Рассел ЭДСОН (США) — поэт. Родился в Коннектикуте в 1935 году. С 1946 г. опубликовал 11 сборников стихотворений в прозе, сборник пьес, два романа.
Отмечен грантом фонда Гуенхейма. Именно тексты Эдсона, как правило, приводятся в американских антологиях и хрестоматиях, как пример современного стихотворения в прозе. Рассел Эдсон не только практик, но и теоретик этого жанра: он автор эссе "Некоторые субъективные идеи о том, как содержать и чем кормить стихотворения в прозе", член редколегии журнала "The Prose Poem".

Стихотворения были опубликованы в журнале "Дети Ра" (№ 3, 2004 г.).

Один человек нашел пару листьев, пришел домой, держа их в руках, и сказал родителям, что он — дерево.
Они ответили: так иди во двор, не расти в гостиной, а то твои корни попортят ковер.
Он закричал: я пошутил, я никакое не дерево и бросил свои листья.
— Смотри-ка, — сказали родители, — осень.

Был на свете театр свиней, в котором свиньи играли людей, как если бы люди были свиньями.
Одна свинья сказала: я буду изображать свинью в поле, которой попалась мышь, которую как раз ест эта свинья, которая в поле нашла эту мышь, и вот эту свинью я и сыграю, тем самым внося свой вклад в развитие сценического искусства.
— Давайте будем просто свиньями, — воскликнула пожилая свинья.
И свиньи хлынули из театра сплошным потоком, хрюкая: просто свиньями, просто свиньями...

Однажды один человек влюбился в себя самого и не мог больше думать ни о чем, кроме себя.
Конечно, ему было лестно, ведь никто никогда не проявлял к нему такого внимания...
Ему хотелось узнать о себе все: свои увлечения, свои пристрастия в музыке, любимые виды спорта.
Его сердило, что он не знал себя в детстве. Было бы так интересно посмотреть, каким был тот мальчик...
Когда его спрашивали, рассчитывает ли он, что дело кончится свадьбой, он говорил, что ни о чем на свете так не мечтает, и что хотел бы иметь от себя детей...

Освещенное окно плывет в ночи, как клочок бумаги, гонимый ветром.
Я хочу заглянуть в окно. Хочу влезть через него в освещенную комнату.
Я пытаюсь к нему подобраться, а оно ускользает между деревьями. Я гонюсь за ним, а оно катится, кувыркается в воздухе и уносится в ночь...

Один человек недавно взял в жены машину.

— А я считаю, — сказал его отец, — что машина — не человек, она непохожа на нас.
Возьмем, например, твою мать. Ты видишь, машина совсем на нее не похожа. Она как-то шире, правда? И, кроме того, у твоей матери другая прическа.
Тебе надо найти в мире что-то такое, что будет похоже на твою мать.

— У меня уже есть мать, может, хватит с меня того, что похоже на мать? Зачем мне еще другие?
Все они — дамы в возрасте. Посмотришь — и никакой охоты к продолжению рода.

— Но и с машиной у тебя не выйдет продолжения рода, — ответил отец.

Тут сын показал ему ключ зажигания.

— Смотри, этот ключ вроде пениса, он делает с машиной то же, что мужчина с женщиной; и машина рожает новые места — далеко отсюда — а пока она едет, из нее высыпаются детки-километры.

— И что, в результате я буду дедушкой? — спросил отец.

— В результате ты будешь там же, где был, а я буду уже далеко, — ответил сын.

Отец с матерью смотрят, как машина с наклейкой "молодожены" катит вдаль по дороге и становится все меньше и меньше.

Стихопроза была опубликована в журнале "Футурум-АРТ" (№ 3 — 4 (7 — 8), 2004 г.).

Пол — вот с чем нам суждено бороться. С виду — просто площадка, которую топчут ногами, но ведь именно на пол человеку приходится падать.
Голова у меня не кружится. Я стою, как башня, как маяк; лицо мое испускает тусклый луч готовности к восприятию.
Но стоит голове закружиться, и я рухну на пол, лицом вниз, и вся моя наблюдательность вытечет сквозь щели в полу.

Уважаемая горизонтальная плоскость! Я не желаю быть ковриком. Не тянись к моей упрямой башке, разболтанной лампочке страхов и снов...

Вот улица, где живет моя голова, потягивая сигареты. Я вижу, как она дремлет на подоконнике, когда иду в колледж изучать микробиологию, которую в конце концов бросаю, потому что все это слишком уж мелко, чтобы многое значить в мире, где я пытаюсь жить.
И я переключаюсь на ядерную физику, она нужна, чтобы разобраться в устройстве атомов и частиц. Физику я тоже бросаю, когда осознаю наконец, что речь идет о вещах, намного меньших, чем в микробиологии.
Тогда я решаю, что должен стать астрономом, чтобы открыть себе всю широту обзора, но обнаруживаю лишь точки, и преподаватель говорит, что свет любой из них потратил миллионы, да нет, биллионы лет, чтобы только сейчас воздействовать на наши глазные нервы, и на самом деле все звезды, которые нам видны, давно потухли, оставив после себя лишь длинную тоскливую световую нить. Хотел бы я знать, какое все это имеет отношение к миру, где я пытаюсь жить. Так что я бросаю и астрономию.
Теперь я хожу сюда, на эту улицу и смотрю, как моя голова дремлет на подоконнике, потягивает сигареты, подмигивает, да мало ли чем займешься в том абсолютном спокойствии, какое приходит только с утратой последней надежды.

Однажды ночью я заказал такси. И тут же машина вломилась сквозь стену, хотя вообще-то я живу на шестом этаже, а шофер в желтом на самом деле — облачко канареек, принявшее очертания человека, и вот они разлетаются в стороны и льют желтыми струями из окон такси...
Увидев все эти чудеса, я снимаю трубку и отказываюсь от такси: канарейки залетают обратно в машину, собираются в облачко с очертаниями водителя. Такси задним ходом выезжает сквозь стену, и пролом в стене исчезает...
Но я, как заведенный, снова снимаю трубку, вызываю такси, и машина уже въезжает сквозь стену, и водитель в желтом уже разлетается в стороны...

В коробке лежали ценные для хозяина вещи, иначе век бы им туда не попасть: игрушечный человечек без руки, и ноги у него, между прочим, тоже не было.
На самом деле не было обеих рук сразу. И ног тоже не было — ни левой, ни правой, а еще не было туловища и головы.
Но все это не имеет значения, потому что там был еще один игрушечный человечек. У того тоже не хватало руки и ноги.
На самом деле рук у него не было вовсе, да, впрочем, и ног, и туловища, и головы.
Но и это не имеет значения: коробка была полна безруких и безногих игрушек без туловища и головы.
Но это тоже не имеет значения, потому что самой коробки — не было... Да и ее хозяина...
В конце концов остается только порядок слов и по-прежнему никакого значения...

Жил-был человек, который хотел стать животным, но только в качестве хобби. Он никогда и не рассчитывал сделаться профессионалом. К тому же он хотел сохранить свой любительский статус на случай, если его животное попадет в разряд вымерших. Тогда он сможет быстро переключиться и сделать вид, что не имеет ничего общего со своим бывшим животным.
И если что, он ответит: "Я? ну что вы, я просто любитель".

Вы уверены, что вы не вымирающий профессионал?
Клянусь вам...