А | Б | В | Г | Д | Е | Ж | З | И | К | Л | М | Н | О | П | Р | С | Т | У | Ф | Х | Ц | Ч | Ш | Щ | Э | Ю | Я | # | библиография |
Владимир СТРОЧКОВ (Москва) — поэт. Родился в Москве. Окончил Московский институт стали и сплавов в 1969 году. Служил офицером в парашютном полку Кантемировской дивизии, работал инженером, начальником цеха, занимается компьютерной версткой и дизайном.
Стихотворение было опубликовано в журнале "Арион" (№3, 2002).
РАННЯЯ ГОТИКА
По квадратному морю, кренясь, проплывает Потемкин, символ, броненосец,
боевая деревня светлейшего князя, ублюдок,потомок петровского флота, и в броне утконоса ехидно крюйт-камеры роет в потемках червяк-древоточец, и сомнение гложет корабль-иероглиф, дредноут,и едкими каплями пота ядовитого точит обшивку, и каплями трупного яда и ржавчины рыжей.
По изъеденной палубе бродит, качаясь, бунтуя, матрос, как паук-сенокосец, как созревший клонится колос на глиняных шатких своих ложноножках бесстыжих, псевдоподиях червеобразного призрака манифеста псевдобунта, народ-богоносец. Расползаются трупные черви играть в бескозырках, тельняшках, казенных бушлатах.
Из готических башенок круто торчит измеряемый в дюймах стальной долгоносик, пустотелый и трубчатый, словно домик ручейника;пристально смотрит на берег одесской Галаты. Там по лестнице стрёмной, ныряя, как шлюпка,несется коляска под грохот колесик, самоходная тачка, тачанка, с набухшими, словно энцефалитные клещи, гроздьями гнева,
экипаж с золотыми мясными червями, кочевая кибитка живого гниющего мяса. Мчится мертворожденный младенец, червивым перстом указующий вниз и налево, намечая рабочему классу и тож трудовому крестьянству грядущую трассу. С умиленьем глядит на младенца-вампира огромный костлявый упырь-краснофлотец,
мух мясных от лица отгоняя, любуется им наливная от черного гноя крестьянка, улыбается скупо ему, с костяка обирая могильную гниль, пролетарий-золоторотец, обгоревшей рукой ему машет обугленный красноармеец из подбитого среднего танка. Скоро, скоро в известковую яму ляжет вместе с семьей отставной государь-самодержец,
и раскрасят торосы кронштадтского льда пролетарскою кровью своей делегаты-балтийцы, побегут в эмигацию — белые, красные, разные люди — попы, офицеры, евреи, бандиты, поэты, убийцы. Скоро, скоро гигантской медведкой из недр революции выползет страшный Сосо Джугашвили,
и полезут из всех плинтусов и щелей тараканы, клопы, многоножки, термиты, жуки, пауки, мухоловки и гниды, и амебы с поденками, день прошуршав, будут рады тому, что их вновь позабыли убить, невзначай не убили, и пойдут по полям, по лесам, по горам, по долам, по этапам, вагонам с гармошкой и кепкой скулить инвалиды. Скоро, скоро страну ее стражи, любимцы народа, стальные чекисты накроют одним бесконечным брезентом
и начнут исчезать вольнодумцев, чужих, разночинцев, родных, инородцев, своих, их детей и домашних. У Авроры, Варяга, Корейца, Очакова, Чесмы, Потемкина, крякнув, поедут от ужаса их орудийные башни. Станут матери плакать по их сыновьям, дочерям, комсомольцам, спецам, кулакам, командирам, студентам, по троцкистам, зиновьевцам, космополитам, врачам и врагам трудового народа, вредителям и недобиткам.
По телам, черепам, трупам, судьбам, этапам большого пути пересылок и зон полетит боевая тачанка, колесница Джаггернаута с отменно отбитыми косами, жуткими гроздьями гнева, стальная кибитка, и двухсотмиллионное поле замрет под стахановской жатвою этой, багровой волчанкой-молчанкой. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Эйзенштейн отдыхает, отсняв эпизод на "ура", режиссер-мифотворец:
два-три съемочных дня — и певец революции новую ленту скончает. А вокруг суетится, реквизит собирая, беспорточный наемный урод-многоборец, и стальной громовержец Потемкин укоризненно главным фанерным калибром качает. Два-три дня — и начнется для всех слепоглухонемая черно-белая фильма,
наш шедевр мировой с поразительным чудом — явлением мясогниющего красного флага, по Европе за Призраком вслед с небывалым триумфом прокатится, жатву людскую сбирая обильно. Начинается Мировая Коммуна. Эйзенштейн отдыхает. Пора загораться Рейхстагу. Стихотворение было опубликовано в журнале TextOnly, № 17 (3, 06) * * *
Глаголом "жечь" существительное "сердца"
посредством винительного — "Кого? Что?". "Людей" — "Кого?", но вернее — "Чьи?" — дополнение. То же и Пушкин — "Чей?" Известно, чей: Гончаровский. Роман, и ясно, куда: "Обрыв". Жечь — "Что делать?" — инфинитив. Чернышевский. Это уже "Какой?". Ответ сомнительно чист. Посвящается — возвратный глагол, Ольга Сократовна — это "Кому?". Ответ на вопрос — "Всем". Но это уже другой вопрос, хотя и тот же ответ. Другой вопрос — "Кто виноват", но Герцен — это "Каков?". "Каков" — вопрос, "таков" и ответ, и в тоже время — вопрос. Зато вопрос "Кто виноват" уже давно не вопрос, и если спросят, "Кто виноват?" — ответ на это всегда один: Пушкин, кто же еще! 06.10.05, Красково
|