А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я #    библиография



Вернуться на предыдущую страницу

   Антология

   
Лариса БЕРЕЗОВЧУК (Санкт-Петербург) — поэтесса, литературовед. Родилась в 1948 году в Киеве. Окончила историко-теоретический факультет Киевской консерватории и аспирантуру Ленинградского института театра, музыки и кинематографии; кандидат искусствоведения. Преподавала в Киевском театральном институте. После Чернобыльской катастрофы снова переехала в Петербург. Работала старшим научным сотрудником сектора кино Российского института истории искусств. Пишет стихи с 1990 года. Разработанные ею комплекс приемов письма (организация текстов в крупные целостности, взаимодействие эмоциональных и стилистических паттернов эпохи барокко с формальными устремлениями классического авангарда) и специфичную манеру декламации (вплоть до введения реального речевого многоголосия) называет эстетикой "новой риторики". С 1997 года курирует ряд проектов в литературной жизни Петербурга (с 1998 года — литературный клуб "Лицей"). Автор ряда исследовательских статей о творчестве Геннадия Айги, Александра Горнона, Аркадия Драгомощенко, Виктора Летцева.



Стихотвореня были опубликованы в книге "Лирика". Издательство Бояныч, Бланка (Санкт-Петербург, 1999 г.).



* * *

Есть опыт
взгляда в высоты:
там — осень уже...

Сентябрь — крепкая настойка
на ярости последних гроз августа.
По дымке
— прохладной, белесой —
понимаешь, как далеко небо.
Смена времен года нам неподвластна.
Ветерок
— испуг —
отрезвляет, и
утром от едкости слишком ранних заморозков
слезятся глаза.

Да, скоро настоящие холода
навсегда заставят забыть
утопии лета.



О ЗАКОНЕ ВООБРАЖЕНИЯ

Над вымыслом слезами обольюсь.
А. С. Пушкин

Как мила сердцу моему наивно-дикая простота нравов, царившая среди соплеменников Браги, Арнора, Эгиля или великого Снорри Стурлусона! Побуждения — налицо. Что не так — меч, стрелы, дротик, секира сумеют выразить непредсказуемый промысел чувства, рассудка нехитрое коварство. В конечном итоге порешат всех. Кто-то — безымянный — отправится к Одину, кого-то праведным законодателем нарекут, а заслужившего скальды закутают в плащ кеннигов "убийцы". Слава — добрая иль худая — с человеком навеки срастется, став кожей его деяний. В зеркало достойного образца не зазорно смотреться: следуй! Но отчего стих мой — как иезуита речь — витиеват? Зачем балет танцует казуистика иносказаний? К сожалению, живущее по своей воле стило — так уж устроены люди, которые им владеют — пишет о том, чего нет в наличии, что явью — еще или уже — не стало. Предвосхищение тоже умеет болеть. А дальше — интуиция крутит палку о двух концах. И бесполезно щит высоких традиций натирать до блеска, чтобы себя в нем увидеть.

Если скальды щедро мед наливали в кубки героям,
излишек на поле брани расплескав,
чтобы кровь и поэзия стали неразличимы,
— значит от века к веку
в почете были
благо, милосердие и ясные — без гари войны —
погоды. Сорви это слово
спелым плодом! На бумаге
и я старалась
затейливую соткать вязь
панегириков любви и моде,
ныне ставших непреложным законом
для каждого человека.



* * *

Татьяне Михайловской

Вот — мы.

Мы ранним утром из своих квартир и домов выходим. Рассвет брызжет в глаза оптимизмом, морозец энтузиазма румянит щеки или безысходности вязкая слякоть гирями на движении виснет — не важно. Главное — найти поблизости стадион — пустой — без любопытных глаз в это время. Прозвучит команда "на старт!", и будет позор, которого мы не заметим. Напуганные способностью предвидеть итог, дыхание в легкие набираем. Прожитое оседает болью в распухших суставах. Сердце, за ногами не поспевая, из последних сил бьется. И мы — все, все, все, как один, — бежим по кругу за собою вдогонку. Где ты, ты, ты, что позади — невидимкой — остался? По правилам модного джоггинга, мы не должны бояться дождя, снега и града. Нас убедили: до самого финиша регулярность полезна. Но все наше Я-существо, не выдерживая нагрузок, для возраста непосильно-жестоких, к уму взывает. Выкрикивается неприличный вопрос "для чего?" в рупор амфитеатра. Подумай, мой друг, подумай... Ведь мы — не спортсмены, мы — просто люди. И нам не нужно ставить рекорды в гонках мейнстрима. Зачем же тогда истязания бегом на стадионах? Зачем до дна выпивать насилия над собой чашу? Зачем конвульсии истощения, если уже уставшее жить тело покоя и комфорта хочет? Зачем публично унижать себя досмотром футболок, курток, штанов, маек, кроссовок, а заодно воспаленно-красной кожи и пятен пота? Кто нам, устраивая состязания с исчезнувшим в прошлом собственным отражением, приказывает ежедневно мучиться пыткой фальстартом? Выплакаться, вопрошая безгласие небосвода, — это сколько хочешь... Каждому — увы! — ответ известен, и потому перед собой все лгуг-лукавят. Выстрел-то был, но давно — теперь даже эха его не слышно. Но память о звуке начала, к сожалению, никого не волнует. Потому, если не будешь каждое утро бегать на стадионе — с дистанции снимут, и не получишь тока. Без напряжения — не сыграть на тризне рагу. Не сумеешь заколдовать музыкой — значит, лишний в жизни.

А кому нужны мудрецы, способные лишь на созерцание вишен...

4 октября 1998 года — 6 апреля 1999 года
Санкт-Петербург