|
|
|
Силлабо-тоника
Елена ФИЛИППОВА
НА СЕРЕБРЯНОМ БЕРЕГУ
* * *
задыхаешься не заметишь
как на пятый как на шестой по высокому гребню лестниц попирая его пятой по высокому гребню тени что от окон ложится на двери старые и ступени \при закате она черна\ ртом подтягивая дыханье \цепенеет ручной гимнаст\ попадает летящий камень на последней ступени в нас так воспой же боян за доном далеко на сырой неве эти лестницы что за домом отпечатаны на стене эти улицы что репринтом утопают в густой пыли по лавкрафту и по майринку на другой стороне земли где прозрачны на негативе от сиянья застив года в нагасаки и хиросиме исторических городах эх ты время плети в косицу в папку гибели на стеллаж нашу припятскую водицу и славянский наш пейзаж поливай как цветок из лейки тень от девочки на скамейке поливай не жалей воды тень от иволги и звезды тень от дома и тень от дыма чтоб слепящая простыня вдруг стекла бы с них невредимых заговоренных от огня здравствуй птица ей скажет детка и ответит ей птица фьюить под звездой наклонится ветка над водой что не страшно пить и высокий дымок над домом и качелей у дома скрип только вырезан из картона ты проваливаешься сквозь них хвать рукою и нет картинки на железной воде круги недалеко от мариинки за дождями где четверги где кровавая ложь плаката где дыхание гиблых стен и с шестого идешь на пятый сгорбив плечи старик совсем КАТАКОМБЫ
вас оставляю на той земле
где ослепительно слово света где догорает в густой смоле года девяносто седьмого лето недолговечен словесный прах но повторять до ломоты в скулах имя квартала где в облаках дышут каштаны зеленой шкурой горек шершавый пока орех но тяжелеют свинцовым градом невозвратимые души тех что по бульвару гуляли рядом прятались в парках в тени скамей что-то шептали о чем-то пели плоскими лицами площадей непоправимо спешили к цели вот она прорезь мишень окна узкая просека в небо лувра уши зажмешь свои но она снова бетховенской снова лунной как заскребет как вонзит в гортань верный жилетт и хрипи в порыве чтобы предательская герань долго не требовала полива знаешь когда я спустилась вниз в те катакомбы куда за плату на исторический экзерсис водят и юных и бородатых где километра почти на два выстроен лес из костей берцовых ровной поленницей как дрова как черепица той виты нуовы что предстоит нам внутри земли сверху которой светло и жарко где с экскурсантами корабли и карусели в столичных парках там в мышеловке в дурном мешке в сырости в смеси стыда и тлена пеплом освенцима на языке прошлое высохшее как сено чем восхищаться? всегда влекут амфоры бусины чаши кости но на бульваре зеленый прут все же приятней подземной гостьи тридцать — считаем по тридцать лет тысячелетие сгнившей плоти лучше бы мне не купить билет в анатомический театр — проще было в трупарню — позвольте ваш зонтик и сумку теперь направо ах извините какой пассаж мы не успели заштопать клаву вася голубчик подай воды женщине дурно при виде крови да и опарышей с бороды вытри исчадие ты христове а над монмартром где мулен руж как пересадка с арбатской глины выросли свежие a la ruse черепом венчанные картины публика хвалит почти латур и некрофильские глазки мэтра сыто поблескивают — но тут смею вмешаться: в долине мертвых мы побывали латинский шрифт видели скользкий комок удушья нас посетил безымянность крипт нос заложила ипритной сушью и как шахтер из своей норы в самое сердце парижских лавок выползли — вот и стоим на вы с тем вариантом посмертной славы в целом эпической: все равны перед безносой но лучше будет праха не смешивать и слюны и не покоиться в общей груде лучше мостами вдоль тихих вод где букинисты сидят под тентом с кипой брошюрок и старых нот где новобрачные в белых лентах где пообедав прилег клошар пузо подставив под брызги пены где ты историю накропал о триединстве сиона сены синематографа где в d’Orsey я разлюбила моне с лотреком и признаюсь провела почти все вечера с валентином греком вот он мне машет — пиджак берет пестрый платок обвивает шею падает с неба слепящий свет разъединяя и не жалея * * *
глянец польского побережья
сны ведущие к шизофрении по снежневскому вялотекущей грех героям виват злодеям слава вечная дуракам там где гданьск сливается с гдыней пахнет донная рыба дыней стала родина солидарности овощным деревенским ларьком вперемешку с японскими сони наши русские кофемолки вперемешку с клиентами сотби перекрашенные комсомолки перестроившийся союз обожает зеленый вкус авраама линкольна польша вдавленная подметкой имбецила соседа в католическое смотрит небо в католическое смотрит небо опустелая контрразведка и варшаве моей весело благодатен порыв ветра и для трех королей ладья сошла с гаванской верфи хлеб преломлен поставлена для питья святая вода ксендз убитый большевиками говорил что нет смерти * * *
на серебряном берегу
где деревья стоят в снегу где одно вековое право право цезаря и раба там бессильны и смерть и слава потому что они судьба не в стеклянном живем мы шаре отгорожены от нее зимний воздух глазами шаря знать — цикута твое питье? наслаждаешься горьким вкусом словно дверь запахнув пальто дней просчитанных от иисуса не отнимет теперь никто пусть смеются какое дело уходящим в иную даль прежде духа бывает тело и желаний его не жаль как захлебывался в начале и стоишь как вопрос в конце а на сцену цветы бросали чтобы терном в его венце чтобы выплакав сразу суше зарябить в пестроте людской чтобы выкричать свою душу и к холодной стене щекой на серебряном берегу где деревья стоят в снегу от прошедшего воскресенья до грядущего рождества от прощания до прощенья от свидания до вдовства о прости мишура цветная хвоя елочная в смоле угол детской где вещи рая вместе собраны на столе их разглядывая я слышу одинокий и твердый зов сквозь дыханье зимы по крыше — собирайте скорей улов новогоднее время в горсти провожать поезда сквозь бред мы сегодня поедем в гости только хватит ли на билет? нам серебряный сад навстречу дети скатываются с горы снег ложится как смерть на плечи благодарная — вы добры и ворон поджидают кони и погружен на санки гроб и сугробы как от погони друг на друга сугроб в сугроб оглянешься ветвями машут елки строятся в долгий ряд еле слышное — Саша Саша сквозь прощание шелестят этот звук замирает тает словно плакальщик на пиру до свидания долетает чтоб не слышать его к утру а серебряный берег ближе обетованный берег дня по лыжне нас уводят лыжи к той которая нам родня на серебряном берегу где деревья стоят в снегу где одно вековое право право памяти над крестом там бессильны и смерть и слава потому что они потом |