На землю
падает семя,
несущее в своем теле
зародыш
скрытой
жизни.

Земля
движется.
В яичниках
жгучей Данаи
Зевс
полагает семя,
превращающее
зерно в растение.

И земля
прорастает.

Бриз
прячется
в деревьях.

Мягкий
ритм.

Бриз
рвет
воздух.

Мягкий
ритм.

Бриз
поднимает
молнии шума
над кукурузными полями.

Спящее море.

Монотонный и неизменный
ритм.

Пальцы снега
барабанили
на тамбурине
пространства.

Параболы облаков
в форме нимба
из хрусталя,
над заснеженной горой.

Линия
и плоскость.

Я хочу, чтобы мое зрение было
только в пространстве,
простом
и в то же время сложном.

Корабль больше корабля
в открытом море
между волнами
и ураганом.

И орел в воздухе,
он знает лучшие виды,
набрасывается на облака,
мешающие ему лететь.

Он ломает ходули
и начинает идти,
по земле,
по земле взаправду.

Чтобы поклевать с моей руки холодной
размахивая крыльями спускаются звезды
и Большая Медведица больше не будет белой,
потому что забыла о страсти своих подражаний.

Постелили ковры побеленные,
чтобы стереть пустоту моих следов,
черных женщин, живущих в моем доме.
Но они распустились парусами моего судна.

Тем временем я смотрю на кривые горизонтов
на балконе обледеневшего рассвета,
я вижу, летит дым со стороны Лондона,
желтый, он рождается в дымоходах
и, уже седой, зовет меня громкими криками
и спрашивает с лицом отшельника
путь на северный полюс.

Пожимая плечами из тумана,
я дарю ему азбуку Морзе.

Я покрасил сетчатку моих глаз
в лимонно-желтый цвет
и прикрыл веки,
чтобы рассматривать солнце.

Я поймал в свой полет
пение гейши
голосом тростника
и пальмовым ритмом.

«Ли Тай-Бо написал
свои последние стихи
пузырьками воздуха на воде
в лодке без киля
и на пергаменте,
согнутом между берегами».

Гейша продолжает свое пение
в превращенной водяной лилии.

«Ты будешь пить свет из света
прежде, чем иней
поставит свою подошву
на твое цветущее миндальное дерево».

Из моей бамбуковой лодки
я видел, как хитрил
с дикими утками
алмуд китайских знаков.

Ко мне навстречу вышли
на перекрестке
ее голос и два глаза,
покрытые туникой тени.

Ее голос, сотканный из пламени,
надавил мне на горло
и выгравировал на теле ночи
след яркой крови.

Той ночью я уже проснулся
и видел, как упали ее глаза с ветви
цветущего дерева;
и видел, как упали ее глаза, широко открытые
в бездонное озеро,
где плавал, завернутый в отражения,
ее голос рядом с моей плотью;
плотью моего тела,
которая всю ночь меня спать укладывала.

В глубине скалы из холодного сланца
машут крыльями мои встревоженные члены,
мои волосы — морские водоросли,
наполняющие зеленью пространство,
укрывающие хрустальных дельфинов
и красные подземные страдания.

Я не боюсь неопределенных свечений,
я не прошу простить мне грехи,
мне не нужна на голове корона
рук, покрытых шипами,
которые сжимают пальцами мой мозг
и сбрызгивают моей кровью бесплодные
равнины мира. Мне совсем не важно даже,
прилетят или не прилетят ласточки,
чтобы унести в своих сомкнутых клювах
корону колючих пальцев,
сжимающую мой измученный мозг.

Я — защитник пантер и слонов
в пустынях озер и морей,
я всегда выхожу из глубин степей и болот
с высоко поднятой головой.

Только анисовое зернышко может двигаться на моей руке,
потому что моя рука такая же красно-белая, как твоя грудь,
потому что, когда корабли тонут в свете,
мы полагаемся на девственную сельву, окружающую нас,
прежде чем слушать сердцебиение дерева с листьями
                                                          из птичьих крыльев,
дерева, состоящего из птичьих сердец.

Потом это анисовое зернышко было Смертью,
только что покинувшей белую скорлупу,
найденную в песке на пляже
за мгновение до расстрела Торрихоса,  
пока тонула в земле бесстыдная тень
единственного дерева, чей растительный сок — птичья кровь.

Еще до рассвета
белый голубь будет собирать свою кровь на нашей
                                                 черепичной крыше,
и эта кровь, свернувшаяся в полдень, сможет стать
                                                             нашей кожей.

На этой девственной земле летают только птицы,
их крылья ворошат воздух, покрасневший
от крови сердец беспредельных,
навсегда распятых на алюминиевых крестах
и покрытых кожей обнаженных женщин,
бредущих на ощупь по далеким лабиринтам.

За этой оградой на всех языках,
если не пачкают тени, не стираются дороги,
открытые крыльями от одного континента до другого,
над слухами волн с одинаковым ритмом,
оставляя свободным голос сознания,
дробящий кости и рвущий слух.  

В этой девственной земле зацвел мрамор,
и запах его цветов ранит ножами
заплесневелую плоть множества червей,
вытягивающих из своих вен потоки холода.

Под притолокой куря свои трубки,
мы ждем спокойно Судного дня.

Перевод выполнен по изданию: Obra completa de José María Hinojosa (1923-1931), edición de Alfonso Sánchez. Fundación Genesian, 2004.

Из книги «Поэма полей» (1924)
 
Посев

В яичниках / жгучей Данаи / Зевс, / он сдает на хранение семя, /превращающее / зерно в растение… — в стихотворении земля уподобляется Данае, возлюбленной Зевса, который оплодотворяет ее своим животворным семенем-дождем: «Земля / движется. / В яичниках / жгучей Данаи / Зевс / полагает семя / … / И земля / прорастает». Миф, выступающий здесь как метафора посева, переводит это естественное событие в сакральный план, где уже не человек, а сам бог орошает и оплотворяет Данаю-землю.

Бриз

Рафаэль Бусутиль — не удалось установить личность.

Из книги «Роза ветров» (1926)

N

N — север. Вся книга представляет собой поэтическое путешествие по ветрам, исходной точкой которого являются координаты самого первого стихотворения, где «стихи новые в Розе ветров соединились» (29° 27´6" lat. N — 5° 48´3" long. E). Отсюда заглавия стихотворений — аббревиатуры, обозначающие направления ветра.

Е

E — в испанском языке названия направлений ветра отличаются от общепринятых. Е (исп. Este) — восток, в то время как принято обозначать восточное направление буквой О (ост).
Ли Тай-бо или Ли Бо (701-762/763 г.) — китайский поэт времен династии Тан, известный как «поэт-святой», «гениальный поэт». Принадлежит к самым почитаемым поэтам в истории китайской литературы. Написал около 1100 произведений, 900 из которых стихотворения. Был знаменит эпатирующей манерой поведения, философичностью и яркими образами своих произведений.

Алмуд — мера сыпучих тел; в Наварре = 1,76 л; в Арагоне = 1,87 л.

Из книги «Берега сияния» (1928)

Полночная исповедь

Мне совсем не важно даже, / прилетят или не прилетят ласточки, / чтобы унести в своих сомкнутых клювах / корону колючих пальцев, / сжимающую мой измученный мозг… — имеется ввиду народная легенда, по которой ласточки пытались снять терновый венец с головы распятого на Голгофе Иисуса Христа, чтобы облегчить его страдания.

Из книги «Кровь свободы» (1931)

Крылья нужны, чтобы лететь

…Потом это анисовое зернышко было Смертью, / только что покинувшей белую скорлупу, / найденную в песке на пляже / за мгновение до расстрела Торрихоса… — имеется ввиду Хосе Мария Торрихос и Уриарте (1791-1831) — граф города Торрихос (провинция Толедо), знаменит как Генерал Торрихос. Был сторонником либерализма, принимал участие в Испано-Французской войне за независимость (1808-1814 гг.), последние годы жизни провел в ссылке. 11 декабря 1831-го года был расстрелян на пляже Сан Андрэс в городе Малага (Андалусия). 22 августа 1936 года в этом же городе будет в ходе репрессий будет расстрелян сам Хосе Мария Инохоса.