А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я #    библиография



Вернуться на предыдущую страницу

   Антология

   
Карл СЭНДБЕРГ (США) (1878 — 1967) — крупнейший американский поэт, сравнительно хорошо известный у нас, в первую очередь благодаря переводам И. Кашкина и М. Зенкевича. Не только поэт, но и прозаик, написавший одну из лучших биографий Авраама Линкольна.
Имя Сэндберга стоит рядом с именами Фроста и Хемингуэя — именно эти три автора были "открыты" и официально признаны советской литературной властью периода хрущевской оттепели.
В английском языке есть слово, которым британцы обозначают классический фрак с раздвоенными, как ласточкин хвост, фалдами; американцы этим же словом стали называть молоток с гвоздодером. Эта метаморфоза очень много говорит об американском характере и о поэте Карле Сэндберге.
В стихах, предлагаемых вашему вниманию, выражена стержневая тема его творчества — тема мужественного отношения к смерти, понимаемой как окончательный провал в небытие. Все творчество Сэндберга является волевым усилием по преодолению обреченности. В этом преодолении есть нечто от экзистенциализма с его неверием в возможность победы. Однако, в отличие от экзистенциалистов, Сэндберг не прибегает к бунту. На место бунта он поставил труд, который считает единственной нелживой формой участия человека в жизни.



Стихи перепечатаны с персонального сайта Виктора Райкина



ПРЕРИЯ
(отрывок)

Прерия, мать, я твой мальчик, один из твоих сыновей.
Я люблю тебя сердцем мужчины, убаюкавшим свою боль.
Здесь, посредине твоей бескрайности, я не прошу ни о чем, кроме
Еще одного рассвета, кроме еще одной пылающей луны,
Отраженной пожаром в реке.
Я говорю о новых городах и новых людях.
Знайте: прошлое — это горсточка пепла.
Знайте: вчерашний день — это утихший ветер,
Это закатившееся за горизонт солнце.
Вам говорю я: нет ничего, кроме океана завтрашних дней,
кроме неба наплывающих завтра.
Я брат лущильщикам кукурузы, что глядят на закат и бормочут:
"То-то завтра будет денек!"



НЕУДАЧНИКИ

Если я набреду на могилу Ионы,
я присяду и вспомню:
меня тоже однажды поглотила тьма,
и все же я вышел на свет живым.
Проходя мимо надгробья Нерона,
я скажу: "Вот и отлично!" —
я тоже сыграл на скрипке в горящем мире
и выкинул столько нелепых фокусов!
А еще я ищу могилу Синдбада,
чтобы пожать его прозрачную руку и сказать:
"Ни ты, ни я не умер слишком рано,
ведь правда, старик?"
И последний ночлег Навуходоноссора —
когда подойду к нему, то скажу:
"Ты ел траву, а я однажды съел ворону —
ну, кто из нас теперь богаче?"
Джек Пейдж, Джон Браун, Джемс Джеймс — возле них я тоже помедлю
и скажу их надгробьям:
"Боже, дай силы вспомнить всех неудачников!"
Я попрошу всех посыпать головы пеплом
в память о том сержанте в Белело Вуд-с,
который шагал в ураганный огонь, крича на своих парней:
"Эй вы, вперед! Вы что — захотели жить вечно?!"



ТРАВА

Соберите трупы Аустерлица и Ватерлоо,
засыпьте землей и дайте мне время:
я трава, я расту везде.
Соберите трупы под Геттисбургом,
сложите трупы Ипра и Вердена,
покройте землей и дайте мне время.
Пройдет два года, десять лет, и пассажиры поезда
спросят у проводника:
Как называется это место?
Где это мы проезжаем?
Я трава.
Я хочу работать.



ПАСТОРАЛЬ

Любовь — это песнь соловья у тебя в груди,
когда труд твой тяжел и долог.
Радость — это гонга удар, когда кончен рабочий день.
Смерть не спеша пожирает тех,
кому нечего делать
и кто не умеет не делать ничего.



У МОГИЛ

Цивилизации расставляют, как кегли, а потом сбивают шарами.
Цивилизации сваливают в мусорные баки и увозят вместе с картофельной
шелухой и пригаром кастрюль.
Цивилизации — творения художников, изобретателей, мечтателей, работяг и гениев — все
попадает на одну и ту же свалку — одно за другим.
Но об этом — молчи! Ибо здесь, на краю могил, тишина — это высшее благо. Молчи! Стоя над
эпитафиями, слыша лебединые песни, витающие в воздухе, молчи — и забудь! Молчание —
благо.
Но если какой-то дурак и трепло, язык без костей, поднимет из кресел свой зад и затянет:
"построим такую культуру, в которой святые плоды творчества будут бессмертными..."
Если такой вот болтун возникнет и начнет вещать — заткните ему рот, завяжите на нем трубу вместо
галстука, упеките его в каталажку в Ливерморе, тюрягу в Атланте, пусть он полопает из
жестянки в Синг-Синге, пускай догнивает в Сан-Квентин.
Закон есть закон: когда цивилизация отправляется глотать пепел вместе с другими, то болтуны
должны умереть первыми —
Им нужен хороший пинок, чтоб заткнулись!
Поскольку у входа в могилы молчание — благо, то помолчи и об этом.
Молчи и забудь.



СУМЕРКИ БИЗОНОВ

Бизоны ушли.
И те, что их помнят, ушли.
Те, что помнят, как толпы бизонов
топтали прерию, перемалывая ее в пыль,
как плыли они, склонив головы,
в великом шествии заката,
погружаясь все глубже и глубже в сумерки.
Те, что помнят бизонов, ушли.
И сами бизоны ушли.



ОКНО В ВАГОНЕ

Из вагона ночь кажется
огромным, черным, нежным существом,
израненным станционными огнями



ПРИГОТОВЬСЯ

Привыкни к земле
Она ждет твоего возвращения.
Привыкни к морю
Потому что на 9/10 ты был водой
И вкус соли прильнет к твоим губам.
Приготовься для неба.
Ибо воздух — он был тебе очень нужен —
И ты вернешься обратно, обратно — на небо.



ВЕЛИКАНЫ

Укройте меня
сумраком, пылью и снами.
Укройте меня
и уйдите.
Укройте меня,
услышьте мой зов и укройте.
Неутомимые великаны,
приносящие сумерки, пыль и сны.



Перевод и вступительная заметка Виктора Райкина