НаследиеПОЭЗИЯ ВАЛЕРИЯ ПРОКОШИНА
Прошло три года с тех пор, как от нас ушел большой поэт, необыкновенно чуткий собеседник, веселый и неординарно мыслящий человек — Валерий Прокошин. В литературном Интернет-сообществе он стал известен после публикации поэмы об Интернете "Мать-и-матрица". В on-line-литературе — после выхода книги стихов "Между Пушкиным и Бродским" и публикаций в журналах "Дети Ра", "Футурум АРТ", "Флорида", "День и Ночь", "Крещатик" и "Новый мир" (посмертно). При жизни лауреат литературных премий имени Валентина Берестова и Марины Цветаевой (2006), финалист Илья-Премии (2002), Международного Волошинского конкурса (2004), Международной литературной Волошинской премии (2008) издал всего три авторские книги (остальные — в соавторстве и для детей).
Еще ярки воспоминания о годовщине ухода Валерия Прокошина, которая была отмечена серией вечеров памяти, прошедших в Обнинске, Боровске и в Литературном салоне Андрея Коровина в "Булгаковском доме", где выступали Евгений Степанов, Сергей Бирюков, Сергей Шестаков, Марина Ватутина, Вячеслав Черников, Александр Переверзин и обнинские поэты — Эльвира Частикова, Галина Ушакова, Евгений МʼАрт. Еще нервно покалывает сердце при вспоминании о том, как собирала подписи все в том же благословенном московском "Булгаковском доме" на письме с обращением в обнинскую администрацию о необходимости издания книги неизвестных стихов Валерия Прокошина во время второй годовщины со дня его смерти. Еще сжимается горло при воспоминании о том, как уже через пять месяцев выступала в числе его друзей, бывших коллег и почитателей в переполненном зале обнинской ЦБ на презентации вышедшей книги Валерия "Не кружилась листва" (Обнинск: Оргтехпринт, 2011.). А далее, учрежденный Союзом писателей XXI века при содействии Литературного салона в "Булгаковском доме", а также обнинской Центральной библиотеки, Первый Всероссийский фестиваль "ПРОКОШИН-ФЕСТ" принес немало волнений, тревог и… открытий. Оказалось, что Валеру и его стихи любит и ценит большое количество людей! И самое немаловажное — людей молодых! Поколению next его поэзия оказалось в самый раз. Это тот случай, когда воочию видишь, для кого, зачем и во имя чего происходило с поэтом то, что принято называть творчеством, а сам он называл жизнью. И вот по прошествии всего трех лет имя Валеры из ряда имен собственных перешло в ряд имен, определяющих степень поэтического дарования. Из скорбных — в радостные!! Учреждена Всероссийская премия имени Валерия Прокошина. В Москве под попечительством Андрея Коровина вышла книга стихов Прокошина "Ворованный воздух" (М.: Арт Хаус медиа, 2012. — Библиотека журнала "Современная поэзия"). Опубликовано немало статей и воспоминаний о поэте как в центральной печати, так и в городских СМИ. Валерия продолжают публиковать журналы и Интернет-издания, некогда его открывшие. Стало ли легче от этого? Может быть, стало, но лишь чуть-чуть… Понимаешь, что все это лишь утешение ума. Эдакие душевные подпорки… для себя самого. Ведь на вопрос: все ли ты сделал для того, чтобы не случилось самого страшного… ответа нет. И вряд ли будет. Что и говорить: не все было в нашей власти, и не всегда Валерий шел навстречу нашим попыткам ему помочь. Поэт оставил после себя больше загадок, чем ответов на них. Первопричина его болезни так и осталась тайной. Может быть, не большей, чем первопричина болезни любого из нас. Как, впрочем, и истоки его мощного таланта. А главной, на мой взгляд, загадкой останется поворотная точка в его творчестве, когда поэзия Прокошина, несомненно, талантливая, из горизонтальной лирико-романтической плоскости развернулась в плоскость духовную — вертикальную. Согласитесь, для того, чтобы написать столь социально-обличительные произведения, как циклы стихов "Сказки в формате MP3" или "Русское кладбище", нужно обладать не только талантом, но и гражданским мужеством. Нужно суметь отбросить все наносное, перестать быть "провинциалом" в самом плохом смысле этого слова, а стать провидцем. Обрести сердечное ясновидение и духовную мощь к путешествиям по кругам ада советской действительности, населившим русскую почву. И у него это получилось. Валерий сумел в "старые мехи" налить "молодое вино". Давно устоявшаяся силлабо-тоническая традиционная поэтическая форма, наполнившись новым смыслом, в его стихах приобрела иное звучание. И самое интересное — все это происходило на наших глазах. Порой Валера приносил свои новые стихи ко мне на работу, в редакцию газеты "Обнинск". Читал, изумляя и восхищая новыми образами, незнакомым, я бы сказала, жестким, стилем письма не одну меня. Стихи западали в душу, нравились сразу, захватывали тех, кто к ним прикасался. Но отдавали ли мы себе отчет в том, что присутствуем при рождении поэзии иного, высшего плана? Приходило ли в то время кому-нибудь в голову заняться сравнительным анализом его новых и ранних стихов, поиском параллелей между двумя творческими вехами? Думаю, что нет. Ведь впереди у нас было много времени, немало сумасшедших идей и таких же проектов… Ну а что теперь? Время собирать камни? Попробуем, посмотрим, что из этого получится. Вот одно из ранних стихотворений, в котором поэт размышляет о грехе. * * *
Моя душа уже летит — К переселению готова, И жить она готова снова, Но без меня. Ей бог простит Грехи, свершенные во мне, Душа начнет грешить сначала, Как будто жить не начинала И не горела на огне. Интересный поворот, не правда ли? Но в нем, как и во многих стихах того периода интерес поэта к этой теме не покидает его личного пространства.
А вот позднее — отрывок из стихотворения, посвященного Б. Пастернаку. И в нем, отнюдь, не о своей душе ведет разговор поэт. Он понял нечто очень важное. Быть может, неожиданно для себя — прозрел. …Всякая судьба подобна чуду,
Или быть должна такой она. Он всю жизнь молился за Иуду, Словно в этом есть его вина. Судьбы слиты в общую посуду, И не отвести ему уста. Пастернак молился за Иуду, Чтоб дойти до сути — до Христа… Когда это случилось, трудно сказать. Может быть, шел всю жизнь, а быть может, подтолкнуло предчувствие скорого ухода, о котором знал всегда. Знал, что долго не проживет. Гадалка нагадала. Знал, но пока общепринятый литературный прием оставался основным. Разве не так делает подавляющее большинство всех пишущих?
БОЛЬНИЦА
Боль и страх перемешались, Явь и сон переплелись. Января шальная шалость, Медсестер бессонных жалость Вдруг в меня перелились. Бред бродячий, дух сиротства, Дух скитания во тьме, Призрак страшного уродства То сплетается, то рвется В разгулявшемся уме. Жить бы, жить, не зная муки, Жить! А там, глядишь, весна. Но в огне лицо и руки, Как душа в разгар разлуки, Все выпрашивая сна. Бред собачий, звуки, лица… Все смешалось, как в огне. В переполненной больнице Всем одно и то же снится, То же самое, что мне. А вот стихотворение "Тобольск" из цикла "Русское кладбище".
ТОБОЛЬСК
Темнота осыпается пеплом и плавится воск, Чьи-то тени прошли, наклонясь к моему изголовью. Падший ангел и тот покидает проклятый Тобольск, Нынче залитый кровью, последнею царскою кровью. Здесь теперь ни души, только красные звезды вокруг, Я зачем-то пытаюсь прорвать этот адовый круг. Если б кто-то любил меня или вернулся ко мне, Я бы мог успокоиться в этой ужасной стране. Но поверх расставаний, любви, добродетели, зла Толстым слоем повсюду лежит, остывая, зола. Пепел памяти кружит, срываясь с деревьев весной, Прилипает к лицу, засыхает как будто короста... И на площади Красной за красной кирпичной стеной Дети цареубийц принимают парад у погоста. И таких произведений, вышедших на духовную вертикаль, у Прокошина немало.
Даже излюбленная поэтом тема сна, в поздних произведениях, обращенная к общенародному прошлому, выводит этот народ к бессмертию. Вот отрывок из раннего произведения: …Карточный домик — смешная игра.
Хватит смешить, возвращаться пора В дом, где меня ждут с тревожным вопросом: Что я во сне смог увидеть сквозь слезы… А вот еще:
Ночь лежит возле самых локтей,
Шевельнуться боится. Спят волшебные руки детей, Спят волшебные лица… И еще:
Сон земли солоноват,
Словно плачущие звуки. Помолившись на закат, Спят старухи… А вот последняя строфа из стихотворения, посвященного
Н. Гумилёву: …Скрипят ботинки ночью по песку,
Скрипит перо по бездорожью бланка... Безумный сон приставила к виску Все та же сумасшедшая Лубянка. Или заключительная строфа из стихотворения "Колыбельная 37 года":
…Ничего, что кровь и слезы душат вас, когда темно,
Завтра утром вы вздохнете и проснетесь все равно. Спите крепко, спите долго... Вас никто не ждет нигде, Ваши сны летят и гибнут в соннике НКВД. Как разительно отличаются друг от друга те, что написаны раньше, от тех, что появились перед его уходом. По смыслу и сути, на которых поэт акцентирует наше внимание, меняется изобразительность речи (как следствие все чаще используются антономасия и даже сарказм) благодаря чему Валерий сумел выразить открывшийся ему новый смысл бытия.
Но и без сравнительного анализа знакомство с произведениями "довертикального" периода из книги "Не кружилась листва" дает ясно понять — перед нами настоящая поэзия. Хотя бы потому, что в одном из ранних своих стихотворений Валерий Прокошин однажды написал: / Я нашел, где кончается смерть, / Все, что дальше, — уже бесконечность /. Наталья НИКУЛИНА
Валерий ПРОКОШИН
Я НАШЕЛ, ГДЕ КОНЧАЕТСЯ СМЕРТЬ
(ранние стихи) * * * Нет ни высших, ни низших начал.
Есть мольба о любимом из глотки, Лишь реки сиротливой причал И промокшие лодки. Это кажется — к счастью летишь, Вместо рук расправляются крылья — Есть больницы и мрачных кладбищ Безмятежность бессилья. Все мы ходим по круглой земле, Круг наш замкнут, и нет продолженья. Есть лишь слабое чувство к зиме, И к судьбе невезенье. Остальное — все бредни умов И приятных фантазий привычка — Есть лишь ждущие двери домов И ползущая тень электрички. * * *
Сон земли солоноват,
Словно плачущие звуки. Помолившись на закат, Спят старухи. Их тела полны мольбы Перед будущим рассветом. И сияют тихо лбы Лунным светом. Ангел спит над головой, Лишь молитвою воспетый. Сон дороже жизни той Или этой. Все подвластно в доме сну. Лишь за печкой на мысочках Мышь таскает тишину По кусочкам. * * *
Ночь лежит возле самых локтей,
Шевельнуться боится. Спят волшебные руки детей, Спят волшебные лица. Где-то звуки хрустальных шаров, Словно тайные вздохи, Словно звуки любимых шагов На любимом пороге. Я над ними стою без затей, Не лукавый, не мудрый. Спят волшебные руки детей, Спят волшебные кудри. Что им снится, какой чародей И какие моря, пароходы? Спят волшебные тайны детей, Спят волшебные годы. * * *
Когда скворца журчащий свист
Наполнит лунки перепонок, Какой свободы ищет лист — Из почки рвущийся ребенок? Не той, когда дождинки груз Напоминает, ударяясь, И неба горьковатый вкус, И поля вымокшего сладость. А той, когда под лунный свет Подставив желтую ладошку, Он мне, как в обмороке, вслед Еще помашет на дорожку. Вернусь домой, где гол и чист, Один-единственный средь прочих, Ночного рабства просит лист Тетрадный — истязанья строчек. Безграмотный младенец Муз, Хранящий под своею кожей И жизни вкус, и смерти вкус, И странный вкус, на сон похожий. ЗАБЫТЫЙ ПОРТРЕТ
Скоро выпадет снег —
Будет все по-иному. Слово просится вверх, К всепрощенью земному. Но чердачная грусть Прилегла у порога. Я еще задержусь В этой жизни немного, Где поверх колдовства Лягут женские руки, И сухая листва Вспомнит старые звуки, Где цветут пустыри, Чем позднее, тем горше, И чадят фонари, Словно лампочки божьи. Вот и все, чем богат, Вот и все, что осталось: Чем просторней закат, Тем обыденней жалость. И пока дни твои Не ушли в глубь морскую, Я пою о любви И ничем не рискую. * * *
Нас Бог покинул — мы стали земными,
Мы ходим теперь по земле, Нам грустно и между нами двоими Лишь лист на стекле. А было ведь время, когда мы любили, Летали и ветер бил в грудь. Осенней листвы золотистые крылья Похожи на наши чуть-чуть. Наверное, где-то в неведомых высях Оставили мы свой приют. …А здесь на земле только желтые листья, Да грустные песни поют. * * *
Не выдалось встать, не выдалось спеть.
…Глумился над Музой, крестился роялю, Смотрел, как деревья беспечно роняют Листвы красно-желтую сеть. Не выдалось знать и не выдалось спать. …Бессонницей мучился после приезда, Был глупым в тот год, когда юность воскресла, Когда я ушел целовать. Не выдалось быть и не выдалось жить. …Я знать не хотел, что останется после Терзаний моих. Мою горькую повесть Уже никому не сложить. * * *
Я найду, где кончается круг,
Он кончается где-то, Как летящий по воздуху звук Или луч, оторвавшись от света. Среди всяких неправедных дел Состояние есть не из лучших: Долгий сон — это тоже предел, Только он для уснувших. Если резко с дороги свернуть, Обнаружится гибельность знака… Вот уже проясняется суть, Возведенная нами из праха. Эхо кружит… Оглохнув на треть, Я спешу из пространства, конечно. Я нашел, где кончается смерть, Все, что дальше, — уже бесконечность. |