А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я #    библиография



Вернуться на предыдущую страницу

   Антология

   
Александр СИНДАЛОВСКИЙ (США, штат Пенсильвания) — поэт, прозаик. Публикуется в ведущих изданиях России и США.


ГЕОМЕТРИЯ ЛЮБВИ ЯНА ЯКОВЛЕВИЧА ЯКУБОВСКОГО

У Яна Яковлевича была жена. Симпатичная лицом, заметная телом, но со скверным характером. Характер — он, конечно, вещь глубоко внутренняя. Однако не может он не спроецировать себя на поверхность. Над речной впадиной — всегда водоворот. Оттого у симпатичного лица было не столь симпатичное выражение, а тело — тело словно бы желало скрыть свои достоинства, сделаться менее заметным, будто говорило: не то что не получите меня, а и посмотреть на себя толком не дам, как ни просите. Но не могут ведь и тело с лицом — феномены внешнего порядка — не пустить корни вглубь существа и не наложить отпечатка на характер. От волн — и дно неровное. По этой причине характер приобрел некую ауру шарма, недоброго, но оттого еще более очаровательного, даже колдовского. Тело, лицо и характер срослись в некое запутанное целое, переплелись, как корни дерева и земля: окаменевшие корни и одеревеневшая земля. Это целое не поддавалось анализу, тем более что к анализу Ян Яковлевич был не склонен, если не сказать не способен. Анализа Ян Яковлевич боялся и не ждал от него ничего доброго, хотя и был евреем, о чем тонко намекало его имя и разъясняло для непонятливых отчество.
Ошибочно полагают, что всякий еврей обладает отменной аналитической способностью. Приводят в пример Фрейда, Маркса и Эйнштейна, забывая, что и психоанализ, и коммунизм, и даже теория относительности — а может, она как раз в первую очередь — принадлежат к области мифотворчества, то есть процессу, более близкому к синтезу. Да будь все евреи аналитиками — не осталось бы уже евреев как нации. Евреи стали бы историей, а возможно и артефактом.
К евреям Ян Яковлевич относился очень сдержанно. Они служили ему таким же плохим фоном, как меткая карикатура — ее прототипу. Поэтому, эмигрировав, он позволил себе и вовсе отмежеваться от них, чему на родине мешала элементарная гордость — наподобие внутреннего обязательства богатого родственника к бедному. Ян Яковлевич был евреем ассимилированным, то есть евреем не по религии или даже происхождению, а по внешности и отчасти такой туманной вещи, как психология. Всякий раз, встречая религиозного еврея в несуразной шапочке (терминология Яна Яковлевича), Ян Яковлевич морщился и испытывал внутреннюю потребность оправдываться. Роль евреев в революции была ему также в высшей степени антипатична. Зачем было соваться? — думал он и снова морщился. Ведь процесс ассимиляции шел как никогда хорошо и гладко. Не нужно подталкивать судьбу к точке, являющейся ее неизбежной целью. Ян Яковлевич был немножко мудрецом, в соломоновском смысле этого понятия, и уже в силу одного этого терпеть не мог анализа. Ведь мудрость всегда предпочитает полумрак яркому свету.
А тут еще в сдержанный огонь сдержанного отношения было подлито масло провинциального еврейства. Ян Яковлевич, бывший житель бывшего столичного города, смотрел на провинциальных евреев и недоумевал: полноте, да евреи ли это? Откуда же тогда у них столько самоуверенности и мускулов? Да и золотых цепей и браслетов? Конечно, исторически среди них, то есть нас, много ювелиров, но ведь ювелиры производят больше для других. Ведь это как встретить часовщика с настенными часами на голове вместо шляпы. Нет, родства с провинциальными евреями Ян Яковлевич не испытывал, как не обнаруживал в себе и потребности такового.
Наверное, этим отчасти объясняется то, что настоящих друзей у Яна Яковлевича не было. Уж как-то так получилось. Один не подошел по причине недостатка образованности, другой — отсутствия чувства юмора, третий был отвергнут из-за бестактности, четвертый слишком робок, пятый был покинут из-за чрезмерной назойливости, шестой отменно глуп, седьмой пытался казаться умным, таковым, разумеется, не являясь, восьмой думал только о себе, в то время как девятый имел наивность верить в подлинность своего альтруизма. Десятый просто не заслуживал упоминания.
Зато была у Яна Яковлевича любовница. С очень мягким характером, умным лицом, но заурядным телом. Казалось бы, что такой должна была быть как раз жена, а не любовница, а любовница — такой, как жена, а не наоборот, как вышло. Но здесь уже начинался анализ, заводящий в неминуемый тупик, и Ян Яковлевич поворачивал оглобли назад. Видно, у природы были свои представления о целесообразности. Ян Яковлевич в вопросах целесообразности целиком полагался на природу.
Откуда взялась такая любовница у Яна Яковлевича? Ведь, в конце же концов, у него были отчетливые (хоть и бессознательные) представления о том, какой ей следует быть, — представления, которые К.Г. Юнг, не бывший не только аналитиком, но и евреем и которому уже только по одной этой причине можно доверять, называет архетипом вечной женственности — анимой. Однажды в ресторане на танцплощадке Ян Яковлевич увидел стройные ноги, к которым тонкими ремешками были приделаны туфли на каблуках, роднящих их обладательницу с цирковыми эквилибристами. С другой стороны к ногам на довольно большой высоте прикреплялся округлый зад, плавно переходящий в тело, легко удовлетворяющее требованиям самых тонких ценителей женской красоты, к которым Ян Яковлевич, кстати, не принадлежал. Заканчивалось все это миловидной головкой с большими глазами, постреливающими кокетливыми взглядами. Улучив момент, когда жена вышла в туалет с целью восстановления силы косметических чар, Ян Яковлевич обратился к ногам, стараясь держать взгляд на уровне их лица: "Дай мне свой телефон, красавица!" Красавица блудливо улыбнулась и неожиданно сообщила телефон. По правде, единственное, на что рассчитывал Ян Яковлевич, была улыбка. Ну, максимум, блудливая. Но телефона — нет, телефона он никак не ожидал, что называется, не смел надеяться. На беду у Яна Яковлевича была, ну, совершенно никудышная память. Просто из рук вон. Про такую память говорят: не память, а решето, или друшлаг" или ситечко. Зная это, он начал повторять телефон по кругу, шаря во внутреннем кармане пиджака на предмет обнаружения там шариковой ручки. Но тут пришла жена и прервала циклический процесс словами: "Дай ключи от машины". Три первые цифры встали, как вкопанные, три последующие натолкнулись на них, а четыре замыкающие кубарем перекатились через первые шесть. В результате этого катастрофического сложения и умножения осталась одна удивленная и разочарованная цифра — 0. Или, вернее, иная — являющаяся мерилом всех чисел — 1. Так остался Ян Яковлевич без любовницы с красивым телом. Любовница же без такового, но с нежным характером, словно материализовалась из ничего, из нуля.
Однажды в ресторане за столиком Ян Яковлевич увидел женщину с умным лицом и мягким характером. Ноги, как и большая часть тела, были спрятаны под столом. Когда жена ненадолго отлучилась, Ян Яковлевич сформулировал свои чувства к незнакомке так: "Дай мне свой телефон, красавица!" Красавица благосклонно улыбнулась, ибо не была таковой, и написала телефон на бумажке... Так появилась у Яна Яковлевича любовница с очень мягким характером, умным лицом и телом, спрятанным под столом.
А еще Ян Яковлевич ходил к проституткам, видимо надеясь найти там синтез красоты и хорошего характера. То есть, разумеется, у проституток хорошего характера не было вовсе, а имелся, как раз наоборот, характер весьма неуживчивый, но характера своего они не показывали. (Это было вроде табу, налагаемого их профессией.) А что такое хороший характер, как не отсутствие характера как такового или, на худой конец, его проявлений? Красивыми их тоже нельзя было назвать. Как по сравнению с женой, так даже и любовницей. Но проституткам быть красивыми и не надо: они черпают сексуальность из своей профессии в таких количествах, что их внешний вид теряет всяческое значение.
Психологической правды ради заметим, что Ян Яковлевич комплексовал перед женой по поводу любовницы и перед любовницей по поводу проституток. Но не фрейдовским комплексом, что подтачивает жизнь неврозом, словно вода — деревянный мост сознания, перекинутый через черную речку подсознательного, а скорее комплексом спортивно-концертным: как ни велик он, как ни подобен бельму на глазу, а все же привыкаешь его не замечать... Он тебя не трогает, и ты отвечаешь ему тем же.
Так вот и жил Ян Яковлевич: ссорился с женой, но и мирился, ходил к любовнице, но и скучал с ней, бывал у проституток, но и жалел об этом. Как отважный былинный богатырь, сражался Ян Яковлевич со своим Змеем Горынычем, но и дружил с ним, зная, что тот согревает его дыханием своих голов. В общем, мог справедливо гордиться достигнутым статусом кво.
Но вот однажды жена узнала о существовании любовницы. Бог его знает как. Может, по помаде, а может, и по духам. А может, чисто интуитивно, этим — как его? — женским чутьем, или наоборот — эмпирически. А может, Ян Яковлевич и сам признался под воздействием алкоголя или прилива сентиментальных чувств: был он склонен к излияниям и возлияниям. Но это, конечно, вряд ли. Так или иначе — узнала жена. И не стало у Яна Яковлевича жены, ибо знание смерти подобно. То есть сначала ее стало слишком много: со всех сторон раздавались ее крики, отовсюду лились слезы, но потом ее не стало вовсе.
А вслед за этим пропала у Яна Яковлевича любовница. Из-за проституток. Кажется, Ян Яковлевич сам проболтался. Забыл, что путешествует с чемоданом с тройным дном. Пришел Ян Яковлевич к любовнице и стал плакаться о том, что жена обо всем догадалась. "Представляю, — говорит, — что было бы, если бы она узнала, что я и к...". Но может, и не проболтался вовсе, а сказал намеренно, почувствовал, что без линии жены, ее подпиравшей, линия любовницы все равно не устоит. Любовница ничего не сказала. Не было ни слез, ни истерик, ни пощечин: ведь у нее был мягкий характер и к тому же умное лицо. Однако больше Яну Яковлевичу не удалось до нее дозвониться. Как-то так все получалось, что то телефон был занят, то никого не было дома...
А потом исчезли из жизни Яна Яковлевича и проститутки. Вот ведь казалось, что уж этим точно деваться некуда. А пропали и они. Вроде бы выходило, что проститутки являются прямой, проходящей через две точки, образованные пересечением расходящихся линий жены и любовницы с плоскостью приземленности. И вот исчезли линии жены и любовницы — и перестала существовать линия проституток. Но это уже было нечто вроде аналитической геометрии. А пространственного воображения у Яна Яковлевича не было и в помине — с ним у Яна Яковлевича было хуже, чем даже с анализом.
Так осталась в пространстве только точка Яна Яковлевича. Не ограниченная треугольником, она была совсем незаметной. Очень скоро глаз устал различать ее тускло-серый контур на черном фоне. Так погас Ян Яковлевич Якубовский.

Июнь 2002 г.



МАЯТНИК

Я — маятник,
качающийся между
Филадельфией и Нью-Йорком,
приводимый в движение отчаянием и надеждой:
иллюзией отчаяния
и химерой надежды.
Между хорошо забытым старым Йорком
и городом нестареющей братской любви.
Отталкиваемый Филадельфией,
притягиваемый Нью-Йорком.
Отталкиваемый Нью-Йорком,
притягиваемый Филадельфией.

Veni, vidi — ушел, забыл.

I'm a pendulum
hesitating between Philadelphia and New-York,
kept in perpetual motion
by the repulsion exercised by the one,
and attraction exerted by the other,
by the repulsion exercised by the other,
and attraction exerted by the one —
the illusion of the repulsion,
and the chimera of the attraction.
Swinging to and fro
to the rhythm of rickety train carriages
and the squealing accompaniment of worn tires.

Sic — transit — vita.

Я — маятник,
сплавляющий лес времени от истока к дельте
согласно формуле:
? f(t) ?t.
Застывший в полете
над мельтешением шпал и канителью рельс,
(я знаю расписание поездов наизусть),
внимающий пульсу дорожной разметки,
ждущий, когда пробьет мой час.

Может, мне сделать "солнышко"?

I'm a pendulum bound between the two cities:
the city of lost love
and the city of love not found.
Sickened by the origin,
apprehensive of the destination,
(if, of course, there are such things
as the origin and destination of a pendulum).
Working my way out
of the confines of the amplitude,
nauseated by the very notion of motion,
pumping the seemingly inexhaustible time
from the pool of "possibility" — to the quagmire of "actuality",
from the reservoir of "impossibility" — to the crystal lake of "non-happening".
Kept swung by the change of the seasons,
vacillation of the moods,
and the circulation of the blood.

Stop the bloody thing!!!

I am a pendulum
I am pm.
Copulating with time
in the delirious hope of impregnating it with a miracle.

I-m-a-p-e-n-d-u-l-u-m
Я-м-а-я-т-н-и-к
P-e-n-d
Я-м-а
E-n-d
Я
.

28 декабря 2004 г. Екстон.