Вернуться на предыдущую страницу

No. 2 (45), 2016

   

Архив русского авангарда


Арсен МИРЗАЕВ

О НАШЕДШЕМ ДОКЛАД…

Этот текст Бориса Останина, известного петербургского писателя, критика и переводчика, одного из основателей самиздатского журнала «Часы» и премии Андрея Белого, обнаружился буквально на днях. Разбирая домашний архив, Борис наткнулся вдруг на несколько пожелтевших от времени машинописных листков и поспешил поделиться своей счастливой находкой…
Писалось это так давно, что автор не помнил уже ни года, когда текст создавался, ни того, для какой аудитории предназначался этот доклад, и был ли он когда-либо вообще озвучен.
Со всей определенностью можно сказать только одно: нигде и никогда это не печаталось.
Еще более очевидно: написанное Останиным — одна из первых попыток аналитического осмысления творчества патриарха ленинградского свободного стиха, поэта, писателя, художника, архитектора, искусствоведа Геннадия Ивановича Алексеева (1932—1987).
К тому времени, когда создавался останинский экфрастический этюд — отлик на то, что, делал Алексеев в поэзии и живописи — будущему «патриарху» было сорок лет (если память Бориса не подвела и это действительно 1972-й). Как поэт он тогда мало кому был известен. Правда, десятью годами раньше его впервые опубликовали (стихотворение «Турок» ) в коллективном сборнике молодых поэтов «И снова зовет вдохновенье...» (1962). Ну, и за эти десять лет (1962—1972) несколько его небольших подборок появились в ленинградском «Дне поэзии» (четыре раза) и казахстанском «Просторе» (единожды). И — всё. А вот свои живописные работы ему посчастливилось показать гораздо раньше: первая выставка, в которой он участвовал, случилась в 1952 году.
Юрий Орлицкий, один из лучших знатоков и исследователей творчества Алексеева, писал о нем: «Литературная судьба ленинградского поэта и прозаика Геннадия Алексеева представляется нетривиальной даже на фоне самых причудливых историй советской эпохи. На первый взгляд — вполне преуспевающий преподаватель ЛИСИ*, любимый студентами и ценимый коллегами, автор четырех поэтических книг, одна из которых вышла в Москве, и множества публикаций в ленинградских журналах. Причем публиковал он не специально для этой цели написанные стихотворения, соответствующие вкусам советских редакторов, а в основном верлибры, которые у других авторов его времени не принимались. Одна из причин этого — симпатия к Алексееву „главного“ ленинградского поэта той поры фронтовика Михаила Дудина, другая (еще более важное) — то, что он не был профессиональным поэтом в тогдашнем понимании, то есть не претендовал на часть писательского „пирога“. С другой стороны, Алексеев опубликовал при жизни в книгах и журналах лишь малую долю написанных им стихотворений. Причем, понятно, именно те из них, которые представлялись цензуре (и самоцензуре) более „проходимыми“; лучшие, абсолютно „непроходимые“: о трагических событиях истории, философская лирика, пессимистические и абсурдистские стихотворения и т. д. — остались в его архиве»**.
Приведенная цитата проясняет многое, но не всё. Следует добавить, что первой книги поэту пришлось ждать, мягко говоря, долго. Когда она вышла, Геннадию Ивановичу было уже сорок шесть, и он все еще ходил в молодых поэтах (поэт без книжки, он мог считаться и начинающим…). Да и что говорить о книге, когда публикации в питерской «Авроре» ему пришлось ждать четыре года!***
И все же алексеевскому вербальному везло куда больше, чем визуальному. В самиздате курсировало несколько его поэтических книг. Посмертно вышло пять стихотворных книг и две прозаические (два романа и потрясающе интересные дневники). Некоторые из книг переиздавались: «Высокие деревья», «Пригородный пейзаж» (стихи) и роман «Зеленые берега». Напечатаны многие из хранящихся в архивах неизданных текстов.
А вот алексеевскую живопись с графикой — что в пятидесятые, что в семидесятые годы, что в наши дни — почти никто не видел и почти никто не знает. Кое-какие картинки включались в книги Алексеева: и в две прижизненные, и в посмертные. Но все это — так, крохи. И все это не дает, конечно, особого представления об Алексееве-художнике. Оригиналы его живописных работ развеяны, рассеяны по миру (США, Израиль: у дочери, у вдовы). Одна надежда — на то, что когда-нибудь все же будет устроена большая выставка живописи и графики Алексеева и выпущен солидный художественный альбом.

В свете сказанного выше и учитывая время создания текста Бориса Останина, написанное им представляется особенно ценным и важным. И ему ведь в своем первопроходческом докладе пришлось опираться лишь на то, что мог предоставить сам автор: пачку машинописных листов и картины, украшавшие стены алексеевской квартиры. Собственно, и сейчас останинская работа остается пионерской по своей сути: встречать статьи, в которых стихотворения Геннадия Ивановича аналитически сопоставлялись бы с его живописью, мне до сих не приходилось.

19 марта 2016 года

___________________________________________________________________
*Ленинградский инженерно-строительный институт (ныне Санкт-Петербургский государственный архитектурно-строительный университет).
**Орлицкий Ю. «Двойная бухгалтерия» Геннадия Алексеева // Филологические традиции в современном литературном и лингвистическом образовании: Сб. науч. ст. Вып. 11. В 2 т. М.: МГПИ, 2012. Т. 1. С. 144-153.
***В 1969 г. появилась хорошо известная теперь (неоднократно печатавшаяся; см., например: Орлицкий Ю. Долгий сон с продолжением // Литературное обозрение. 1991. № 10. С. 59) рецензия Иосифа Бродского на рукопись Г. Алексеева, написанная им по поручению Лидии Гладкой, в то время работавшей старшим рецензентом журнала.