РедакцияРедколлегияКонтактыДневник главного редактораХроникаСвежий номерАнтологияНаши интервьюСерия "Библиотека журнала "Футурум АРТ"СпонсорыАвангардные событияАрьергардные событияАрхивО нас пишутМультимедиа-галереяБиблиотека журналаКниги, присланные в редакциюМагазинЛауреаты "Футурума"Гостевая книгаАвангардные сайтыПодписка и распространениеСтраница памяти

Вернуться на предыдущую страницу 

Наши интервью

   

Чингиз Айтматов
Василий Аксёнов
Владимир Алейников
Эммануил Антсис
Аркадий Арканов
Эльдар Ахадов
Сергей Бирюков
Юрий Беликов
Михаил Бойко
Артём Боровик
Евгений Весник
Дмитрий Булатов
Марат Гельман
Ольга Голубева-Сванберг
Николай Грицанчук
Алексей Даен
Олег Ёлшин
Александр Иванов
Елена Иванова-Верховская
Лион Измайлов
Борис Искаков
Михаил Карагодский
Елена Кацюба
Константин Кедров
Константин Кедров
Бахыт Кенжеев
Кирилл Ковальджи
Ирина Кононова
Людмила Коль
Игорь Кон
Андрей Коровин
Виталий Коротич
Константин Кузьминский
Станислав Куняев
Виктор Лазухин
Михаил Лазухин
Леонид Лерман

Борис Левит-Броун
Слава Лён
Анна Лучина
Юрий Мамлеев
Арсен Мирзаев
Антон Нечаев
Игорь Панин
Эдуард Просецкий
Мария Розанова
Александр Рязановский
Марина Саввиных
Дмитрий Савицкий
Никас Сафронов
Елена Сафронова
Александра Середина
Валентина Синкевич
Никита Струве
Олжас Сулейменов
Федот Сучков
Татьяна Тихонова
Эдуард Тополь
Николай Тюльпинов
Александр Файн
Игорь Харичев
Алексей Хвостенко
Евгений В. Харитоновъ
Олег Хлебников
Виктор Шендерович
Вячеслав Шугаев
Владимир Шаталов
Любовь Щербинина
Элана

Валентина Синкевич



Валентина Синкевич — поэт, переводчик. Родилась в 1926 году в Киеве. В 1942 была депортирована в Германию в качестве «остарбайтера». После окончания войны до 1950 находилась в лагерях для перемещенных лиц во Фленсбурге и Гамбурге. С 1950 г. живет в США, в Филадельфии, работала библиографом. Редактировала альманах «Встречи». Автор многих книг и публикаций.

Выступая на одном из литературных вечеров в Москве, популярный писатель русского зарубежья Саша Соколов высказал мнение о том, что самый «солидный» срок эмиграции — 17 лет, что только минуя этот временной барьер, можно в полной мере познать все ужасы и прелести жизни на чужбине. Известная на Западе русская поэтесса Валентина Синкевич не была в России 46 (сорок шесть!) лет — целую жизнь. Но по-прежнему считает ее своей Родиной.

Валентина Алексеевна, расскажите, пожалуйста, хотя бы вкратце, о Вашей необычной, похожей на приключенческий роман жизни, — попросил я красивую, моложавую, говорящую по-русски без малейшего акцента женщину, приехавшую в Москву в 1991 году по приглашению Союза писателей СССР.
— Я родилась в Киеве, но практически все детские и отроческие годы прожила в маленьком провинциальном городке на реке Десне — Остер. Мой отец преподавал математику в средней школе, хотя по образованию был юристом. Он прекрасно понимал, какой режим царит в стране. Чтобы никак не потворствовать этому режиму, отец и занялся математикой, считая ее аполитичной наукой. Но все равно в семье царил страх неминуемых арестов, ибо арестовывали всех подряд. Однако жизнь шла. Отец и мама очень любили поэзию, искусство, часто возили нас с сестрой в Киевскую оперу, приобщали к духовной пище. Родители прививали нам любовь к книге, уже в детстве я читала и перечитывала русскую классику, Виктора Гюго, Жюля Верна, Майн Рида, писала с десятилетнего возраста стихи, знала наизусть произведения многих поэтов. Кстати говоря, проживая уже в Америке, работая в очень солидной библиотеке Пенсильванского университета, я сделала печальный вывод, что американские дети не знают того же Майн Рида, столь любимого в России. Например, в Филадельфии есть только один том этого классика американской литературы — в одной из библиотек, специализирующихся на старых англо-американских авторах.

В одном из Ваших стихотворений есть такие строки: «Когда-то нас вспомнят: мы пели на этой красивой и страшной земле». Это автобиографические стихи?
— Это стихи обо всем нашем, несколько необычном поколении, но и обо мне, конечно, тоже. Жизнь не только радовала меня. Во время Великой Отечественной войны меня в возрасте шестнадцати лет фашисты угнали в Германию. Меня определили в трудовой (не концентрационный) лагерь — мы работали на полях, выполняли очень тяжелую работу, но нас (во всяком случае, меня) не мучили, не били. Да, мы были рабочей скотиной, да, нас очень плохо кормили: кусочек хлеба, кусочек маргарина, брюква, вот и весь рацион, но над нами не измывались, у нас было даже полдня выходного. Правда, когда мы, молодые девчонки, выбегали на ухоженные германские улицы, то чопорные, важные немки осаживали нас и запрещали говорить по-русски. Вот так и текла моя жизнь в Германии: сначала я работала на полях, а потом попала в прислуги в один бюргерский дом...

А когда закончилась война?
— А когда закончилась война, мы оказались в Британской зоне, разделенной на части побежденной Германии. В сорок шестом году я вышла замуж и родила дочку. Возвращаться назад я побоялась. Не хотелось из одного плена попадать в другой. Вы еще молоды, не знаете, наверное, что люди, которые находились на оккупированных территориях, считались людьми третьего сорта, что ли, а уж про угнанных в Германию и говорить не приходится. Нас ждал сталинский лагерь. Мы об этом знали. И очень многие, в том числе и я, приняли решение остаться на Западе. Несколько лет просидели в Британской зоне, ожидая выезда. А визы все не было и не было ни из одной страны. Однако мы не теряли надежды. Мы надеялись на Африку, Латинскую Америку, я даже начала учить испанский язык, но неожиданно нам повезло — нас пригласила в США миротворческая протестантская организация. И мы оказались в этой гостеприимной стране, не зная ни одного английского слова.

Как Вы адаптировались в Америке?
— Это был мучительный процесс. Я долго не могла поверить в то, что живу в свободной стране, что я не рабыня, не запуганная страхом ареста родителей советская девушка, не прислуга в немецком доме, что я СВОБОДНА! На адаптацию ушло лет десять. Но я оттаивала душой, я устраивалась в жизни, я переменила такое огромное количество работ, в том числе и тяжелых физических, что легче сказать, чем в Америке я не занималась...

И все же Ваша первая профессия?
— Начала я работать санитаркой в госпитале при доме престарелых. Это было очень трудно и физически, и морально. Так я зарабатывала себе на жизнь. Потом опять физический труд, потом опять... А спасла меня от этой изнурительной работы... Россия. Все она же!

Каким образом?
— Дело в том, что в космос полетел первый советский спутник, Россия стала бешено популярной, и знание русского языка сделалось превосходной профессией. Поэтому в скором времени мне предложили должность с хорошим окладом в библиотеке Пенсильванского университета, где я проработала вплоть до своей пенсии двадцать семь лет.

Валентина Алексеевна, Вы — автор четырех сборников стихов, уже первую книжку заметили критики, положительную рецензию на нее написала Ирина Одоевцева. Вы опубликовали множество эссе, литературно-критических статей, читали лекции в университетах, устраиваете вечера русской поэзии, как говорили у нас совсем недавно, «несете культуру в массы». Просветительская миссия для Вас — одна из целей в жизни?
— Да, это так, но, знаете, эту миссию нести очень трудно. В одном из своих стихов я писала: «Я в Америке Америке читаю Блока. В небоскребном зале слушателей пять». К сожалению, интерес к поэзии на Западе катастрофически падает.

И все же Вы катите камень просвещения в гору, издаете альманах «Встречи», в котором публикуются как известные поэты-эмигранты, так и совсем молодые авторы. Расскажите немножко о «Встречах»!
— Альманах выходит с 1977 года, у нас публиковались практически все поэты русского зарубежья, кроме Иосифа Бродского, который из эмигрантских журналов, пожалуй, связан только с «Континентом». У нас печатались мои старые друзья Николай Моршен, Олег Ильинский и ныне покойные Ольга Анстей и Иван Елагин. С последними я познакомилась еще в 1950 году на крохотном суденышке, перевозившем так называемых перемещенных лиц из Германии в Америку. У нас вышли и последняя «западная» публикация Ирины Одоевцевой, и первая (она же покуда единственная) публикация стихов Владимира Войновича... У нас печатаются и дебютанты, мы стараемся помочь молодым поэтам, выходцам из России, найти своего читателя, поверить в свою звезду.

А каков тираж альманаха?
— Пятьсот экземпляров. Для «русской» Америки это неплохой тираж, к тому же позволяющий нам самоокупаться. Себестоимость «Встреч» — две с половиной тысячи долларов. Гонораров мы, к сожалению, платить не можем.

Валентина Алексеевна, сейчас Вы на пенсии, но Вы по-прежнему очень заняты. Хватает ли у Вас времени на личную жизнь?
— Поэзия и альманах — это моя личная жизнь, но я еще и мать взрослой дочери, бабушка двух внучат. Внучки и внука.

А чем занимается дочь?
— К сожалению, она никак не связана с литературой, но по-русски говорит очень хорошо. Работает администратором в офисе большого госпиталя.

А внуки говорят по-русски?
— К сожалению, нет.

Есть ли у Вас близкие родственники в России?
— Близких родственников нет. Когда меня угоняли в Германию, я очень переживала за маму (отец у нас умер еще до войны), но успокаивала себя тем, что с ней остается моя родная сестра. Я думала, была уверена, что сестра поможет маме пережить все несчастья, которые обрушились на нашу семью. И никак не хотела осложнить им жизнь. Долго не решалась написать письмо родным. Боялась как-то навредить... Решилась только в Америке, после смерти Сталина. И узнала из письма своей двоюродной сестры, что моя родная сестра была смертельно ранена осколком снаряда при освобождении Остра, а мама умерла после войны, так и не зная, жива я или нет.

Что Вас поразило в нашей стране при возвращении?
— Удивление чисто гоголевское: все говорят по-русски! Я привыкла к иноязычной среде, вот уже и статьи, и стихи иногда пишу по-английски, а здесь все говорят на родном языке — какая роскошь! Поразило и то, что люди очень смело обо всем рассуждают, и в газетах, и просто в быту, и ничего не боятся.

Вы не жалеете, что Ваша жизнь сложилась именно так, а не иначе?
— Я — фаталистка. Думаю, со мной случилось то, что не могло не случиться. Об этом у меня есть одно стихотворение. Оно посвящено Лии Владимировой.

               *  *  *

Я прошлое окутываю теплою золою
и вспоминаю благодарно и светло
о том, что было на земле со мною,
о том, что быть другого не могло.
Земной мой путь давно загадан —
какой-то водолей на землю милость лил,
и непонятно, — словно генный гений-атом, —
любовь к живому слову подарил.
К живому дереву, и перышку, и шерсти...
Чудесный мир — крылат, четвероног —
во мне он весь от колыбели и до смерти.
И никаким другим он быть не мог.

1991