Силлабо-тоникаВиталий МОЛЧАНОВ
ВРЕМЕНИ ПЬЮ МОЛОКО
Слова Из рук моих в ладонь таксиста
Нырнула мятая купюра. Как в мастерской таксидермиста, Повисла в гардеробе «шкура». Одна в раскрытой пасти бара, Тонка как лань, неосторожна, Волнуешь золотом загара, Киваешь на мое: «К Вам можно?» Синкопы джаза, цветовьюга, Полоска-шрам над левой бровью. — Мы раньше видели друг друга? Нет? Что ж, продолжим предисловье Игрой в ответы на вопросы, Движеньем коньяка в бокалах. Врозь — на груди высокой косы, Недетский блеск — в глазах-опалах. Когда капрон тугих коленей Согреется в моем вельвете, Вдруг неожиданность сближенья Прорвется хрипом междометий. ...Сломаем ночь, поставим в вазу — Наутро любоваться сдуру. Слова — пустяк, синкопы джаза. — Таксист, домой! Лови купюру. Роза
Курила молча у окна.
Струился дым, как знак вопроса. А на столе кричала роза В пустой бутылке от вина. Дрожала нервная рука, Тянулся к пеплу подоконник, «Любовь, любовница, любовник», — Cлезу баюкала щека. Окошко. Силуэт двора На фоне осени ненастной. «Он не придет, не жди напрасно», — В висок стучало до утра. Враг-телефон не зазвонит. А может — это просто сбои? С картинки старой маха Гойи С издевкой голая глядит. Как будто в дверь душа ушла. Вся. До конца. Осталась проза. И криком захлебнулась роза, Упав на краешек стола. * * *
Город зевнул, потянулся устало,
Лег и заснул глубоко. Губы часов из резного металла Времени пьют молоко. Звонко считают глотки поминутно, После — растянутся в ряд И улыбнутся, предчувствуя, — утро Снова плеснет в циферблат. Каркнет ворона, и месяца рожки Спрячутся в звездном стогу. Город разбудят довольные кошки, Спев про любовь на бегу. * * *
Стекала ночь июньским ливнем с неба.
Со стекол мрак смывал и быль, и небыль До света, до прозрачности, до слез. Придуманное стало очевидным — Так прилипают к подбородкам бритвы И ранят поцелуями взасос. Рассвет, зевая, сбросил одеяло, Бессонница виски беспало сжала. Осталось выпить день за три глотка И снова, погружаясь в ожиданье, Листать блокнот своих воспоминаний, Вздыхая после каждого листка. Опять струилась ночь в земные бездны. Известно только то, что неизвестный С ее мобилы буркнул: «Не звони». И ты, любовь меняя на три буквы, Для светлых чувств стал мраком беспробудным В капкане романтической брони. ...Взрываясь, время по пятам бежало, Вон из подъезда, пехом до вокзала, По шпалам, вдоль перрона, на такси, Ударом в дверь, вторым — двойным по пузу, Влетая, словно шар, в квартиру-лузу, И тормознулось рядом с ней: «Прости». Стекала ночь. Зло в турке ворковало. Добро шипело — жареное сало, И брызгало коварно на ладонь. Кто прав/не прав — кому какое дело? Рассвет к стеклу прижался ликом белым И от стыда зарделся, как огонь. |