А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я #    библиография



Вернуться на предыдущую страницу

   Антология

   
Андрей ГОНЧАРОВ (Германия) — прозаик. Автор двух книг.



Шестипалая перчатка и золотой браслет

— Вам снятся эротические сны?
— Иногда.
— Расскажите мне о последнем из них.
— Я не вспомню.
— Не вспомните чего?
— Я не вспомню сна, это было очень давно.
— Как давно?
— Не помню.
— Ну, неделю назад, две?...
— Я же говорю — давно, кажется год назад.
— Год назад? Да, это давно, это очень давно. (Вздох) Вы уверены, что можете рассказать эротический сон именно такой давности?
— Да, это последний сон.
— Ну, хорошо, расскажите.
— Да нечего рассказывать-то.
— Если мы хотим с вами до конца разрешить вашу проблему, проблему сексуальной несовместимости с женой, нам приходится рассматривать самые невероятные моменты вашей жизни. Или даже...
— Рука.
— Что "рука"?
— Мне приснилась тогда рука.
— Очень хорошо.
— Рука была в черной шерстяной перчатке. Она была очень странная — я насчитал шесть пальцев, получались большой палец, мизинец, два безымянных пальца, средний и указательный.
— А как вы поняли, что именно два безымянных пальца? А не два указательных и средних?
— Я не задумывался — во сне разве задумываешься. Ты просто видишь и все. Ты знаешь, что это два безымянных пальца правой руки и что рука принадлежала мужчине.
— Именно правая рука? Почему?
— Не знаю.
— А почему она принадлежала мужчине?
— Большая рука, широкая ладонь.
— Вы как-то ее ощущали? Что-то с ней делали?
— Ощущал, конечно. Рука меня трогала.
— Вы были голым?
— Нет, что вы! Я был одетым! Одет, как всегда на работе — брюки, рубашка с галстуком, пиджак.
— Вам было приятно, что мужская рука вас трогает?
— Я не задумывался — разве во сне задумываешься.
— Она именно вас трогала или щупала, ласкала? Опишите, пожалуйста, подробнее свои ощущения. Она прикасалась к вашему лицу?
— Она не прикасалась к моему лицу, да я бы и не позволил. Она гладила меня сквозь одежду.
— Подождите минутку (звук смены аудиокассеты, щелкнула кнопка). Скажите о таком моменте — у руки в черной шерстяной перчатке был хозяин, мужчина? А может, все же женщина? У них тоже бывают широкие ладони. Вы видели хозяина перчатки? Вы можете дать его портрет?
— Нет, я его не видел — я же спал.
— Но вы же видели шестипалую перчатку?
— Да.
— И вы знали, что вы одеты именно так, как описываете?
— Вот именно. Костюм был двубортный, серый. Короче, каждодневный.
— Вы лежали или стояли? Где все это происходило?
— Я же спал. Я лежал в гостиной. Дома никого не было, и я был этому очень рад. Потому что чудовищно устал и никого не хотел слышать — ни жены, ни детей, ни собаки. Я чуть-чуть отпил баночное пиво, сел на диван, стянул галстук и как-то незаметно прилег на подушку. И заснул.
— Перчатка сразу появилась во сне?
— Я так вам не скажу — так было все давно. Может и сразу, может и позже. Разве во сне время замечаешь. Главное она появилась.
— Как вы отнеслись к этому?
— Да никак. Интересно было, что дальше. Я же сплю, а вот что она делает?
— Мы говорим о перчатке или о руке в перчатке?
— Конечно, о руке в перчатке. Перчатка не пустая была. Она была, правда, коротковата и иногда выглядывал толстый, очень красивый мужской браслет.
— Золотой?
— Да-да, конечно, золотой такой массивный браслет. Такой браслет можно заказать за границей. Яркое золото, необычный дизайн.
— Вы его узнали?
— Ну, он был похож на браслет моего шефа.
— Это значит, вы узнали браслет. Я смотрю, вы очень воодушевлены.
— Я просто рад, что через столько времени получил объяснение этому браслету.
— А чем он вас озадачил?
— Браслет?
— Да, золотой браслет, похожий на браслет вашего шефа? Я так понял, что вы не могли понять его значения во сне.
— М-м, вы правы.
— Вы не хотите говорить сейчас об этом?
— Да, давайте попозже.
— Сколько вашему шефу лет?
— Сорок три года. Кретин, на месте которого я не хотел бы оказаться.
— Он старше вас на 6 лет, но выглядит вашим ровесником, судя по фотографии, которую вы мне показываете.
— Он очень хорошо выглядит — бассейн, фитнес, солярий, летом только Испания, Таиланд. Но все равно он старше меня — и это ему не дает покоя. Хотя я его никоим образом не трогаю.
— Вы тоже выглядите для своих тридцати семи гораздо лучше. Вы тоже посещаете фитнес-клубы и бассейн? И ездите в Испанию?
— Нет, в клубы я не хожу, времени нет. А в Испании я был один раз.
— Вам там не понравилось, как я вижу.
— Ну, не то чтобы не понравилось. Меня, скорее, это все испугало.
— Что испугало?
— Все! Испания, место, где мы оказались, события, которые потом развернулись. Я терпеть не могу Испании, эти грубые потные мужики вызывают у меня отвращение.
— А испанки?
— Не лучше, хе. С бритыми ногами, сколько не выводи, из них так черные волоски и прут наружу.
— Зачем же вы поехали туда?
— Я поехал по предложению шефа. Сопровождал его. Такая вот была деловая поездка.
— Там что-то произошло между вами? Ссора из-за женщины? Или пришлось занять деньги?
— Нет-нет, я не хочу об этом говорить.
— Хорошо, вернемся к перчатке. Вы уверены, что рассказываете эротический сон?
— Уверен. Это был самый настоящий эротический сон. Рука в перчатке гладила меня через костюм, расстегнула верхние пуговицы рубашки и немного прошлась по голой груди.
— Было приятно?
— Да, ведь перчатка была шерстяная, мягкая. Вот...
— У вас возникла эрекция?
— Я был возбужден, но эрекции не было. Скорее, легкое возбуждение ощущалось внизу живота. Я даже немного раздвинул ноги, чтобы было удобнее.
— Удобнее для чего?
— Ну, если член встанет, чтобы неудобная поза на диване не мешала мне проснуться.
— А, вот как! Вы осознавали, что спите, и уже не хотели пробуждения. Вы ожидали продолжения?
— Да, да...
— Продолжайте. Где были ваши руки?
— Не знаю, не помню, просто не помню.
— Они лежали на половых органах?
— Нет, чтобы такое было, нет, не было.
— Что же дальше? Мужская рука в перчатке гладит вас, и вы возбуждаетесь...
— Но это отвратительно!
— Отвратительно? Вы противоречите себе.
— Нисколько. Сон это сон. А вот в действительности я бы морду набил этому человеку.
— Вы не наблюдали за собой гомосексуальных настроений?
— Это же омерзительно! Я женатый человек, моему сыну 16 лет, случаются интрижки с женщинами. С какой стати я должен что-то ощущать к мужчинам!
— Но ведь нам надо понять причину появления в вашем сне именно мужской руки в перчатке!
— Это вы решайте. Я всего лишь рассказываю один из снов, а сны всегда странные, чепуховые, бывают идиотские.
— Этот сон вы относите, к какому из вышеназванных? Он для вас странный, чепуховый, идиотский?
— Странный, конечно.
— А перед этим вы говорили, что эротический.
— Ну да, он странный и эротический. По-моему, тут все ясно.
— В эротическом сне всегда должна быть разрядка. Скажите, у вас была разрядка.
— Ну... Скажем так, эякуляция случилась. У меня были мокрыми трусы, и на брюках было пятно.
— Ваши ощущения?
— Гадкие. Пришлось все это снять и замочить до прихода семьи.
— Ощущения гадкие у вас были во время разрядки или после того, как проснулись.
— Потом, конечно.
— А что происходило во сне такого, что вы ощутили разрядку?
— Я не могу об этом.
— Почему.
— Это отвратительно, я даже не знаю, как и почему такое случилось?
— Хорошо. Я по-другому спрошу — у вас было ощущение удовлетворения, пустоты, отчаяния, сожаления, вины.
— Э-э, сожаления... Нет, скорее, отчаяния...
— Почему?
— Э-э... Что я так не могу.
— Не можете что?
— Не могу так наяву... наяву...
— Возьмите платок, у вас слезы на глазах.
— Да, я плачу. Спасибо, но платок быстро станет мокрым...
— Ничего, он одноразовый.
— Одноразовый... одноразовая любовь... в конце концов, и жизнь одноразовая... Посмотрите на темное пятно от слез. Такое и на трусах было.
— Вам стыдно?
— И да, и нет. Мне этого так хотелось, и я устроил это во сне. Он пришел ко мне, вошел в меня. Чтобы я не кричал от боли, он снял золотой браслет, и я зажал его зубами. Там еще остались следы... Мне было стыдно, и больше я не принимал его приглашений в Ситжес. Мне было стыдно. Целых шесть дней... У меня жена, шестнадцатилетний сын, которому нужно подавать пример половой роли.... Целых шесть дней... Я, не переставая, думал о них.
— Вам же хочется этого.
— Да, я этого хочу, я снова хочу с ним в Ситжес, и стонать от наслаждения, сжимая зубами золотой браслет.
— Что же мешает возобновить отношения? Ваш шеф не против?
— Нет, не против, он очень настойчив, но мне стыдно перед женой.
— А ваш шеф женат?
— Разумеется. Она очень эффектная женщина, владеет салоном красоты.
— Его жена знает?
— Она лесбиянка. У них брак по расчету.
— А ваша половина догадывается?
— Мне уже все равно. Она слишком добродетельна для плохих мыслей в отношении меня.
— А сын? Почему вы так волнуетесь из-за него. Он взрослый молодой мужчина и ему строить свою жизнь.
— Я не хочу, чтобы он повторил мою жизнь.
— Ну, это большое преувеличение. Я бы сказал, что вы, наоборот, хотели бы, чтобы ваш сын проявил какие-нибудь гомосексуальные наклонности.
— ...
— Вы поняли меня?
— Возможно, вы правы. Нам было бы легче общаться.
— Вынужден вас разочаровать — общение было бы еще более тяжелым.
— Понятно... Можно еще платок?
— Берите упаковку, не стесняйтесь. Она для клиентов.
— У вас они много плачут?
— Скажем так, чувства иногда проявляют себя совсем неожиданно.
— Да, вы правы.
— Я хочу задать вам последний вопрос. Сегодня вы пришли ко мне, по-прежнему не снимая перчаток. Перчатки кожаные и, как я вижу, очень дорогие. Раньше вы объясняли мне наличие перчаток экземой, которой стесняетесь. И тут вы сегодня рассказали о сне с шестипалой перчаткой на правую руку, и я вдруг замечаю, что перчатка на вашей правой руке действительно шестипалая. Как все это объяснить?
— Вы никому не скажете, доктор?
— Разумеется. Это моя работа...
— А вы можете выключить диктофон?
— Пожалуйста. Будем считать, что сеанс закончен.
— Спасибо... Мне... Понимаете, это так трогательно, но мне кажется, у меня растет шестой палец. То есть второй безымянный. Я же ощущаю себя его женой. Столько раз не проходит бесследно, вы понимаете, доктор. Шесть дней в Ситжесе. Шесть раз в день. Это был какой-то ураган. А он, я имею в виду шефа, хочет снова. Он снова заказал тур в Ситжес. Мне кажется, что надо будет купить обручальное кольцо. Могу показать, если хотите. Только не смейтесь, пожалуйста.

Мужчина, покрываясь краской стыда, стягивает дорогую черную кожаную перчатку, и психотерапевт видит обычную правую руку с рыжими конопушками на белой коже. На безымянном пальце одно тонкое, чуть потускневшее обручальное кольцо, и на запястье толстый ярко-золотой браслет.

— Вот, видите, — шепчет мужчина и показывает на маленький бугорок возле безымянного пальца, — он растет, второй палец. Какой он милый, правда?

2004



Тереза и господин Келлерман

У Терезы Дмитренко всегда болели ноги — после многочасового стояния у мойки в пиццерии еще надо было собрать силы на обратный путь. Она экономила на автобусе и ходила пешком. Иногда ее подбрасывал Абдулла, разносчик пиццы, — у него был личный транспорт, старый крошечный "форд" с двумя дверьми. Тереза радовалась, что недалеко живет — от угла Оствестфалендамм с Херманнштрассе, где была пиццерия, всего два квартала до многоквартирного дома. На третьем этаже окнами во двор располагалась ее квартира.
Дома никто не ждал. Единственным говорящим существом был старый телевизор. Он всегда включался, когда Тереза приходила домой, и гудел допоздна — звук собственных шагов приводил ее в ужас. Тереза не могла позволить себе роскоши завести даже поющего кенара, о котором мечтала — откладывала деньги на собственную машину.
По утрам ее встречал господин Келлерман. Отто Келлерман, старший менеджер по персоналу, тридцатишестилетний холостяк с розовой плешью. Он засекал время, когда персонал пиццерии приходил на работу. Отто холодно смотрел на нее, вспотевшую, вбегавшую на кухню через служебный вход, и галочкой отмечал ее фамилию в своих бумагах. Она никогда не опаздывала. Это ей давалось с трудом — приходилось вставать ни свет, ни заря, наскоро завтракать и все равно торопиться, почти бежать, целых два квартала.
Стоя у мойки, Тереза считала, сколько ей надо еще работать, чтобы наконец-то купить машину, самую дешевую и старую. По расчетам выходило — целых полгода. Скорее никак не получалось — деньги для родителей на Украине, арендная плата за квартиру, свет, газ, телефон, медицинская страховка, питание, кое-какие тряпки и непредсказуемая мелочь.
Перед Терезой на стене было прикреплено зеркальце, так она могла видеть входные двери. Перед обедом в них всегда появлялся Келлерман и молча обводил всех взглядом. На ее спине он всегда задерживался, склоняя голову, и Тереза чувствовала, как холод пробирает ее по ногам. Ей был неприятен его взгляд, да и не только ей одной — его считали гомосексуалистом, он никогда не был женат и жил один. Абдулла сплетничал, что Келлерман спит с хозяином пиццерии, жилистым пятидесятилетним Йоханном Штраубом. По крайней мере, господин Штрауб своих сексуальных пристрастий не скрывал.
Так или иначе, Келлерман слишком пристрастно, по ее мнению, смотрел на нее. Всегда было ощущение неясной угрозы с его стороны. Тереза усмехалась над собой — начав работу в пиццерии, она простодушно строила планы стать его женой, все-таки была его ровесницей. Тогда ей казалось, что они подходят друг к другу — одинаковый рост, склонность к полноте, темно-русые волосы и даже глаза одинаковые, карие. Казалось, что ее зримую славянскую чувственность оценят по достоинству. Она стала бы немкой, ездила бы на новом автомобиле, перевезла бы родителей из нищего Харькова и, возможно, воспитывала бы маленького Келлермана.
Прошел год, ничьей женой и любовницей она так и не стала, нельзя же любовью считать редкие ночи с Абдуллой. Турок был деликатным и одуряюще пах душистым мылом. Прижимаясь к ней своим пухлым волосатым телом, он рассказывал о жене и троих детях в Стамбуле.
Однажды Тереза, несмотря на предупреждения синоптиков, забыла зонт. Выскочив после работы, она остановилась на крыльце. Как назло, у Абдуллы был выходной. Она решила переждать немного дурную погоду и прикурила. Во внутреннем дворе стояли баки с мусором, машины, и перед глухой кирпичной стеной соседнего дома кто-то развел аккуратный палисадник. Тереза курила, переминаясь с одной больной ноги на другую, и думала о том, как придет домой и наконец-то ляжет на диван. Над головой прогрохотал гром, дождь перешел в ливень, и она приуныла. Промокнуть значило заболеть с перспективой увольнения. Тереза решила докурить и вернуться на кухню.
Вдруг ее позвали. Тереза покрутила головой и в одной из машин заметила господина Келлермана. Ей стало страшно — значит, все это время он сидел в машине и наблюдал за нею. Зачем? Он снова ее позвал. Тереза посмотрела на темное небо — далекие всполохи часто озаряли его и виднелись плотные, словно из картона, облака.
Машина была шикарной. Звучала тихая музыка и разноцветными огоньками мигала приборная доска. Они молчали. Потом Келлерман спросил, где она живет, и повел машину. Тереза вытянула усталые ноги и вздохнула — будь что будет. Ей все равно. Он предложил дорогие сигареты, и она заметила его руку, аккуратный маникюр и конопушки на розовой коже. Она смотрела на дорогу и курила. На одном из перекрестков они остановились. Лобовое стекло периодически окрашивалось в красный цвет. Тереза уловила дорогой парфюм и бросила украдкой на Келлермана взгляд. Профиль ей не понравился — нос уточкой, двойной подбородок и маленький лоб. Так и должны выглядеть педерасты. Она торопливо загасила сигарету и попросила остановить машину — они приехали. Перед выходом она задержалась и, стараясь не коверкать немецкий, поблагодарила. Кажется, он хотел что-то сказать, но, пристально вглядевшись в нее, только кивнул. У Терезы сильно стучало сердце, она боялась, что Келлерман все слышит, и зачем-то предложила угоститься.
Дома, заваривая чай, она проклинала себя за эту глупость. Келлерман ходил за ее спиной, и она снова ощущала, как холод ползет по ногам. Спасительного зеркальца не было, а оглянуться она боялась. Слушала его шаги и гадала, что он думает о ней. Надо было бы включить телевизор — звук чужих шагов терзал ее слух. Кажется, он сел. В гулкой тишине Тереза оглянулась — Келлерман сидел на диване и листал старый журнал. Он переворачивал страницы, а смотрел на нее. Это было выше всех сил. Она поставила поднос на столик возле дивана, разлила по чашкам чай и зачем-то опять поблагодарила его. Легкая усмешка пробежала по его губкам, а взгляд скользнул в вырез ее платья. Тереза приказала себе расслабиться и, снова улыбнувшись, зачем-то предложила вино. Келлерман отказался. Келлерман не употреблял алкоголь. Так ей и надо!
Они пили чай и хрустели печеньем. Тереза сдерживалась, чтобы не вскочить и не включить телевизор — от тишины у нее стала гудеть голова.
Вдруг Келлерман заговорил — он стал расспрашивать ее — откуда она, что за страна Украина, кем работала и зачем приехала в Германию. Тереза старательно отвечала, а потом пошла за фотоальбомом. В нем хранились старые фотографии — родителей, брата с женой, маленького племянника, подруг, коллег из школы, в которой проработала, как ни крути, пятнадцать лет...
Келлерман подошел сзади и стал гладить по спине. Она рассказывала и листала альбом. На нее смотрели далекие родственники, а она перед их глазами позволяла себя щупать. Сердито захлопнув альбом, она развернулась к гостю.
Его круглое лицо было похоже на непропеченный блин. Маленький, сжатый в сосредоточенную трубочку рот, редкая щетина над верхней губой вместо усов, короткие ресницы и пристальный немигающий взгляд. Тереза в ужасе зажмурилась — господи, она еще мечтала о маленьком Келлермане.
Вдруг ее руку взяли, задышали жарко в лицо, потом она почувствовала в ладони твердую и горячую чужую плоть, и широко открыла глаза...

Через месяц Тереза купила машину и поющего кенара.

Иногда она плачет в подушку — вспоминает о деликатном пухлом Абдулле.

2004