Вернуться на предыдущую страницу

No. 3 (28), 2011

   

Силлабо-тоника


Анатолий ДОМАШЁВ



НОЧНОЕ НЕБО
 
*  *  *

Александру Гутану

Я вышел в сад. Душа еще болела.
Созвездьями, рассыпанными врозь,
ночное небо полнилось и пело,
и жгло звездой меж сучьями насквозь.
Не для корысти и не для богатства
я жил, друзья, и помнил я о вас.
Душа ждала спасительного братства, —
но братства нету даже среди нас.

Я вышел в сад. Душа еще болела,
друзья мои, товарищи, о том:
что из того, что жизнь в нас уцелела,
коль мы не все за дружеским столом?
Кто не дожил, а кто взлетел высоко,
кто попросту круг дружеский презрел.
Виной тому — не свара и не склока,
виной тому — отмеренный удел.

Умом поймем, да разве в этом дело,
когда душа в груди горит, как дом!
Ночная электричка прогудела,
прошедшая за лесом, за холмом.
И вот о ком еще душа болела —
о бессловесных, верных существах,
о тех, кто был нам предан без предела
и предан нами — продан впопыхах.

Они живут и ныне где-то рядом,
возврата ждут в отторгнутый свой дом.
Звезда ли это катится над садом,
слеза ли это падает, как ком?
По ним, друзья, душа моя болела,
по ним, друзья, печалилось и вам.
Не оттолкнуть печали той от тела,
и слов прощенья не дождаться нам.

Так можно ль жить, в делах преуспевая,
когда укором нам издалека
глаза живые, недоумевая,
глядят сквозь нас, как будто сквозь века?
Я вышел в сад. Душа моя болела,
созвездья набегали гроздь на гроздь,
и боли в сердце не было предела,
как той звезде, что жгла меня насквозь.



ГИТАРА

Вся музыка в гитаре,
подвешенной на гвоздь, —
уложены, как в таре,
и молодость, и злость.

Тихонько в уголочке
молчат себе семь струн,
закручены колочки,
пылает бант-плясун.

Вся музыка в гитаре,
пока ее не взял
лихой артист в ударе
за талию, нахал.

Возьми, привстань со стула —
за гриф ее, за бант.
Вишневый лак на скулах,
не дерево — трабант!

И в радости, и в горе
на ней судьбой играл
сам Аполлон Григорьев —
себя ей доверял.



*  *  *

И черт бы с ним,
и жить бы как живется,
не выть, не ныть,
не знать,
не чувствовать стыда,
смолчать, стерпеть —
пусть хочется, пусть жжется,
но слышу голоса ушедших
навсегда.