Можно убежать ото всего, кроме смерти,
своей, чужой,
вот, действительно, золотая осень,
поезд Петербург — Москва,
красивая девушка дремлет рядом,
мы поговорили с ней,
она сказала:
«жить-то как хочется»,
не обязательно долго,
сегодня

животное желание жить.

Мне снятся тревожные сны день за днем.
А какие еще ты желаешь?
Ой, я эротические хотел бы, приключенческие, дальние страны, там,
А то что ж? Пожары, взрывы, умершие родные все время намекают:
Ты был неправ.
Я был неправ. Я шел к ним, а они уходили на балкон,
Я мерил их свитера, я пил их кофе, я читал их книги,
А они все курили и курили на этом балконе.
Такие вот сны мне снятся? К чему? Говорят, в таких случаях стоит заглянуть в сонник,
Но сонники устроены слишком замысловато.
Я читал одного греческого писателя, кажется, Артемидора,
Там ясно сказано, что если приснится, как трахаешься в задницу,
Это к празднику и новым нарядам,
А если в рот,
То страшный позор и почти что смерть.
Бедные греки, бедные мы…

1/ История, конечно, странная,
имена птиц,— говорите, — имена птиц,
я вот хорошо знаю имена дорог —
из Нюрнберга в Берлин, из Лхасы в Нирвану,
из Юрьева Польского в Небылое.
Распевка должна быть обязательно,
а то что ж такое? — человек в пути,
да без песни?


2/ ты рождаешься, ты умрешь,
может
еще о чем-нибудь рассказать?


3/ гулко раздаются шаги
подморозило
облака стремительно пролетают квадрат двора
странное ощущение — идти туда, откуда ты ушел
а ведь это вся жизнь

Хотел бы я
В Питере или в Москве
Найти себя,
Потерять разум,
Обрести бессмертие.
Но в этих городах
Только кое-что возможно,
Об остальном
Остается только мечтать.
Говорят русские
Слишком мечтательны,
Чтобы
Расправить плечи.
Они слишком верят
В доброго Бога.
Бог все устроит
По своему разумению.
Один мой друг заметил:
Мы забываем прошлое,
Чтобы восстановить его в памяти
Как нам удобно
Сего дня
(не завтра и не вчера).
Мне стало неловко,
Неужели мне просто хочется помнить:
Мы с тобою шли, держась за руки,
по проспекту Обуховской обороны.

иное, иное, иное
колокол в голове
иное, иное, иное
колокол в голове
иное, иное, иное
колокол в голове
(все то же, что и всегда)
Троцкий в Ротонде
туристы пьют кофе
Троцкий в Ротонде
туристы пьют кофе
Троцкий в Ротонде
туристы пьют кофе
(во всех справочниках и путеводителях)
девочки в коротких юбках
рок-н-ролл, секс, драгз
девочки в коротких юбках
рок-н-ролл, секс, драгз
девочки в коротких юбках
рок-н-ролл, секс, драгз
(лучшие времена так и не наступили)

Последние поэты на границе эпохи десятичного кода,
бей и беги, бей и беги,
мы все-таки не взрывали невинные супермаркеты,
бей и беги, бей и беги.
Левая идея исчерпала себя тогда,
когда застрелили красивого,
и кровь стекала, будто на театре.
Какова она на вкус, бутафорская кровь? —
спросил журналист у Умы Турман,
отыгравшей пару ролей у Квентина Тарантино,
она сладкая, — ответила девушка и — ммм —
потянулась.

Большие достойные люди пишут большие достойные книги,
Ташевский назвал журнал «Переферией» и обрек нас на ожидание,
Вокруг невероятные пляски по поводу сыра и ветчины,
У меня по утрам болит голова, что уж там говорить про вечер...
На самом деле, я хотел бы расширить видимое пространство,
Не обнажая новых схем, не раскрывая тайных планов,
Просто немного больше сюжетов иметь в виду,
Скажем, она улыбается и взлетает.
Смотришь, как она огибает провода и антенны,
Уворачивается от вертолетов и пуль испуганных полицейских,
И думаешь — я так не умею, какая досада,
Я умею что-то другое, а вот это, увы.
Я бы никогда не назвал свой журнал «Периферией»,
Я бы назвал его Твердым Знаком, опираясь о твердость,
Но не заметил бы, что Твердый Знак после ленинской реформы
правописания —
Почти лишняя буква, малоупотребительная.
Она присела на чей-то балкон и болтает с симпатичным парнем,
Еще не хватало, чтоб они публично занялись любовью,
Это может не понравиться многим священникам, муллам, раввинам,
И тогда полицейские утроят рвение.
Будет грустно смотреть, как они стараются и мажут
Просто потому, что она бессмертна и неуловима.

Не то, чтобы я хотел спешить или наоборот, остаться и остановиться,
наоборот, никаких претензий, просто бывает не по себе
от необходимости когда-то умирать, столько раз обговоренной, и все-таки...
Давыдов мечтает стать киборгом, меня не слишком пленяет такая участь.
Религии тоже многое обещают, но как убедиться,
                                               что они и вправду религии,
то есть соединяют этот мир и другой, о котором нам ничего не известно,
даже не известно о его существовании...
Хотя источников и вправду много,
как человек с историческим образованием, я могу это подтвердить.
Хорошая литература, добрые намерения,
неисполнимые обещания.
Пугают, говоришь, иногда и пугают.
Как же с нами иначе? —
существа, обреченные умирать,
способны на многое.

вы все знаете, о чем говорите,
а я вот не знаю, о чем говорю,
вот и Сократ говорил, что не знает, о чем говорит,
не знает, то, что знает, не знает, знает или не знает,
и я не знаю, знаю или не знаю, существовал ли Сократ, не знаю, существовал ли Платон, не знаю, существовал ли Пир, не знаю,
не знаю, не знаю, не знаю, не знаю
пройти по Сократу — срезать угол,
так говорят в Ялте,
я очень хочу в Ялту,
в Ялте весна, в Ялте солнце, в Ялте девушки на пляже пьют вино,
вот это я знаю, вот это оно,
настоящие знание, не требующее никакой специальной верификации