РедакцияРедколлегияКонтактыДневник главного редактораХроникаСвежий номерАнтологияНаши интервьюСерия "Библиотека журнала "Футурум АРТ"СпонсорыАвангардные событияАрьергардные событияАрхивО нас пишутМультимедиа-галереяБиблиотека журналаКниги, присланные в редакциюМагазинЛауреаты "Футурума"Гостевая книгаАвангардные сайтыПодписка и распространениеСтраница памяти

Вернуться на предыдущую страницу 

Наши интервью

   

Чингиз Айтматов
Василий Аксёнов
Владимир Алейников
Эммануил Антсис
Аркадий Арканов
Эльдар Ахадов
Сергей Бирюков
Юрий Беликов
Михаил Бойко
Артём Боровик
Евгений Весник
Дмитрий Булатов
Марат Гельман
Ольга Голубева-Сванберг
Николай Грицанчук
Алексей Даен
Олег Ёлшин
Александр Иванов
Елена Иванова-Верховская
Лион Измайлов
Борис Искаков
Михаил Карагодский
Елена Кацюба
Константин Кедров
Константин Кедров
Бахыт Кенжеев
Кирилл Ковальджи
Ирина Кононова
Людмила Коль
Игорь Кон
Андрей Коровин
Виталий Коротич
Константин Кузьминский
Станислав Куняев
Виктор Лазухин
Михаил Лазухин
Леонид Лерман

Борис Левит-Броун
Слава Лён
Анна Лучина
Юрий Мамлеев
Арсен Мирзаев
Антон Нечаев
Игорь Панин
Эдуард Просецкий
Мария Розанова
Александр Рязановский
Марина Саввиных
Дмитрий Савицкий
Никас Сафронов
Елена Сафронова
Александра Середина
Валентина Синкевич
Никита Струве
Олжас Сулейменов
Федот Сучков
Татьяна Тихонова
Эдуард Тополь
Николай Тюльпинов
Александр Файн
Игорь Харичев
Алексей Хвостенко
Евгений В. Харитоновъ
Олег Хлебников
Виктор Шендерович
Вячеслав Шугаев
Владимир Шаталов
Любовь Щербинина
Элана

Артем Боровик (1960 — 2000)

АРТЁМ БОРОВИК: «ЧТО ЖЕ МЫ НАТВОРИЛИ?»

Непостижимо больно, и страшно, и странно писать об Артёме Генриховиче Боровике в прошедшем времени. Я не могу до конца поверить в то, что его нет на земле. Это был самый жизнерадостный, самый остроумный, самый элегантный человек, которых я встречал в жизни.
Артём был фантастическим парнем. Сын знаменитого отца, он шел своей дорогой в журналистике, статьями и книгами, смелыми поступками завоевывая себе имя.
Лез под пули в Афганистане, в саркофаг в Чернобыле, летал на реактивных самолетах, разоблачал различных негодяев, помогал друзьям. И никого, и ничего не боялся.
Он был потрясающим товарищем. Великодушным, заботливым, сильным. После кончины Артёма я узнал, что многие большие люди считали его своим другом: и Лужков, и Кобзон, и многие другие. При этом он никогда не выбирал друзей в зависимости от должности. Это я — бывший нищий практикант журнала «Огонек», где Тёма был заведующим отделом международной жизни, и бывший его подчиненный по «Совсеку», куда он меня позвал работать в далеком 1990 году — могу засвидетельствовать.
Он опекал своих товарищей. И многие этим пользовались. Я — в том числе.
Захотел издать книги стихов — бегу к Тёме. Он дает команду выдать мне бумагу. Захотел куда-нибудь в командировку — Тёма выписывает командировочное удостоверение.
Забавное дело — Артём в начале девяностых з а с т а в л я л нас, сотрудников газеты «Совершенно секретно», делать сюжеты для одноименной телевизионной передачи, то есть давал нам реальный шанс стать и телевизионщиками.
Он был очень великодушен. Как действительно красивый, сильный человек. Однажды мы поругались. Я, корреспондент его газеты, как сейчас понимаю, был неправ. И нагрубил ему, главе холдинга.
На следующий день Тёма сам позвонил и предложил забыть конфликт. И я опять слышал его прекрасное слово: «Обнимаю».
После того недоразумения мы встретились в ЦДЛ на презентации его книги про Афганистан. Мы стояли рядом с Артёмом, Димой Лихановым, Александром Любимовым и моей подругой Катей. Дима Лиханов рассказал тогда жуткую историю. Однажды, когда Артём находился в Афганистане, компания его друзей, среди которых был и Лиханов, выпивала за здоровье Артёма у него дома. И вдруг упало зеркало. И разбилось. Это очень плохая примета. Но тогда все обошлось...
Смерть Артёма Боровика — это знак. Знак того, что по отечественной журналистике нанесен сокрушительный (если не смертельный) удар. Грядет, увы, тотальное торжество «PR». И бороться с этим, похоже, больше некому.
А сейчас я хочу, чтобы вы прочитали интервью Артёма Боровика, которое он дал мне в далеком 1989 году. Он долго его правил, вносил в текст поправки и в итоге завизировал. Я опубликовал его в газете «Собеседник». Это интервью также вышло в замечательной книге «Артём», которую составил Генрих Аверьянович Боровик.

Артём, афганская тематика занимала тебя еще с той поры, когда ты работал корреспондентом газеты «Советская Россия». Расскажи поподробнее!

— Впервые я оказался там в 86-м. Перед тем длительное время выбивал командировку — и, наконец, тогдашний главный редактор газеты Михаил Фёдорович Ненашев пошел навстречу. Затем ездил туда весной 87-го года и в январе-феврале 89-го года — собирал материал о выводе последних советских частей.
Я глубоко убежден, что наша страна, завершив войну в Афганистане, практически ничего о ней не знает. Когда я впервые попал в Афганистан, о боевых действиях пресса не сообщала, а если и делала это, то имелись в виду лишь афганские регулярные войска. О наших же ребятах, воевавших там, писали так, что неизбежно складывалось впечатление: советская 40-я армия занимается исключительно разведением цветов, благоустройством в местах расположения частей, иногда наши солдаты сопровождают и охраняют автомобильные колонны с продовольствием. Правду писать было нельзя, да, впрочем, и сейчас на ее пути масса преград. Помню, как один из моих коллег, возвратившись домой, попытался сделать более или менее честный материал. И сделал. Отнес его в издательство. Там прочитали и сказали: «Все хорошо. Поздравляем, будем печатать. Только вот маленькая просьба: замените все русские, украинские и грузинские фамилии на афганские. Ладно?» Он заменил. Книга вышла. И, конечно, реальные участники описанных боевых действий — советские солдаты и офицеры — были до глубины души оскорблены. Такая вопиющая лживость приводила к тому, что нация начала видеть нечто псевдогероическое и фальшивое в блеске орденов и медалей, полученных в Афганистане. Среди мещан, никогда не высовывавшихся из своих теплых квартир, приобрела популярность пошлая фраза: «Вон они, “обшарпанные”, (от слова “Шарп” — названия японского магнитофона) приехали...». Такое нередко приходилось слышать про себя «афганцам».

Интересовала ли тебя тема войны прежде?

— Я взахлеб читал повести и романы Ремарка, Хемингуэя, Константина Симонова, Виктора Некрасова, Василя Быкова, Бориса Васильева, Григория Бакланова, Юрия Бондарева. Я воспитывался на этой литературе. Вообще, очень интересно проследить, какое влияние оказала мировая литература о войне на человеческое сознание. Война воспевалась и Гомером, и авторами средневековых рыцарских романов. Даже у Шекспира очень часто, если не на сцене, то где-то за кулисами люди воюют.. Русские писатели девятнадцатого века одними из первых поставили вопрос о противоестественности и безнравственности войны вообще. Удар по героизации войны нанесли Ремарк и Хемингуэй. Великую роль, на мой взгляд, сыграли американские писатели и журналисты, работавшие в годы войны во Вьетнаме. Увы, эта литература нашему читателю почти неизвестна. Своими очерками, повестями и романами, написанными в духе «жестокого реализма», они вызвали у американской общественности отвращение к войне, а на почве этого в Соединенных Штатах возникло мощное антивоенное движение, заставившее политическое руководство страны пойти на свертывание военных действий в Юго-Восточной Азии. Ведь половина вечерних теленовостей была посвящена кровавым событиям во Вьетнаме! Эпизод, описанный прекрасным журналистом Питером Арнеттом, буквально всколыхнул страну. Он спросил у офицера, стоявшего на пепелище только что сожженной американцами деревни: «Что же вы натворили?!» Офицер ответил без тени смущения: «Чтобы спасти эту деревню от коммунистов, мы вынуждены были ее уничтожить». Фраза стала символом абсурдности, кошмара той войны.
Но вернемся к Афганистану. Развязанная там кровавая драма — одно из тяжких преступлений двадцатого века, дискредитировавших социализм; это надругательство над целями и идеями Октября. Сегодня мы много спорим о том, кто послал или пригласил ОКСВ в Афганистан. Бабрак Кармаль, с которым я не так давно встречался, сообщил мне, что лично он не просил Советский Союз о вводе войск. Кто же тогда просил — Хафизулла Амин, который был объявлен агентом ЦРУ и убит в день ввода наших частей? Афганистан — это цепь кровавых тайн и дезинформации. Это чудовищная авантюра. И над людьми, затеявшими ее, я убежден, необходим открытый публичный судебный процесс. Они обвиняются в убийстве более пятнадцати тысяч советских людей и еще большего числа афганцев. Как-то один наш начальник в области пропаганды бросил мне: «Да что вы все копаетесь в истории войны?! Подумаешь, пятнадцать тысяч погибших! Да в СССР за один год на дорогах гибнет в несколько раз больше людей! А сколько погибло во время землетрясения в Армении?!» Кощунственное сравнение, после которого трудно было продолжать разговор.

Артём, ты одним из первых на страницах «Огонька» (№ 30 за 1988 год) поставил вопрос о том, можно ли считать апрельские события 1978 года в Афганистане революцией. Ты писал, что за революцию приняли военный переворот.

— Мы говорили об этом с доктором философских наук, начальником кафедры марксизма-ленинизма Военной академии имени М. В. Фрунзе генерал-майором Кимом Македоновичем Цаголовым, который долго работал в Афганистане в качестве нашего военного советника.

Тогда, в восемьдесят восьмом, твоя беседа с Цаголовым произвела эффект разорвавшейся бомбы. Хотя, если быть точным, в мае-июне того же года во всех партийных организациях обсуждали письмо ЦК КПСС, проливающее новый свет на положение дел в Афганистане и те, девятилетней давности обстоятельства, в которых принималось решение о вводе войск.

— В момент публикации интервью я находился на американской военной базе в форте Беннинг. Но даже там слышал о молниях, сверкавших над «Огоньком» и головой Цаголова после публикации беседы. Однако если говорить о реакции не начальства, а общественности, то были сотни и сотни писем, телефонных звонков, одобрявших выводы, содержащиеся в интервью. Но был и такой, например, звонок. Со мной говорил один большой начальник. «Да я, — крикнул он, — мог бы похлеще обо всем рассказать! Но зачем, зачем вообще об этом говорить, мутить воду?!». Да затем, чтобы впредь не повторить трагической, преступной ошибки, чтобы те, кто развязал эту войну, знали: за все придется отвечать! (Какэто сейчас читается актуально, после событий в Чечне! — Е. С., 2012.) Что же касается письма ЦК КПСС, то в связи с этим хочу спросить его авторов: почему у нас в стране должны быть две «правды» — одна для членов партии, другая — для беспартийных?!

Раньше, в пятидесятые годы, говорили: не сыпьте соль на раны, имея в виду правду о бесчисленных трагедиях Великой Отечественной войны, потом те же самые слова произносили в связи с жертвами сталинщины.

— Я заметил, что практически все люди исповедуют законы добра и справедливости. Однако весь вопрос заключается в том, что у одних хватает мужества и смелости следовать изначальным гуманным принципам, а у других — нет. У Цаголова — хватило.

Как относились к военным репортерам, приехавшим в Афганистан, солдаты?

— По-разному. Иной раз — с усмешкой: гастролер, мол, явился! Но потом, когда видели, что ты идешь вместе с ними, что у тебя тоже одна фляжка воды и такое же оружие, как и у них, эти люди становились более откровенными, их отношение менялось.

Ты ехал в Афганистан в 86-м году с одними мыслями, пересекал мост Дружбы между Хайратоном и Термезом 15 февраля 1989 года — с совершенно другими. Как менялось твое отношение к афганским событиям?

— В их понимании я прошел несколько стадий. Первая: еще месяца два активных боевых действий — и вся вооруженная оппозиция будет уничтожена. Вторая стадия: что- то у нас тут не получается. Видимо, надо усилить армию, увеличить наше численное присутствие здесь. Третья стадия: нет, силой тут ничего не добьешься. Четвертая стадия: надо договариваться с оппозицией. И пятая: чем быстрее мы отсюда уйдем, тем будет лучше и для нас, и для афганцев.

Ты сделал снимок последнего советского солдата, погибшего в Афганистане. Как это произошло?

— Дело было так. Передав 43-ю заставу афганскому батальону, ребята оседлали свои БМП и приготовились к трудному, почти пятнадцатичасовому переходу через Са- ланг. Взревели движки, и потому, быть может, выстрела-то никто четко не расслышал. Просто один солдат, запрокинув голову, словно разглядывал что-то на вечернем небе, вдруг стал валиться на бок: пуля прошла через шею навылет. Минут через сорок он скончался, так и не приходя в сознание.
Конечно, кто-то должен был стать последним советским солдатом, павшим в Афганистане 7 февраля 1989 года, за несколько днем до окончания войны. Младший сержант Игорь Ляхович взял это на себя. Его застывшее тело завернули в одеяло, положили на промерзшую броню БМП и так везли до самой границы... Многие, увидев этот снимок, говорили, что именно таким представляют памятник советским воинам, погибшим в Афганистане. Не мне решать. Скажу только, что памятник, на мой взгляд, должен стоять у Красной площади, а не вдали от глаз. Ведь те, кто эту войну развязали, теперь лежат у Кремлевской стены.

Как ты преодолевал страх перед смертью?

— Помогала усталость: если ты устал, уже нет сил ни о чем другом думать.

Изменил ли тебя Афганистан?

— Конечно. Оттуда приходишь совершенно другим человеком, приходишь с аллергией на всю эту суету, на все наши «мелкокалиберные» разговоры и интересы.

Ты неоднократно обращался к проблеме нынешних и бывших советских военнопленных. Многие из этих ребят находятся на Западе. Известно, что ты встречался с ними...

— Это мучительно сложная проблема. Дело в том, что далеко не все ребята, оказавшиеся после плена на Западе, хотят возвращаться домой. По двум причинам. Они, конечно, знают про амнистию, но все равно боятся тюрьмы. Опасаются, что все может вернуться в нашей стране на прежние рельсы, и тогда расплаты не миновать. Кроме того, считают, что встретят на родине злобу к себе, презрение и непонимание. Должен добавить, что иные из них воевали на стороне душманов. Наша пресса обожает бросаться из крайности в крайность. В сороковые годы мы всех военнопленных считали предателями, сегодня всех возводим в ранг мучеников. Моя точка зрения: в каждом случае нужно разбираться отдельно. У каждого из бывших военнопленных — своя судьба. Например, Игорь Ковальчук перебежал к афганцам, потому что не хотел возвращаться в СССР Он сделал сознательный политический выбор. Тарас Дерев- лянный, на пресс-конференции которого я присутствовал в США, громогласно поливал грязью СССР, отказывался от советского гражданства и с таким подобострастием говорил об Америке, что было противно. Встречался я в США и с нашими ребятами, которые пытаются вести себя честно, не поддаются уговорам участвовать в антисоветской пропаганде. Один из таких людей — Алексей Переслени. Когда-то, еще до Афганистана, он хотел пойти на работу в КГБ, мечтал стать личным телохранителем Ю. В. Андропова, которого уважал и любил. А теперь Алексей работает в итальянском ресторанчике в Сан-Франциско. Я был у него. Мы пошли в магазин, купили бутылку водки и банку соленых огурцов. Алексей долго выбирал огурцы, а когда выбрал, сказал: «Эти больше всего похожи на наши». Но тут же осекся: «На ваши, советские...». В его русской речи уже появился легкий акцент. Недавно звонил домой матери. Она его не узнала, подумала, что над ней кто-то глупо, зло пошутил. Алексей плакал, когда рассказывал мне о своей жизни. Дома у него — коллекция кассет с песнями Пугачёвой и Розенбаума. Он живет ностальгией по Родине.

Какое влияние, по-твоему, оказал Афганистан на дальнейший ход российской истории?

— Важнейший вопрос. На мой взгляд, все войны, которые вела Россия, неизбежно оказывали мощное влияние на внутренние процессы в стране. Война с Наполеоном стала одной из причин зарождения декабризма. Если бы не было первой мировой войны, то, конечно же, не было бы и Октябрьской революции. По крайней мере, в том виде, в каком она произошла. Думаю, что и хрущёвская демократизация конца пятидесятых годов была в определенной мере вызвана нежеланием страны-победительницы, испытавшей неимоверные тяготы и трагедии войны 41-45-го годов, и дальше терпеть все то гнусное и бесчеловечное, что продолжал нести в себе сталинизм. Победив Гитлера, страна должна была победить Сталина. Интересно, что
Перестройка в нашей стране началась в самой середине афганской войны. Быть может, это произошло потому, что Афганистан помог нам со всей силой осознать то кричащее противоречие, в котором находятся наши идеалы, и то, что мы творили в Афганистане.

1989
Москва