх —
Скоро засохнут.





Стихотворения были опубликованы в журнале "Дети Ра" № 7 — 8 (33 — 34), 2007 г.



ТОЛСТЫЕ МЫСЛИ
(посвящается богу еды)



* * *

приснилось
классическое итээровское
новогоднее застолье
времен застоя
с гигантским тазиком оливье
и многослойным наполеоном...
проснулась счастливой
как в детстве



* * *

...если каждый вечер ужинаешь
в РУССКОМ САМОВАРЕ,
считай, что жизнь удалась...
ну, что сегодня на первое?
ага, гандельсман по-питерски...
почему подали холодным?
вроде, живой еще классик?
на второе — грицман по-английски
и друк в собственном соку...
машинская чуть жестковата,
а беломлинской даже в меню нет.
графинчик санчука, пожалуйста,
даена тут не наливают
и месяц не светит
зато цены кусаются...



* * *

опять сажусь на диету,
но она ведет себя
как необъезжанная:
взбрыкивает в голопе...
снова заедаю
позор пораженья
в САМОВАРЕ
огромным
жирным куском
грицмана,
переперченым друком
и кузьминским
мороженым



* * *

на гремящей и мелькающей
попсовой дискотеке
трясу увесистыми
отложениями сала
и скорее сдохну от инфаркта,
чем позволю перетанцевать себя
этим соплякам
у которых ни строчки
за душой...
юный спутник задыхаясь вопит:
тебя наверное
только ленивый не трахал?!
из последних сил выдыхаю:
обижаешь!
только мертвый!
(или бессмертный...)



* * *

вот это номер чтоб я помер:
ты предложил мне немного секса
в холодном номере мотеля...
я представила себе
этот эстрадно-цирковой номер:
неуклюжие пузатые аккробаты
или клоуны
совершают нелепые
голые телодвижения
на пронумерованном
казенном белье...
интересно каким по счету
было подобное предложение
в моей стремящейся
к бесконечности жизни?
но твой номер шестой...
у меня голодный взгляд,
потому что жрать охота...
а ты что подумал?



* * *

муж орет:
прекрати обжираться
в гроб не влезешь!
а как же черчилль?
черчилль был гений!