Верлибры
Наталья ЛЕБЕДЕВА
ПРЕЖДЕ ВСЕГО
* * *
если бы наша судьба
была сотрудником милиции, она стала бы прежде всего проверять документы. она бы внимательно рассмотрела штампы в разделе "семейное положение", изучила бы записи в таблице под заголовком "дети", она бы сказала: вы — пройдите налево, а вы — прямо, и второй поворот направо. если бы наша судьба носила милицейскую форму, мы бы, пожалуй, никогда не встретились. какое счастье, что ей, как и мне, нет никакого дела до твоего паспорта. * * *
теперь начался декабрь, и дождь
никак не закончится — который уже день. а в октябре как-то раз я вышла из дома, и было совсем весеннее солнце, и дул теплый апрельский ветер. над Люблинским прудом возвышается серая статуя, она стоит на крыше какого-то дома, но издали можно подумать, будто она стоит прямо на кронах деревьев. кажется, даже статуя удивлялась этой весне. этим воронам, этим полупрозрачным ивам, вышитым на батисте неба. помнится, раньше я их совсем не любила, этих ворон. я иду по берегу и бросаю на землю кусочки белого хлеба, иду и бросаю хлеб. и вороны молча и неторопливо сопровождают меня. их становится больше, и шелест тяжелых крыльев мог бы стать неплохим образцом современной музыки. говорят, где-то здесь убили какого-то молодого музыканта. женщина средних лет с коляской обходит меня стороной. наверное я похожа на ведьму, вершащую зловещий ритуал. на городскую сумасшедшую, прикармливающую духов помойки, духов разложения цивилизации, духов общечеловеческого ничто. но вороны — это ведь тоже ты. как и пруд, и серая статуя, и молодой музыкант, и женщина, и младенец в ее коляске, и крошки белого хлеба. вся моя жизнь — это ты, но ты — это еще не вся моя жизнь. кстати, и правда, а который день уже идет дождь? * * *
никогда не говори им,
что все это правда. они тебя не поймут, они скажут: образы банальны, метафоры предсказуемы, язык примитивен. они скажут: это стихи. это стихи, они скажут. (в последнее время я стала забывать имена людей, хотя всегда отличалась хорошей памятью. просто у меня перестало укладываться в голове, что кто-то, кроме тебя, может носить имя.) никогда не говори им, что все это так и есть. они сочтут тебя сумасшедшим. * * *
все эти последние месяцы
я ведь писала вовсе не о том, что тебя никогда нет рядом. вовсе не о том, как я по тебе скучаю, не о том, о чем все они могли бы подумать, что я писала. все последние месяцы я писала об отсутствии снега. о деревьях без снега, о детской площадке без снега, о бесснежном безлиственном городе, где стало так много пыли, как будто мы живем внутри пылесоса. я скучала по снегу, как когда-то ребенком скучала в ожидании мамы, приезжавшей летом в деревню на выходные. — бабушка, а скоро придет мама? — конечно, скоро. еще среда, четверг, пятница — и приедет. и я загибала пальцы. но никто на свете не смог бы сказать, когда у нас будет снег. никто, говорю тебе, что бы там о себе ни думали метеорологи. я скучала по снегу, а впрочем, ты — тоже немножко снег. и вот он, наконец, выпал, и стало видно, что собаки лежат не просто так, а там, где проходит теплотрасса, и потерянные детские варежки на ветках деревьев перестали выглядеть так неуместно. но оказалось, что на снег можно смотреть, но его нельзя трогать, на нем нельзя лежать, и даже походить по нему как следует не получится, потому что его убирают, и потому что в городе он грязный, и мало ли что содержится в этом снеге, и еще потому что несолидно взрослому человеку ходить по городу в мокрых варежках. я уж не говорю о том, чтобы снегом умыться или попробовать его на вкус, или просто упасть навзничь и смотреть на небо, хотя почему бы не сесть в электричку и не выбраться как-нибудь в лес. но нельзя, нельзя, ничего нельзя, потому что просто-напросто некогда. скажешь, это все отговорки. ну, да, я знаю, что преодолеть вечную нехватку времени ничуть не сложнее, но и ничуть, ты слышишь, ничуть не проще, чем войну, и смерть, и другие обстоятельства нашей жизни. |