Вернуться на предыдущую страницу

No. 2 (45), 2016

   

In memoriam


Эдуард ШНЕЙДЕРМАН

В ЗАЩИТУ ФЛЕЙТЫ
 
Из книги «Захолонь»
 
* * *

Хожу по городу
и спотыкаюсь
о поцелуи.
Здесь целовались,
там целовались,
А поцелуи навсегда остались
На мостовой.

Хожу по городу
И ищу:
Это не наш,
это не наш.
Наконец, нашел
Горсть — на Фонтанке
И два — на Васильевском.
Кажется, все.
Остальные — чужие.

Какие они холодные —
Сущие льдинки!
Какие они несуразные —
Твердые, маленькие.
Не как у всех.
Подберу, сколько есть,
И — домой.

Ношусь по комнате,
Не знаю, что делать,
куда положить,
Чтобы оттаяли.
Да и я-то с ними замерз,
Руки окоченели.
Ничего не придумал.
Пойду отнесу на старое место.
Может, ты мимо пройдешь,
Споткнешься,
узнаешь:
наши;
Поднимешь,
увидишь:
холодные.
Что-то поймешь.
Что-нибудь сделаешь.
Что-нибудь сделаешь.

1960



ВЕТЕР

Дружу с ветрами, как с собаками:
Сперва — облают, привыкнут — ласкаются.
Тогда рассказываю, —
нет, не всякому,
Только восточному, —
кто
ты
такая.

Он останавливается, выслушивает —
Из сочувствия, не из вежливости.
Это ясно из того, к а к слушает:
Не сокрушается, с плачем на шею не вешается.

Но, во всем до конца разобравшись,
Какой-то невероятной силой
Превращает
Меня
В восточный ветер,
В брата своего, в близнеца.

Срываюсь и —
наискось через Неву —
на Васильевский,
Нахожу твой дом на затихшей 16-ой
И всю ночь,
Всей силой любви и ярости
Стучусь
в темные окна,
О старые стены бьюсь.

Но толстые стены приглушают тугие удары.
А тебе в это время спится
и снится
 Какая-то странная музыка,
 Тревожные
 Звуки.

...К рассвету — устал,
засыпаю,
По-ветрячьи свернувшись клубком у парадной.
А утром
ты выбегаешь,
Свежая после сна,
Как обычно, красивая,
И, ни о чем таком не подозревая,
Наступаешь на меня ногами.

...Я очень устал
за ночь,
Глаза не могу открыть,
не в силах проснуться.
Только ворочаюсь
с боку на бок
И бормочу сквозь сон твое имя.

А ты, услышав: зовут —
замрешь на секунду,
Но думая, что показалось,
спешишь дальше.
Идешь,
И в тебе звучит и звучит
Неумолимая музыка,
Тревожные
Звуки.

1961



В ЗАЩИТУ ФЛЕЙТЫ

Джаз,
не надо Флейту развращать!
Она тонкая, маленькая,
грустные глаза,
голос серебряный, чистый, холодный
как ручеек, —
девочка она,
девочка из симфонического оркестра.
Зачем
отбили ее от своих?
Не надо Флейту развращать, джаз,
не надо.

Мало вам своих женщин? —
голосистой Банджо, веселой Банджо, танцующей Банджо...
А у Гитары какие бедра
роскошные!
Какие бедра у Гитары!
А Саксофонши!
Это воплощенье страсти,
сама страсть!..
Звонкоголосая блестящая Труба
способна быть любовницей отменной...
Мало вам своих женщин, джаз?
Мало?

Что же вы делаете, джаз, оставьте,
оставьте Флейту —
вы, братья Саксы,
хохотуны и плакальщики, добряки в душе;
вы, братья Барабаны,
драчливые, большие кулаки, но славные ребята;
ты, губошлеп Фагот,
рассказчик анекдотов;
и ты, брюнет Кларнет,
рот до ушей, любитель поболтать, позубоскалить;
ты, тучный Контрабас,
большой чревоугодник и флегматик;
ты, разбитной Рояль,
со всеми в дружбе, душа компании, —
д ж а з ,
оставьте маленькую флейту!
Оставьте девочку!

1960



ПЕРЕКРЕСТОК

Сутуловатые троллейбусы

Всех расфасуют по квартирам.

А мой троллейбус

перепутал рейсы

И где-то кружит, в ночь вмонтирован.



Не дай вам бог

стоять на перекрестке,

К ночному ветру прислонясь щекой,

Когда вся жизнь —

в тепле последней папироски

И нет надежды под рукой.



Но, добрый дух,

сияющий и синий

Троллейбус — вырвется

из путаницы линий,

Протянет мне соломинку луча.



…Покачивает, ласково урча…



Вдруг — дернулся. —

Гляжу:

на перекрестке,

Где юность навсегда оставил я, —

Раскачивается фонарь,

и в световой полоске,

Забытая,

маячит тень моя.

1966



ПИВО

К деревьям подкатили десять бочек,
Устроили открытую пивную.
И сразу потнолицые мужчины
Живую очередь образовали
И начали неспешные беседы
Вести на истинно мужские темы.
Их тенора, басы и баритоны
Звучали плавно, сдержанно и стройно.
И пиво в толстостенных крупных кружках
Красиво пенилось и шопотом шипело.
Пивцы
Двумя руками
Брали кружки,
Покрытые испариной снаружи,
И, чтоб добраться поскорей до влаги,
Сдували пену,
Фукали на пену.
И пена
Белыми лохматыми кусками
Летела вниз и ляпалась на землю.
И открывалось вещество напитка —
Янтарная и горькая прохлада.
И медленно,
Весомыми глотками
Ее вбирали жаждущие рты.

1960



CURRICULUM VITAE

НА ЗОЛОТОМ КРЫЛЬЦЕ СИДЕЛИ:
ДЕДЫ:           сапожник,
                        портной.
                        КТО
                        ТЫ
                        ТАКОЙ?
ОТЕЦ:            токарь, портной, танкист.
                        Добровольцем ушел на фронт.
                        Сгорел в танке в 42-ом
                        под Невской Дубровкой.
                        КТО
                        ТЫ
                        ТАКОЙ?
Я:        в 36-м, в Ленинграде.
                        Среднее техническое, высшее гуманитарное.
                        Киномехаником, радистом,
фрезеровщиком на заводе,
                        грузчиком на складе,
упаковщиком в книжном магазине,
                        архивариусом в архиве,
библиографом в библиотеке,
                        литредактором в издательстве
(увы, временно. Но ведь
                        все временно!) et caetera.
СТИХИ:         начал писать поздно.
Вообще-то — с детства. Очень
                        много и очень плохо.
Годам к 25-ти одумался: стал
                        писать гораздо меньше
и, как будто, чуточку лучше.
ДУМАЛ: 37 — роковой для поэта возраст.
ОКАЗАЛОСЬ: ничего страшного. И посейчас пишется.
                        Было бы время!
О ЧЕМ:          о себе, о жизни, о себе в этой жизни,
о жизни в себе.
                        А раз — о жизни,
то необходима и естественность формы. —
                        Не только четырехстопный ямб,
ИЛИ: не только верлибр,
ИБО: каждое стихотворение это особый организм,
                        где свое собственное сердце
                        бьется в своем собственном ритме.
СТРЕМЛЮСЬ: чутче вслушиваться, зорче всматриваться,
                        рассмотреть мельчайшие подробности жизни,
                        расслышать ее тишайшие звуки.
                        Редакции не рвут на части
— гони, мол, новое.
                        Спешить, стало быть, некуда.
                        Выработалась неторопливость в работе.
ПРИВЯЗАННОСТИ
В ИСКУССТВЕ: люблю многое. (Всеяден?!)
                        Особенно — в XX веке.
                        Пиетета к именам не испытываю.
                        Главное — сами вещи.
                        Больше всего нахожу их у —
                        чаще всего обращаюсь к —
                        (имена даю в именительном):
                        Шостакович, Бриттен, Орф, Стравинский,
                        Герман Галынин и Борис Чайковский;
                        Шагал, Цадкин;
                        Кафка, Борхерт;
                        «Иосиф и его братья» Томаса Манна,
                        «Три минуты молчания» Георгия Владимова;
                        Пастернак, Цветаева, Мандельштам
                        (банально? — Плевать!),
                        милый Саша Чёрный,
                        гениальный Кирсанов
                                                (увлечен им с детства),
                        Бодлер, Тувим
                        и множество вещей сотен других,
                        наших и зарубежных, —
                        т. е. все честное,
                        небанальное,
                        всё подлинное.

1975