РедакцияРедколлегияКонтактыДневник главного редактораХроникаСвежий номерАнтологияНаши интервьюСерия "Библиотека журнала "Футурум АРТ"СпонсорыАвангардные событияАрьергардные событияАрхивО нас пишутМультимедиа-галереяБиблиотека журналаКниги, присланные в редакциюМагазинЛауреаты "Футурума"Гостевая книгаАвангардные сайтыПодписка и распространениеСтраница памяти

Вернуться на предыдущую страницу 

Наши интервью

   

Чингиз Айтматов
Василий Аксёнов
Владимир Алейников
Эммануил Антсис
Аркадий Арканов
Эльдар Ахадов
Сергей Бирюков
Юрий Беликов
Михаил Бойко
Артём Боровик
Евгений Весник
Дмитрий Булатов
Марат Гельман
Ольга Голубева-Сванберг
Николай Грицанчук
Алексей Даен
Олег Ёлшин
Александр Иванов
Елена Иванова-Верховская
Лион Измайлов
Борис Искаков
Михаил Карагодский
Елена Кацюба
Константин Кедров
Константин Кедров
Бахыт Кенжеев
Кирилл Ковальджи
Ирина Кононова
Людмила Коль
Игорь Кон
Андрей Коровин
Виталий Коротич
Константин Кузьминский
Станислав Куняев
Виктор Лазухин
Михаил Лазухин
Леонид Лерман

Борис Левит-Броун
Слава Лён
Анна Лучина
Юрий Мамлеев
Арсен Мирзаев
Антон Нечаев
Игорь Панин
Эдуард Просецкий
Мария Розанова
Александр Рязановский
Марина Саввиных
Дмитрий Савицкий
Никас Сафронов
Елена Сафронова
Александра Середина
Валентина Синкевич
Никита Струве
Олжас Сулейменов
Федот Сучков
Татьяна Тихонова
Эдуард Тополь
Николай Тюльпинов
Александр Файн
Игорь Харичев
Алексей Хвостенко
Евгений В. Харитоновъ
Олег Хлебников
Виктор Шендерович
Вячеслав Шугаев
Владимир Шаталов
Любовь Щербинина
Элана

Вячеслав Шугаев

ВЯЧЕСЛАВ ШУГАЕВ: «КАК Я БЫЛ ТИМУРОВЦЕМ...»

С прозаиком Вячеславом Шугаевым я виделся один раз в жизни. Мы делали с ним в 1990 году интервью для газеты «Семья», где я тогда работал. Потом я прочитал его замечательные книги «Любовь в середине лета», «Паром через Киренгу»...
Долгое время он вел передачу на московском канале. Теперь писателя нет. Но мысли его остались. И светлая память о нем осталась.
Печатаю наше интервью без купюр.
Говорили мы тогда о детстве, из которого родом, конечно, не только замечательный француз Антуан де Сент- Экзюпери, но и все мы, жители маленькой планеты.

— Действительно, когда я думаю о своих детских годах, — рассказывал мне Вячеслав Максимович, — а я жил, учился в начальной школе до четвертого класса в небольшом городке Мензелинске в Татарии, то понимаю, что именно детские годы предопределили всю мою дальнейшую жизнь. Это особый воздух, особая атмосфера, краски, запахи и особые нравы. Беда всех сплотила, сделала одной большой семьей. И несмотря на то, что шла тяжелейшая война, атмосфера в нашем махоньком провинциальном городке царила очень дружественная, радушная. Мы были душевно открыты светлым идеалам. Вбитые в нас с детства понятия о морали, нравственности, добре и зле стали моей нитью Ариадны, которой я стараюсь следовать всю свою жизнь. Отец мой умер рано, в сорок первом году, мама все время работала (она была бухгалтером). Воспитывала нас со старшим братом бабушка Татьяна Алексеевна. Очень ироничная, мудрая женщина. Никогда не забуду, как она кормила нас с братом. Она наливала нам немного молока, разбавляла его водой и давала по ломтю горчащего хлеба, замешанного вместе с мякиной, соломой. И приговаривала:

— Горького-то побольше кусайте! А сладкого-то поменьше глотайте!
Так мы и питались: больше горьким, меньше сладким. И ничего, выдюжили. Видимо, потому, что не хлебом единым жили. Поедим, бывало, и тут же к бабушке приставать:

— Бабушка, почитай книжку, почитай!
Она всегда подолгу отмахивалась от нас, отнекивалась, но потом доставала свои старомодные очки с заушинами. И читала. Помню, как мы с упоением слушали в ее исполнении рассказ Льва Толстого про Жилина и Костылина. Порой она так увлекалась этой замечательной книгой, что начинала читать про себя, забывая про нас. Тогда мы ее нетерпеливо хватали за подол, за руки:

— Бабушка, ну, бабушка, читай же и нам!
Она опять читала вслух. Так мы и жили, не мысля себе ни дня без книги, ни дня без воплощения в жизнь прочитанного.
Воспитывала нас также и улица. Она диктовала свои жизненные законы (весьма суровые, но все-таки романтичные, высокие), не следовать которым было нельзя. Если ты выходил гулять и держал в руках хлеб, то тебе немедленно говорили загадочную татарскую фразу: «Отколь мандры!» Это означало — отломи от своей краюхи. И если ты не откликался на этот призыв, то улица начинала тебя презирать, ты становился персоной нон грата. Так волей-неволей в нас воспитывался — не лозунгами, не школой — дух коллективизма.

Вячеслав Максимович, Вы провели свои детские годы в тяжелое, голодное военное время. Радостным, благополучным его никак не назовешь. Но, говорят, что именно в тяжелые, голодные годы особенно активно растет духовность. Интересно узнать, что Вы читали, помимо «Кавказского пленника » Льва Толстого, в детстве, как у Вас вообще складывались отношения с Книгой?

— Научился я читать только в первом классе. Поэтому до школы всегда с вожделенным нетерпением дожидался с работы мамы, чтобы она почитала мне мои любимые книги, в частности повесть «Волшебник изумрудного города». Бабушка, как я уже сказал, тоже нам книги постоянно читала. А потом я и сам научился. И сутки напролет проводил за чтением. Однажды я раздобыл «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого. Книга меня потрясла. Я начал стремиться во всем подражать Маресьеву... Мы тогда снимали квартиру (вообще, все детство мое прошло на квартирах) у славного, очень острого на язык человека — Ивана Михайловича Красильникова. И вот однажды, сидя на полатях и слушая разговоры Ивана Михайловича со своими родственниками, которые на Пасху и другие религиозные праздники собирались у него дома со всех окрестных деревень, я принял участие в беседе (меня выслушали до конца, тогда вообще умели слушать), рассказал прочитанную мной историю про мужественного летчика Алексея Маресьева. Только после того, как я закончил свою «тираду», Иван Михайлович предложил мне пари:

— Если доползешь по-маресьевски до школы (это где- то четыреста метров. — В. Ш.) и обратно, тогда я поверю, что ты не заливаешь, и буду целую неделю давать тебе деньги на кино.
Надо ли говорить, что я тут же согласился, ибо сходить в кинотеатр «Победа», который все у нас в городке по дореволюционному называли «Фурор», было высшим мальчишеским счастьем.
Я натянул старые штаны, телогрейку. И пополз. Конечно, я очень старался. Но сил, увы, хватило только на то, чтобы доползти до школы. Назад я уже не смог. Силенки истощились, штаны я трагическим образом продырявил на коленках. Я чуть не плакал от досады. А Иван Михайлович торжествовал и философски изрекал:

— Пока сам не поползаешь, сам не испытаешь — ни одна книжка на пользу не пойдет!
После этого случая я стал соотносить Слово и конкретную реальность. Осознал, какая реальная мощь таится за каждой конкретной фразой. Я поражался собственному открытию. Как поражался потом, прочитав «Детство Багрова- внука» Сергея Аксакова. Там я встретил описание нашей родной речки Ик. Когда я увидел на одной из страниц слово Ик, я был просто ошарашен и тут же примчался к Ивану Михайловичу и, запыхавшись, выпучив глаза, затараторил:

— Я... я... я... нашел книгу, где написано про Ик.

— Не может быть, — спокойно парировал вечно рассудительный Иван Михайлович. — Это н а ш а речка, кто еще может что-то про нее знать, тем более про нее написать?
Я подсунул ему книгу. Он читал долго, внимательно, я бы даже сказал — настороженно. Теперь уже торжествовал я.

Хорошая литература, хорошие книги, как правило, побуждают к действию (увы, не всегда к хорошему). Я вспоминаю, как мы с моим приятелем, ныне известным футболистом, начитались в возрасте одиннадцати лет Льва Шейнина, в частности рассказ про Леньку Пантелеева, тут же вышли на улицу и попытались отнять деньги у одного пацана из соседнего двора. За что потом угодили в детскую комнату милиции. Интересно, как влияли книги на Вас, к чему побуждали?

— Знаете, может быть, это очень странно, но мы, голодные дети войны, обладали неким загадочным романтизмом в душе, и книги нас побуждали к соответствующим поступкам. Например, прочитали мы с неописуемым восторгом повесть «Тимур и его команда» Аркадия Гайдара. Фильм посмотрели. И всех нас, я помню, больше всего потрясла сцена, когда ночью тимуровцы шли ловить Мишку Квакина, включив свои карманные фонарики. Вскоре и у меня, и у многих ребят с нашей улицы появились такие фонарики, мы их выменяли на последние продукты. И Юрка Елхов, наш верховода и отчаянный сорвиголова, не пропускающий ни одной драки, предложил:

— Давайте мы тоже ночью при свете фонариков что-нибудь сделаем хорошее. Ну, например, вскопаем какой-нибудь одинокой бабке огород.
Решение было принято единогласно. И мы пошли на «дело». Тьма стояла кромешная. И, конечно, нам пригодились наши фонарики. Мы чувствовали себя тимуровцами.
Огород мы вскопали в лучшем виде. От гордости нас просто распирало. Мы так хотели, чтобы наш труд заметили, чтобы нас похвалили. Поэтому мы — не сговариваясь! — все вместе собрались утром за плетнем, дабы посмотреть на реакцию «нашей» бабульки. Собрались и стали ждать ее появления. Наконец она вышла. И аж присела от изумления. И запричитала:

— Да что ж это такое творится? Кто же эти добрые люди? Кто же, кто же?
Кто-то из нас не выдержал и закричал:

— Да это мы, мы сделали. Мы тут, рядом!
Бабка порядки знала туго. Скоренько скрылась в доме. И через мгновение появилась:

— Сейчас, ребятки, я вас буду угощать!
И достала узелок со сластями. Мы долго и упорно отказывались от угощения, отдавая себе отчет в том, что если мы его примем, то наше благородство от этого станет неполноценным, ущербным. Мы стоически боролись с бабкиными уговорами и с самими собой. Боролись, боролись, но, конечно, не устояли. Сласти мы тогда ели очень редко.

А самое вкусное лакомство военной поры?

— Конечно, мороженое. Оно у нас в Мензелинске было совершенно особенное, незабываемое. Лед перемешивался с медом — вкуснота! Честно говоря, ничего вкуснее я больше в своей жизни никогда не ел!

Вячеслав Максимович, а в детский сад Вы ходили?

— Ходил, но только два дня. Сбежал. Очень мне там не понравилось. И не потому, что люди там плохие работали, вовсе нет. Просто когда знаешь, что кто-то в это время строит плот, кто-то рыбачит, кто-то роет пещеры (вот что я в детстве просто обожал делать), строит подводную лодку (а мы потом действительно построили подлодку, как и герои книги Николая Носова «Архимед Вовки Грушина»), а ты бездарно и бесцельно сидишь в детском саду, то становится не по себе.

Вот я слушаю Вас, слушаю — удивляюсь: уж больно Вы и Ваши друзья положительные были в детстве. Помогали старшим, читали хорошие книжки. Знаете, что в таких случаях говорил Станиславский?

— Знаю, конечно. Но я рассказываю о том, что происходило на самом деле. Хотя это не исключает того, что мы позволяли себе разного рода шалости. Дрались, как я уже говорил, по чужим садам, случалось, лазили. Кстати говоря, расскажу Вам, как однажды мы с другим моим закадычным дружком, Володькой Сумзиным, полезли в соседский огород и попались. Володькина же мать нас и поймала. Тут же надавала сыну подзатыльников, а я убежал. Как же мне было стыдно! Я не знал, что делать. Как жить дальше, как возвращаться домой? Что же скажет мама? Как я посмотрю ей в глаза? Я бродил по лесу до темноты, грустил, жалел самого себя, представлял, как дома меня потеряли, волнуются. Потом все же вернулся, тихонько, незаметно пробрался в комнату, чтобы мать не видела, и прилег на сундук — отдохнуть немного. Думаю: «Полежу чуть-чуть, а потом пойду прощения просить». И уснул. А утром мать мне ни слова в упрек не сказала, и Вовкина мать тоже не ругала. Они, видимо, решили, что я раскаялся и уже сильно наказан тем, что слонялся по лесу до самой ночи. Я очень хорошо помню благородство взрослых, до сих пор им очень благодарен за это. Я действительно тогда очень сильно раскаялся...

Мензелинсксороковых... Тыл. Война там не проходила. Но, конечно, было много эвакуированных, госпитальных. Видимо, они отличались от вас, местных жителей?

— Да нет, эвакуированные ребята учились вместе с нами в школе. Они были такими же ребятами, участвовали во всех наших делах, проказах, приключениях. Кстати говоря, вместе с моим старшим братом училась ныне знаменитая актриса Алла Ларионова. А однажды у нас на квартире, которую мы снимали, остановился один замечательный молодой лейтенант. Он так меня поразил своей бравостью, выправкой, что я бегал за ним по пятам, как хвостик. Просил рассказать о фронте, о войне. У лейтенанта было и еще одно неоспоримое достоинство — боевое оружие. Настоящий пистолет, который я мечтал подержать в руках. И все время приставал к лейтенанту по этому поводу. И однажды он не выдержал моего агрессивного мальчишеского натиска.
Он сказал:

— Хорошо. Коли ты так грезишь солдатской жизнью, то я тебе дам подержать пистолет. Но... Я сейчас посплю часочка два, а ты бдительно охраняй мой сон. Стой по стойке смирно. Если выдержишь — дам оружие подержать.
Я стоял как вкопанный. Не шелохнулся. И дождался своего звездного часа.
Лейтенант слово сдержал.
Вообще, про детство я могу говорить часами. Именно детство дает мне темы, сюжеты для многих книг Впрочем, какой смысл говорить о книгах — их надо писать! И читать!

1990
Москва