А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я #    библиография



Вернуться на предыдущую страницу

   Антология

   

Андрей Насонов родился в 1978 г. Живет в Краснодаре, работает младшим научным сотрудником в НИИ сельского хозяйства. Интересы:
литература, как акция (хеппенинг, перфоманс).
Участник литературно-театральной группы "Пункт Приема".
Публиковался в различных сборниках, в журналах "Дарьял","Звезда
Черноморья", а также в Сети — на сайтах Поэзия.Ру, Литсовет.Ру, Самиздат.Ру.

Андрей Насонов читает стихотворение "Кирпич"

КИРПИЧ

По небу летит кирпич.
И это, конечно, кич,

но это лучше, чем кому-нибудь на голову,
так ты немножко продвигаешься к новому.

Хотя, по-любому, кирпич над тобой —
Проезд запрещен. Иди домой.

Кирпич, в небе, подвержен традиции —
он переживает трагедию птицы.

И собираясь в длинный клин
кирпичи улетают, диктуя нам сплин.

Их стройный полет остановит строительство века.
Во имя чего там? Например, человека.

Итак, кирпич
превращается в дичь.

Итак, кирпич
превращается в клич.

Его в руки берет человек
и объявляет новой эпохой.
Он подходит: прямоуголен,
прост в полный рост и понятен всем,
несгибаем, хотя разбиваем.
Его можно включить в нить
таких же несгибаемых товарищей.

Итак, кирпич —
основа идеологии.

Вот, смотри! Кирпич! Это просто!
На, возьми! Пощупай! Не бойся!
Он столько столетий был порабощен,
неся конструкции этого мира!
Освободим его для нового строительства!
Мы все ляжем на строительство будущего!
Что хочешь еще?!
На!
Суть кирпича красной кровью полна,
его пролитой!
Хватит с нас обманов, всяких философий!
Больно пока,
но все зальет крови морфий!

Надо бить идейного врага
и строить, строить стену,
чтоб защитить молодые рога
не рожденной еще вселенной!

Ложатся, ложатся кирпичи,
но можно стать еще палачом.
А вон, смотри, стоит человек,
но он прикинулся кирпичом.

Как хорошо быть кирпичом,
мне, совершенно, все нипочем!

У кирпича есть преимущество
он становится акционером большого имущества.

Так попадаем в стену,
которая станет каменной веной
Великого государства.
Здравствуй!

Тянется стена, как змея —
мудрый восточный деспот.
Ты просишь ее: "Помолись за меня",
Но помолится о тебе лишь Нестор.

Кирпич стал заложником собственного строения
и случайно заметив это, испортился в настроении.

Ну, что ж, описали круг в квадрате.
Соплоскостили с параллелепипедом шар.
И у тебя теперь больше братьев,
хотя залечили шрам и испарили шарм.

Но в кирпичах есть трещинки и пустоты,
в которые проникает ветер, напевая: "кто ты?"

И все вместе они — духовой оркестр,
и каждый по отдельности — лирическая флейта,
поющая такую простую песенку,
разворачивая свое лирическое я до мироздания:

Я сцеплен из мгновений,
как ласточкино гнездо,
из глины и оперенья
собственного.

Что-то, что-то случилось
и даром не прошло —
кирпичиком включилось
в здание мое.

Я повсюду летаю
собираю всякий сор.
Здание мое тайна?!
Сущий вздор!

Но так иногда бывает,
до боли хоть кричи,
я чувствую мгновенья,
как здание кирпичи

(которое после этого рушится).

Стена стала историей. Колизей
полуразвалившийся! Теперь — это обзовут коллизией.

Время сделало в ней бреши.
В их проеме кто-то следующий брешет.

И я спрашиваю, когда в особой тоске,
поднимая кирпич, как череп века:
"О, бедный Йорик,
так быть или не быть человеком?!"

А люди разберут эту стену
и сложат Красную Площадь,
на которой соберутся все народы и нации.
Им нищий по Библии сыграет божественный
Интернационал
и я не испугаюсь, если верить реинкарнации,
то когда-то был даже шотландцем!

 

тетрадь в клеточку

На краю стола— тетрадь,
Возможный поход в мой тетра ад,

Где клеточка — начало координат,
В которых я — актер и я же — кардинал.

Может, не надо ее открывать — деточка?
Ну, почему же, она в клеточку, я тоже многоклеточный,

Нам есть о чем потолковать;
Мы будем абсолютно глухари, на пустоте какой-то токовать.

Найдем друг в друге абсолютных слушателей
И нету чувств воды, а только сушь степей,

Кочевье времени, палатки памяти
И рвущий все на части маятник.

Увертывайся! И не упусти! Развертывается клубок
Строки. Куда ведет она через лубок!

Что будет, вот эта вот строфа
Строф через несколько? А, катастрофа!

Но строчка еще хаотический клубок, возможна
Тысяча решений. Ветвится и говорит: "Вас можно

Пода-, подви-, подвинт-, подвинуть?.."
И уходит за предел меня, я ощущаю — вынут

Из контекста и в пустоту вмещен
Раздет, разут и развеществлен.

Буква за буквой цепляются зазубринками звуков
Пуская кровь словам, стыкуя с ликованьем люки.

Идет, идет полимеризация строки, вот твоя плоть и тлен.
Ну что, Дух, попробуешь себя в ипостаси полиэтилен!

В ипостаси "вечной" жизни, пока что смерть
Тебя не уличит, пока ты не простишь себе свое не сметь,

Пока тебя бактерии ума найдя на свалке
Не расщепят на методы и приемы, и в новой схватке

Не закрутят в борьбе за не существованье, в этой
Жизни, но продолженье в той, так много раз, но спетой.

Нащупывая термодинамическую музыку, строка меняет конформацию
Подкладывая мину под слова и фигу под мой рацио;

Изгибается, как червяк, крутя обрубком. Конец анальный,
Или передний, может? Она торопит, желая стать функциональной.

Однако сомневаешься, а стоит дальше?! Но строчка — это срок,
За преступление писать, надо отбыть, — в решеточку листок.

Когда же встал на шаткий сей мосток:
Он сильно прогибается?! Не стой!

Беги, беги быстрей по строчке,
Пробегай слова, чтобы поставить точку.

Не задумывайся над трупами и над словами,
А то сгинешь в бездну, — так многие сломались.

А точка, сука проточная,
И в этой проточности вся ее точность.

Лежит, вытек желток, как яйцо.
Новый солнечный день разрывает кольцо.

А слово значит больше этой фразы
И разрастается, как метастазы и зараза.

Не понимаю! Чушь какая-то! Теряю строчку.
Больше не дыбится электрокалиграмма. Срочно

Электрошок… Чтоб… Чтоб тебя так!
На раз-два-три и восстанавливаем такт.

Тебя глотает выпученная пучина.
Не надо у цветка считать, сколько тычинок.

Цветок он ведь и есть цветок,
И пробуравливая землю, стремится ток, ток, ток

Молекул в небо, к нему отражением молния,
И ты, махая руками, пятясь, мол, не я...

Не знаю, откуда эти строчки?
Пусть прыгают, пустые, в одних сорочках.

Уходят реплики. Порос мой мах в пространстве мхами.
Мы где-то с ними разошлись. Я кинул только: "Хамы!"

Пространство-время уползает, как амеба;
Ты остаешься, но дав ей нахлебаться медом,

Увидишь, как превращается в янтарь…
Ну, здравствуй, стих! — Тварь!

 

НАТЮРМОРТ

Из дюны в дюну, из дюны в дюну
Пересыпается песок ладонями пляжей;
Это случилось еще в доюнну
Эру, теперь так много лажи.

На берегу лежит большая раковина,
Как изваяние движения спирального,
Как будто с храма снятая маковина.
Я слышу пение хоральное.

Раковина на берегу — пространно,
Раковина на берегу — как рана,
Раковина на берегу — экранно,
Раковина на берегу — рапана.

Раковина та — илище Мука,
В раковине той — жизни мука,
Раковину ту — бесполезно стукать,
В раковине той — капля звука

В капле звука — море слышно,
В капле звука — море дышит,
В капле звука — море смысла,
В капле звука — капель таща;

Капель тыща — разлетается Вселенная,
Капель тыща — бесконечный дождь
Капель тыща — и я энная,
Капель тыща — а, ну, положь

Раковину! Вдоль прибоя девушка
Уносит на плече раковину кувшина
И качается, как деревцо-деревушко
Рождая ветер — мужчину.

 

БЕЗ ПЯТНАДЦАТИ ДВЕНАДЦАТЬ

Ночь нажала
мягким пальцем на вклю,
разбежалась кругами и выпустив жало
из лампы, повесила клюв.

Шар головы
на тонком стебле,
листья рук оголены
и ноги находятся с теми,

которых уже нет.
Ветер дунет и нет одуванчика,
только невесомость сна,
сна с убегающим мальчиком.

Перспектива украдена.
Фонари разбежались на стреме.
Только радио,
когда умерли все, не молчит.

Оставшись точкой больной
(мужчина и тень-африканка)
проводит по проволоке бельевой
то, что ворон накаркал,

то что осталось за кадром:
зубная щетка, прокладки и приближенье зимы.
Ветки шевелятся, как карма,
ловя свет у земли.

Где оканчивается осязание тела
растворившееся в темноте, как в чае
кусочек сахара, воспринимая теле-
передачи иных времен, впадая в отчаянье?

Резонатор разросшегося хребта
сверкает на солнце. Люди,
такие близкие в пустыне. "Наш хлеб там…" —
рука тонет в расслаивающемся пудинге

дали. Ночь, — которая тишина, неожиданно
порвется, выпуская гидроидный куст
голосов, из щели, такой жиденький,
тыкаясь эхом в подъезды.

Все исчезнет мгновением застегивающейся
молнии, только свежая рана
события, заговариваясь о том что рано
еще, непонятно и, что это завтра

ваше, такое... зачем? и кому? —
будет саднить и спать не давать.
Выходя на корму
кровати, удивишься, как напоен тревогой

воздух — далекие огни дрожат.
Вдаль мчит длинный трейлер триллера,
чтобы в далекой стране рожать
наши страхи, свободу и лирику.

2003

 

ВИНСЕНТ ВАН-ГОГ

Превращаюсь в Винсента Ван-Гога,
как только снимаю очки —
это называется минус 5 диоптрий.
Все так близко, что можно потрогать,
сталкиваясь в тумане нос к носу,
сокращая путь на раз — три.

Звезды такие большие,
будто раздавленные на лобовом
стекле Земли в вихревом свете.
Потерялись окраины, стали шире,
открыв бесконечный континуум.
Заканчиваюсь где-то,

не здесь, постепенно, как ночью,
чувствую комнату, улицу, поворот —
сплющенный как камбала,
расплывшейся точкой.
Пускаю ближе, за ворот,
весь этот халам-балам

руки-ноги-ветки-птицы
листья или бабочки, лошадь или монстр,
машина или волк. Ежиком в тумане
продираюсь сквозь ситец,
сотканный из множества белых нитей
ночей и нот, утопая в обмане.

Неизвестное расстояние,
руки щупают воздух, напрягается слух,
лепят за выступом выступ,
являя мгновенное изваяние,
тронувшееся бежать,
как впавшая в приступ

сумасшедшая. Но любить можно только
без очков. Ближе и еще ближе...
Хотя на расстоянии двух шагов
вы продолжаете говорить по телефону
друг с другом, руки уже лижут
огибая бока шаров.

Это называется минус 5 диоптрий.
Меняет стеклышки окулист.
"Если не хочешь встретится лоб
в лоб с Камазом ..." Переворачивает лист,
выписывая что-то. "На смотри!"
Одна дужка проскальзывает, проскальзывает — чтоб

ее! — не находя уха...

2003-04-17