ПРОЗАИрина ГОРЮНОВА
ПОКА ЛЕТЯТ ОДУВАНЧИКИ
(этюд) Я люблю смотреть, как летят по ветру маленькие парашютики одуванчиков — никто не знает, где они приземлятся, и пока они летят, можно придумать целую историю: я думаю, что пока они летят — продолжается сказка.
Мы познакомились случайно, как знакомятся, наверное, все люди, и все-таки встреча наша была закономерной, потому что сразу, как только ты случайно коснулся моей руки, каждую клетку моего тела пронзило чувство узнавания, а перед глазами поплыли видения иных встреч… Мы разговаривали как старые знакомые, которым давным-давно просто хорошо рядом, безмолвная, глаза в глаза, беседа — вот он, шепот сердец, нуждающихся друг в друге: слышишь?.. Тук-тук… Я помню, первая и единственная ласка — прикосновение твоего лба к моему — оказалась значительнее любых слов или объятий: она-то и останется со мной навсегда, она одна. В незапамятные времена встретились мы впервые: в тот самый день, когда я собирала шалфей и мяту, чабрец и другие травы, ты, подозвав к себе дикого сокола, о чем-то шептался с ним на гортанном его языке. Сорвался с твоей руки сокол, а ты, странно улыбаясь, спросил меня: — Вылечишь? Слизнув каплю крови со смуглой кожи, я приложила лист подорожника и взглянула в твои глаза, ну а потом… потом была ненасытная страсть, страсть, сплавившая нас в единое целое: я знала, наши жизни были лишь ожиданием этого самого мига… Не ведаю, сколько — дней? лет? — отвели нашему свиданию боги: наверное, это было время, пока летят одуванчики… О, если б я могла придумать заклинание, позволившее лететь им вечно!.. Помню запах ароматных масел розы и лотоса, окутывающих мое тело чувственным флером, помню звон золотых и серебряных браслетов — виной тому моя торопливость: видишь, как я бегу к храму? Чувствуешь ли, почему стремлюсь найти там покой и уединение, спрятаться от шумной толпы?.. Тяжелый головной убор сдавливает голову золотым обручем: боль тупо стучится в виски… После того как меня объявили фараоном, я часто говорила с Амоном Ра, небесным отцом — вот и сейчас в смятении прибежала к нему, однако великий бог молчал, не желая выслушивать тайны девчонки, вообразившей себя повелительницей Египта, девчонки, «слишком по-человечески» попавшейся в сети страстей: конечно, идти на поклон надо к богине Хатор, — о, это ее епархия, вершины блаженства в искусстве любви!.. Цветистые фразы придворных, горы золота, власть — зачем все это, если дерзкий начальник стражи осмеливается ласкать мое тело ночи напролет? О, как буравит он мои глаза своими — как стремится поймать тот единственный миг, который вознесет нас к звездам!.. Что тебе в имени Хатшепсут, коли оно — поднебесная пыль? Что, если много веков спустя никто не вспомнит его?.. «Моя царица, — только и сказал ты, касаясь моего лба, — мы поедем туда, твой храм снова нас примет…» Тогда еще я не знала, что ты не умеешь сдерживать обещаний и уйдешь, не попрощавшись. О, если б я могла, то вызвала бы самых могущественных духов, способных отогнать смерть от твоего ложа!.. Я предложила бы им любой, абсолютно любой выкуп даже за краткий миг возвращения в То Время, Пока Летят Одуванчики… А ты опять оставил меня одну (в который уж раз!) — успею ли перехитрить судьбу, вспомню ли, доплету ли узор заклинания, которое подарит нам новую встречу?.. Я не пойду на кладбище не потому, что меня туда не звали, нет-нет: я не пойду туда лишь потому, что знаю — ты не умер. Не нужно картавого карканья ворон, нелепых остовов черных оград, так похожих на тюремные решетки: к чему весь этот антураж, если там, в земле, не ты?.. Похороны — всего лишь дурная шутка! Эй, слышишь?.. Бегу за твоим силуэтом, кричу… но внезапно обернувшийся прохожий показывает чужое лицо и недоуменно улыбается… Я пытаюсь смеяться и есть мороженое, будто ничего не случилось, а дурное известие — всего лишь ночной кошмар, жестокий розыгрыш… Ты обещал мне!.. Ты не мог так поступить, слы-шишь?!. Не верю!.. Я буду бежать по полю и дуть на все встречные одуванчики, чтобы закружилась метель, которую невозможно остановить, слы-шишь?!. Я не позволяю себе плакать: слезы — что-то слишком банальное. Плакать можно, если разобьешь коленку или уронишь любимую вазу, если свалится кошка с одиннадцатого этажа или заболит зуб… Но плакать при мысли о том, что тебя больше нет — фальшиво, ведь тогда кто-то обязательно кинется тебя утешать, сочувственно-отчужденно похлопывая по спине и подавая носовой платок… Я не хочу знать, что где-то на земле есть твоя могила, какой-то нелепый холмик земли с фотографией и крестом — символом Бога, в которого ты не верил… За окном — чернота насупившейся ночи, да шуршание шин редких авто, а еще — широкоформатная панорама «настоящей жизни»: огни казино и ночных клубов, в которых, притворяясь живыми, играют в людей призраки. И вдруг я замечаю, что ты, именно ты сидишь передо мной в кресле и тихо так спрашиваешь: — Это ты мне написала? — и, не дожидаясь ответа, киваешь утвердительно, — Про меня… * * *
Я смешная, глупая, не в себе Прикоснусь к закровавившей вдруг губе Выпью водки, расплачусь сегодня вдруг Оттого что ты… ты мне просто друг Время года ночь, время года — мрак Облака на небе рисуют знак Бесконечность… Мебиус… в чем подвох? Бесконечность рук, бесконечность ног Необъятий наших слепая боль… Я срубила сук, наврала пароль Я сегодня все-таки не в себе Я вчера спустилась с твоих небес. Я не знала, не знала! Не понимала, почему написала именно так!.. Ведь ты до сих пор сидишь рядом… Наждачными взглядами царапают меня окружающие, силясь понять, что же я чувствую на самом деле; мучительно хмурю брови, пытаясь вспомнить — тщетно! Знаю лишь одно: безусловность любви заключается в том, чтобы давать свободу любимому существу, не привязывать его к себе так, чтобы он бился как птица в силках… Я поняла и приняла это, как мне тогда казалось, всем своим существом, но… разве подозревала я о степени твоей свободы?! Неужто жизнь показалась тебе настолько скучной, что ты поспешил ускользнуть из ее поля без меня?..
И все же я нашла способ остановить время. Беру краски, сажусь за мольберт и рисую… Летят теперь круглый год парашютики одуванчиков, летят, не приземляясь, а значит, сказка наша вечна… |