А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я #    библиография



Вернуться на предыдущую страницу

   Антология

   
Елена ФИЛИППОВА (Санкт-Петербург) — поэтесса. Родилась в 1954 году в городе Пскове. Поэтесса. Окончила исторический факультет ЛГУ. Публиковалась в различных периодических изданиях. В конце 2005 года выпустила книгу о животных — "С точки зрения кошки".



Стихотворения были опубликованы в журнале "Зинзивер" № 2, 2006  г.



АХ, ЗВЕЗДОЧЕТ, ЗВЕЗДОЧЕТ


РОЖДЕСТВЕНСКОЕ

я не прошу ни о чем
только бы снова и снова
голубь взмывал над плечом
в день рождества христова
и подбородок задрав
к небу скупому на ясность
просто стоять как дурак
зная свою сопричастность
этим домам и дворам
сморщенным бабушкам в сквере
ликам комедий и драм
музыке сфер и метели
и прерываясь на год
снова застать себя в позе
сборщика звезд и забот
в день нарождения божья
как промелькнуло! как скор
путь меж купелью и гробом
сели в сочельник за стол
в пасху завыли с народом
где смолянистой хвоей
где нераспущенной ивой
путь обозначили твой
свой памятуя паршивый
ах звездочет звездочет
что углядел ты под сводом
купол расписанный тот
палех мешает с исходом
воет рыдает рычит
паства и требует чуда
в день нарождения стыд
трогает пастырю губы
что ему дать им? совет?
сколько за двадцать столетий?
свет? но не нужен им свет
мир? помолчи благодетель
пусть рождество к рождеству
бога сменяет снегурка
пусть на непрочном снегу
пляшут смешные фигурки
тайна должна отступить
чтобы обычная наша
неполноценная жизнь
вновь переполнила чашу
чтобы смеялись в садах
с горок слетали на санках
на маскарадных балах
били бокалы с шампанским
богу должно умереть
чтоб в рождество и крещенье
мы и рожденье и смерть
вновь превратили в веселье
палех с упругим коньком
белые росчерки гривы
темные лики икон
тайны не надо счастливым
на новогодний базар
за мишурой и шарами
время отправиться нам
не захотите ли с нами?



* * *

А.Г.

разноцветная бабочка американской мечты
звон серебряных колокольчиков над высоким морем
апельсиновым деревом высохшим до черноты
тень ложится на берег
не играет роли
где мы выросли точно впечатан след
на ладони когда поднесешь на свет
крона дерева сохнет на пятипалой
проведи по ветвям концом ногтя
и срывайся на ощупь когда свистя
время школы начальной летит к причалу
все мы дети залива
придумай сам
как нам выглядеть стриженым или с бантом
шелка мертвого по береговым кустам
тянут ночь за гребенку морским анданте
пароходы курлычут кричат в порту
закоптелые грузчики спелой дыней
угощают друг друга и темноту
вопрошают окрестную на латыни
знать италия рядом прогнулся трап
на какую-то глорию из ньюкасла
по нему раскорячившийся как краб
подымает матросик бочонки с маслом
дальше пара сигнальных по корме
шелест волн выходит судно в море
якорь поднят и больше нет корней
что удержат нас
никто не спорит
хорошо по золоту прошлых дней
босиком заглядывая как в бездну
в трюм где светится рыба и тесно ей
вдруг лишенной пространства тяжелой медной
красноперой и свесив ноги вниз
с плоскодонки соседской можно сразу
дно нащупать где ракушка мелкий приз
дожидается детского глаза
это все замечательно
но когда
на губах не услышишь привычной соли
вдруг проснешься — о господи как скучна
за окном растительность нашей роли
ей не надобно
чистая речь смешна
только бабочка пестрый подарок с воли
но кулак разожмешь
улетит она
с чем останешься?



* * *

в черных лапах
где серебряный бил огонь
дыры проедены
червем длинноусым
каверны праха
научился пережевывать металл
стеклянным глазом
по периметру ночи шаря
как прожектором
век-леопард

кто остановит
тому ложиться в цинк
желтою лентою обвивая лоб
на поединке вся славная знать
крылья шуршат наждаком
на каждом алый плащ
за рубиконом
мертвых башен тень

точно мы все нарисованы
уголь на бровях
сурьма вокруг рта
страшен оскал сквозь бинт
властелин времени сидит
как вареный рак
как переходящий вымпел
красного уголка
в каторжной тьме
прислушивается к шагам
горе путнику
забрел в пещеру сам
справа стена
слева стена
впереди стена
ищет огарок свечи
каменные цветы хватает рука
малахитовый саван сшит
скорпионовым жалом

а на свободе
белый скачет конь
всадник седой черный тюрбан
рваный бурнус
автомат калашникова за спиной
справа песок
слева песок
впереди песок
над дюнами свет дневной



* * *

как ненадежной щепкой
тем ненадежным шлюпом
по волнам как по веткам
фракийский парус хлюпал

искатель черных мидий
ловец бесплотных тварей
что видел ты овидий
зрачок прищурив карий

вдали где после бури
втекало в море русло
вода как рыбья шкура
отсвечивала тускло

и пыль ложась на щеки
дарила привкус глины
бобов и маниоки
вина и парусины

провинция убога
и скучен быт колоний
возвышенному слогу
нет воздуха в полоне

но свет проходит бритвой
по синеве запястий
как голос перед битвой
тяжелый полный власти



* * *

тень гофрированного солнца
ребром к ребру доской стиральной
в коробке комнаты пылится
и к вечеру уходит от
глаз любопытных и печальных
надежд на чудо и невзгод

сквозь эти окна мир который
лежит за окнами щербат
как полосатый камышовый
свирепый кот он щурит взгляд
разрезаны почти без всхлипа
на части лип в том мире липы
стоят полосками дома
игрушечные пирамиды
для познающего ума

не собирай предметов в горстки
на свет досужий не гляди
ребром судьбы разрезан год наш
и дни прорехами в груди
следами пуль осколков крови
прощаний долгих взглядов вслед
сверкает лезвие по кровлям
минувшего где жизни нет

но выбравшись на свет из этой
тюрьмы где выучен до слез
пейзаж разрезанного лета
ты только вздрогнешь и вздохнешь
чужое мы привыкли к пыли
к тому что вдоль и поперек
нас быстрой бритвою кропили
и души требовали в срок

привыкли что сжигает пламя
что части лучше чем предмет
нам трудно в мире вместе с вами
кто знает что такое свет



Е.К.

заменим эмиграцией изгнанье
красивым словом времени распада
не этой тканью златотканой рванью
что увяданье стискивает взглядом
в твоем краю чей символ круглым сыром
втекает ночью в звездное собратство
как помнишь что евгения хранило?
судьба дурная с вкусом эмигрантства
а может проще — с ладанкой татьяна
с уланом ольга с плачем безымянка
студентка со шпаргалкой ночь с нирваной
строф галлюциногенная поганка?
а может горше — выпрыгнуть из шкурки
из почки из скорлупки из предела
чтоб limit этот не тянулся телом
страны как тестом из квашни как дуркой
всеобщего сознанья как удавкой
сверкай топор и гибель псевдоподий
приветствует перед меняльной лавкой
добытчик украшений славный родя
а ты личинкой под личиной плода
под кожурой с приятной восковиной
под датским небом скучным как седины
с зевотой подобающей для сплина
я здесь гляжу как гаснут на закате
сначала сверху стекла после снизу
и влажной чернотой стирает платье
и руки и лицо когда за бризом
приходит шквал и вот лежит пустыня
и в ней ты не пророк не небожитель
родной земли безумная обитель
которой имя мрачно — что ей имя?
что толку в именах? они прощанье
у этой жизни путь сентиментален
что помню вас в пыли ночных развалин
я пальцем вывожу свое посланье
на мертвом камне




Стихотворения были опубликованы в журнале "Футурум-АРТ" № 1 (11), 2006 г.



НА СЕРЕБРЯНОМ БЕРЕГУ



* * *

задыхаешься не заметишь
как на пятый как на шестой
по высокому гребню лестниц
попирая его пятой
по высокому гребню тени
что от окон ложится на
двери старые и ступени
\при закате она черна\
ртом подтягивая дыханье
\цепенеет ручной гимнаст\
попадает летящий камень
на последней ступени в нас
так воспой же боян за доном
далеко на сырой неве
эти лестницы что за домом
отпечатаны на стене
эти улицы что репринтом
утопают в густой пыли
по лавкрафту и по майринку
на другой стороне земли
где прозрачны на негативе
от сиянья застив года
в нагасаки и хиросиме
исторических городах
эх ты время плети в косицу
в папку гибели на стеллаж
нашу припятскую водицу
и славянский наш пейзаж
поливай как цветок из лейки
тень от девочки на скамейке
поливай не жалей воды
тень от иволги и звезды
тень от дома и тень от дыма
чтоб слепящая простыня
вдруг стекла бы с них невредимых
заговоренных от огня
здравствуй птица ей скажет детка
и ответит ей птица фьюить
под звездой наклонится ветка
над водой что не страшно пить
и высокий дымок над домом
и качелей у дома скрип
только вырезан из картона
ты проваливаешься сквозь них
хвать рукою и нет картинки
на железной воде круги
недалеко от мариинки
за дождями где четверги
где кровавая ложь плаката
где дыхание гиблых стен
и с шестого идешь на пятый
сгорбив плечи
старик совсем



КАТАКОМБЫ

вас оставляю на той земле
где ослепительно слово света
где догорает в густой смоле
года девяносто седьмого лето
недолговечен словесный прах
но повторять до ломоты в скулах
имя квартала где в облаках
дышут каштаны зеленой шкурой
горек шершавый пока орех
но тяжелеют свинцовым градом
невозвратимые души тех
что по бульвару гуляли рядом
прятались в парках в тени скамей
что-то шептали о чем-то пели
плоскими лицами площадей
непоправимо спешили к цели
вот она прорезь мишень окна
узкая просека в небо лувра
уши зажмешь свои но она
снова бетховенской снова лунной
как заскребет как вонзит в гортань
верный жилетт и хрипи в порыве
чтобы предательская герань
долго не требовала полива
знаешь когда я спустилась вниз
в те катакомбы куда за плату
на исторический экзерсис
водят и юных и бородатых
где километра почти на два
выстроен лес из костей берцовых
ровной поленницей как дрова
как черепица той виты нуовы
что предстоит нам внутри земли
сверху которой светло и жарко
где с экскурсантами корабли
и карусели в столичных парках
там в мышеловке в дурном мешке
в сырости в смеси стыда и тлена
пеплом освенцима на языке
прошлое высохшее как сено
чем восхищаться? всегда влекут
амфоры бусины чаши кости
но на бульваре зеленый прут
все же приятней подземной гостьи
тридцать — считаем по тридцать лет
тысячелетие сгнившей плоти
лучше бы мне не купить билет
в анатомический театр — проще
было в трупарню — позвольте ваш
зонтик и сумку теперь направо
ах извините какой пассаж
мы не успели заштопать клаву
вася голубчик подай воды
женщине дурно при виде крови
да и опарышей с бороды
вытри исчадие ты христове
а над монмартром где мулен руж
как пересадка с арбатской глины
выросли свежие a la ruse
черепом венчанные картины
публика хвалит почти латур
и некрофильские глазки мэтра
сыто поблескивают — но тут
смею вмешаться: в долине мертвых
мы побывали латинский шрифт
видели скользкий комок удушья
нас посетил безымянность крипт
нос заложила ипритной сушью
и как шахтер из своей норы
в самое сердце парижских лавок
выползли — вот и стоим на вы
с тем вариантом посмертной славы
в целом эпической: все равны
перед безносой но лучше будет
праха не смешивать и слюны
и не покоиться в общей груде
лучше мостами вдоль тихих вод
где букинисты сидят под тентом
с кипой брошюрок и старых нот
где новобрачные в белых лентах
где пообедав прилег клошар
пузо подставив под брызги пены
где ты историю накропал
о триединстве сиона сены
синематографа где в d’Orsey
я разлюбила моне с лотреком
и признаюсь провела почти
все вечера с валентином греком
вот он мне машет — пиджак берет
пестрый платок обвивает шею
падает с неба слепящий свет
разъединяя и не жалея



* * *

глянец польского побережья
сны ведущие к шизофрении
по снежневскому вялотекущей
грех героям виват злодеям
слава вечная дуракам

там где гданьск сливается с гдыней
пахнет донная рыба дыней
стала родина солидарности
овощным деревенским ларьком
вперемешку с японскими сони
наши русские кофемолки
вперемешку с клиентами сотби
перекрашенные комсомолки
перестроившийся союз
обожает зеленый вкус
авраама линкольна

польша вдавленная подметкой
имбецила соседа
в католическое смотрит небо
в католическое смотрит небо
опустелая контрразведка

и варшаве моей весело
благодатен порыв ветра
и для трех королей ладья
сошла с гаванской верфи
хлеб преломлен поставлена для питья
святая вода
ксендз убитый большевиками
говорил что нет смерти



* * *

на серебряном берегу
где деревья стоят в снегу
где одно вековое право
право цезаря и раба
там бессильны и смерть и слава
потому что они судьба

не в стеклянном живем мы шаре
отгорожены от нее
зимний воздух глазами шаря
знать — цикута твое питье?
наслаждаешься горьким вкусом
словно дверь запахнув пальто
дней просчитанных от иисуса
не отнимет теперь никто
пусть смеются какое дело
уходящим в иную даль
прежде духа бывает тело
и желаний его не жаль

как захлебывался в начале
и стоишь как вопрос в конце
а на сцену цветы бросали
чтобы терном в его венце
чтобы выплакав сразу суше
зарябить в пестроте людской
чтобы выкричать свою душу
и к холодной стене щекой

на серебряном берегу
где деревья стоят в снегу
от прошедшего воскресенья
до грядущего рождества
от прощания до прощенья
от свидания до вдовства

о прости мишура цветная
хвоя елочная в смоле
угол детской где вещи рая
вместе собраны на столе
их разглядывая я слышу
одинокий и твердый зов
сквозь дыханье зимы по крыше
— собирайте скорей улов
новогоднее время в горсти
провожать поезда сквозь бред
мы сегодня поедем в гости
только хватит ли на билет?

нам серебряный сад навстречу
дети скатываются с горы
снег ложится как смерть на плечи
благодарная — вы добры
и ворон поджидают кони
и погружен на санки гроб
и сугробы как от погони
друг на друга сугроб в сугроб

оглянешься ветвями машут
елки строятся в долгий ряд
еле слышное — Саша Саша
сквозь прощание шелестят
этот звук замирает тает
словно плакальщик на пиру
до свидания долетает
чтоб не слышать его к утру
а серебряный берег ближе
обетованный берег дня
по лыжне нас уводят лыжи
к той которая нам родня

на серебряном берегу
где деревья стоят в снегу
где одно вековое право
право памяти над крестом
там бессильны и смерть и слава
потому что они потом