Докуда следует вагон полупустой?
И позади уже разобран путь советский,
И машинисту дадена команда: «Стой!»,
Да вот народ в дорогу подобрался дерзкий.

Народ по-своему желает — как всегда,
И машинист лихой — опять же несговорчив.
Давно сошла с пути вагонов череда,
А этот мчит себе и в окнах рожи корчит.

Я в том вагоне, я со всеми и, как все,
Рыдаю и смеюсь, чаи гонять гоняю.
И наплевать, что в придорожной полосе
Косит вослед нечистая очей огнями.

Разобран мост — летит по воздуху вагон:
Не привыкать... Еще и не такое сможем!
Да только слишком затянулся перегон...
Взгляни сюда и помоги нам, правый Боже!

Мы грешники. Таких на свете больше нет!
И свойство есть у нас — не свойство, а геройство:
Явить себя чудесным образом на свет,
Как будто из равнины русской вдруг горой стать.

Увидеть далеко-далеко грешный мир,
И взор уйдет туда, откуда нет возврата.
И не черту вести — прерывистый пунктир
Встречаемых огней — за все грехи расплата.

Я родился в Авдеевке,
А крещен был в Успенке.
Сколь разора содеяно —
За такое бы к стенке!

Изуверствуют ироды,
Тянет горечью гари.
Плачьте, Киев и Миргород,
Мариуполь и Харьков...

У, треклятое каинство —
Стал вражиною зема!
Окоем размыкается
Трауром чернозема.

Хата ридная, мазанка —
Не редут ли внезапный?
Танки выбрали аzимут
И уходят на запад.

Гул услышу авдеевский
На успенской таможне.
Родову как и где искать,
Если Бог не поможет?

Предана, перепродана,
По частям раскроима:
Нет двух родин — есть Родина,
Русь моя с Украиной!

Я селюсь в заводской общаге
И работаю в многотиражке,
Множась на газетной бумаге...
Спать не сплю, причислен к третьей страже.

Страдаю по той, что — в Азове
И не помнит обо мне, должно быть...
Я перевоплощаюсь в слове,
Набираю джеклондонский опыт.

Мне уже двадцать... Только двадцать!
Чтоб развеять тоску об Азове,
Выйду к морю — огни двоятся:
Так меня пробивает слезою.

Я не сентиментальный парень,
Но что тут поделаешь, когда мне
Одиноко порой не в паре,
Мучит ностальгия о недавнем...

И тогда в унисон со мною
Выдыхает «Азовсталь» с оттяжкой.
...Сгинь, сутулость! — с прямой спиною
Отстучу статью в многотиражку.

И машинку «Москва» отставлю,
И небо увижу вдруг мартеном —
Разливается солнце сталью,
И зарево блуждает по стенам.

Кальмиус воды к морю катит —
Чудятся Дона Тихого воды.
И громовые бьют раскаты —
Кто расстреливает даль свободы?!

Наперед ничего не знаю
И мало что понимаю в жизни:
Кровь Предтечи тяжелит знамя,
Как предрекает распад Отчизны.

Это потом узнаю точно,
Что означает людская убыль.
Если ударит вражья «точка» –
На части разорван Мариуполь.

А тогда — киевлянка Алла,
Друг мой грек Балджи, еврей Гришкевич —
Вся редакция наша знала:
Вместе мы, и это разве мелочь?!

Мы роднились не кровью — духом,
Нет родства такого в свете крепче.
Азовстальская же разруха —
Неразгаданная кровь Предтечи.

Очнись от морока, страна,
Твоя судьба ли не странна —
Да сгинет летаргия сна!

Тебе досталось, чтобы ты
Постигла степень темноты,
Над коей русские кресты.

Кровит последняя черта,
И по квадратам бьет арта,
И холодеет крик у рта.

А снег — не снег... То вьюжит прах...
И подступает к сердцу страх
За родину мою в снегах.

Теряет мальчиков своих,
Покуда вал огня не стих
В краю родном, в краях чужих...

Сегодня, завтра их черед
Подняться и шагнуть вперед,
Разламывая шагом лед.

Под берцами — вселенский треск:
И отзовутся эхом Брест,
И флага краснозвездный плеск.

Не зря хранит монетный двор
Медальный штамп до наших пор,
Где лик вождя — немой укор.

Сберечь могли... И не смогли,
И на страданье обрекли
Одну шестую часть Земли.

Генералиссимус суров.
Ему ответствовать готов
Лишь тот, кто бьет врагов.

И отчеканится медаль
За русских сталинскую сталь
И взятую с боями даль.

Постичь дается нам черту,
О, родина, и по кресту
Измерить духа высоту.

Восстала сталь — и я, и ты:
Мы за чертой и у черты,
И воспаряют ввысь кресты.

А я голубь!.. Не жаворонок, не сова:
Спать ложусь — как ложусь и встаю — как встаю.
Караулят меня вертухаи-слова,
Чтобы все позабыл, даже любовь твою.

Мне куда от них?! Только и сам не уйду...
Отбываю тюремный пожизненный срок:
Радость радует, или бедую беду —
Вижу небо клочок за решеткою строк.

Высь, как знамя, зовет... Шапку — оземь: эх, ма!..
И туда, где степей выдох, грома раскат...
Голубица — крыло в крыло — женка моя!..
О таком написать бы правдивый рассказ!

Что нам день и что ночь?! Это все равно,
Если времени в обрез у голубей.
Вот и бьемся о решетку, а там — черно:
«Только, милая, себя ты не убей!»

Как без тебя? — знать не знаю. Да никак!
Проще голубиного сердца разрыв,
Чем во всем разбираться, во все вникать
И не слышать знаменной выси призыв.

Ходят лесом волки серы,
Дальняя моя родня.
Вятушку любил без меры
Целых три свободных дня.

Потому три дня свободных,
Что оставил шум и гам
И своим добрался ходом
Прямо к вятским берегам.

Речкой Вятушкой была мне
Баба ягодка опять:
Зря донские мнились плавни —
Пред такой не устоять.

Первый день, второй и третий
Белой ночью стали враз.
Я бы мог другую встретить,
Но куда — от жарких глаз?!.

Прописался на деревне:
За калиткой — раем рай.
Утро петушиным гребнем
Озаглавило сарай.

Легок на подъем, не грузен,
Воду в ступе не толок.
Ну, а коль назвался груздем,
Полезаю в кузовок.

Кузовок, скажу по правде,
Раз обхват и два обхват —
Заяц с перепугу прядал...
Кто я ей? Ни кум, ни сват.

А всего — как есть! — прохожий,
Просто мимо проходил
И сложил к избе порожки —
Угодил так угодил!

Я рифмовку строк дощатых
Закрепил не в стык, а в паз,
Изругав себя нещадно,
Что уйду на этот раз.

Дивное оставлю поле,
Несговорчивость болот...
И пойму, чего не понял —
Высший смысл пчелиных сот.

Эх, ребята, ребятишки,
Вам такое невдомек!
На юру берез манишки
Разутюжил солнцепек.

Любные не имут срама —
Чувства исты и чисты,
И святят окрестность храма
Православные кресты.

Я свободен, так свободен,
Как ни разу, никогда,
Зная, кто ходил по водам —
Колыхалась чуть вода.

Куст черемухи отстиран
Белой ночью добела.
Вятушку любил, настырный,
Реченька моей была...

Увлекли излук лекала,
Закружил угоров круг,
И, объятьем облекая,
Я забыл своих подруг.

Пил из губ, не мог напиться,
Запаленный при ходьбе...
...В край чужой летала птица,
А сидит на городьбе.

Мне до птицы нету дела:
Окольцована судьбой,
И не то чтоб надоела —
Впору стать самим собой.

Знает все, чего не знаю
Да и знать не захочу,
Если ставенка резная
Распахнулась по лучу.

Рядом женщина спит чужая,
Не вчера ли была родной?
И, такую в ночь провожая,
На перроне стою чумной.
Что же далее?.. Я не знаю...
Подвергаю себя суду —
Душу вывернул наизнанку,
От незнанья с ума сойду.
И пока не исчезнет поезд,
Продолжаю вослед смотреть.
Кончилась эпилогом повесть,
А написана лишь на треть...
Или, может быть, даже меньше —
Это кому и как считать.
Знал хороших и разных женщин,
Лишь на этой разлук печать!
Ничего нет страшней ухода.
Осознаю до слез теперь:
Одиночество есть свобода,
Что дается ценой потерь.
И винюсь, как никто на свете,
Под состава железный гул.
Ворот мне обрывает ветер —
Петлей лучше бы захлестнул.

Она любила черный кофе
Под сигарету натощак.
И с нею жил, как на голгофе,
А что ни делал, все не так.

Чуть свет сидела на балконе,
Витая непонятно где,
И грела чашка ей ладони —
И как такую углядел?!

Одетая в его же свитер,
Уже не замерзала здесь.
Но между тем любовный свиток
Развернут и прочитан весь.

Обхаживал: «Давай меняйся!..
И лучше — с завтрашнего дня.
Чего ты маешься? Не майся!
Да ты возьми пример с меня».

Он в парке бегал круг за кругом
Невесть зачем, невесть куда...
А вслед неслась воронья ругань —
Вослед ругаются всегда.

И брал такую на слабо он,
И брал такую на испуг!
Она смеялась над собою:
«Меняться поздно, милый друг».

И добавляла, что зависит
И не изменится никак...
И тосковали даль и выси
Под сигарету натощак.

Ему претили дым табачный
И запах кофе заодно.
Балкон казался местом злачным —
Отстой и горьковское «дно».

На Горького он вообще-то
С подругой жил... Что есть, то есть.
Исправить бы такую — тщетно:
Ее настырность — бабья месть.

Не зря ли ором и скандалом
Ему перечила во всем,
Могла и матом засандалить,
Настаивая на своем.

Себе он выход не измыслил,
Неведомым путем ведом,
И, от зависимой зависим,
Терпел гоморру и содом.

А черный кофе с никотином
В него вселяли злой резон:
Себя он чувствовал скотиной —
Зависим был... Срывался он.

Но вырваться не мог из круга
И лишь метался, как дурак.
И кофеманила подруга
Под сигареты натощак.

Будь моей, Валерия Сергеевна —
Прочие Валерии не в счет.
Замерзал на Северах... Согрей меня,
Даром ли к тебе одной влечет?

Моему желанию ответствуя,
Ты нашлась, далекая, не вдруг.
Что мне до богатства и известности,
Если рук твоих сомкнулся круг!

Обрыдался город зимней слякотью,
Чувства — неразменный мой пятак.
Натворил сглупа всего и всякого:
Кто бы разобрался — так? не так?

Денежку подбрасывал у Дона я
И орла удачи загадал.
Глубина очей твоих бездонная
Завлекла, уводит за года.

Что случится, я того не ведаю,
А хотел бы, многого хотел...
Только мысли у меня безвредные,
Остаются мысли не у дел.

Живы будем — будет по-хорошему,
Али мы не строгих правил, да?!
И сорит сиреневое крошево,
И летит, как денежка, звезда.

Не хочу тебе доставить бедствие,
Но составить счастье не могу.
Что поделать и куда же деться мне?
Проще бы солгать, да вот не лгу.

Распрощаюсь и скажу: «До скорого!..»
Знать не знаю, свидимся когда,
Потому как вырываю с корнем я
Чувства те, что вяжут навсегда.

Скольких любишь, но любимой нету.
Как же так?.. А вот случилось так!
И невесть куда бредешь по свету:
Не Иван-царевич ты — дурак!
Оттого дурак, что взятки гладки
С тех, кого по дури привечал.
Ах, как встречные на царство падки —
И концов не сыщешь у начал!
Каяться — не каешься... И снова
Каждой верить и любить готов.
К сердцу не прилажено засова,
Да и что таким, как ты, засов?!
Нараспашку весь... И чист, поверьте!
Может быть, и хуже оттого:
Просто мысли мучают о смерти,
Не печалься — это ничего...
Ждет-пождет Прекрасная Елена —
Вся как есть во цвете лучших лет.
Перед ней коленопреклоненно
Стань, дурак, каких не видел свет!

Степная даль клубится возле окон,
И четверят копыта: «да» и «нет».
Тебе ли до того сейчас?! Ты в кокон
Скукожилась, и белый свет — не свет.

С какого пьешь пятерика и худа?
Оставь стакан, бесстыдница, не пей!
Зачем ты заливаешься, лахудра,
Под золотое ржание степей?

Смотри, какие за рекою виды,
И звезды сходятся не зря для нас.
Обиды что?!. Придумала обиды,
Опомнись — белый свет же не погас!

Твоих очей затравленные взоры
И жгут, и мучают, суля конец.
И ужас весь последней нашей ссоры
Рассек ножом слияние сердец.

Готов я уподобиться елею,
Чтоб отвести от пагубной черты.
Тебя жалею... Знаешь, как жалею!
Да только что же ты?.. Ну, что же ты?!.