|
|
Ольга КАРИБДЖАНЯН (Киев) — прозаик.
ГАЗОН
Серые стекла мюнхенского аэропорта на фоне свинцового неба казались двухмерным рисунком, но необычайно ярким и выпуклым. Само здание — сплошное серебристое стекло. Вот она, новая реальность, кое-где перемежающаяся с тонкими линиями металлических оправ, строгих, четких, уверенных. Самолеты — слепяще-белые карандаши — располагались по всему периметру полосы.
Он сидел в зале вылета в одном из кресел и глядел в окно. Окно? Да это была сплошная стеклянная стена. Перед ним развернулась картина утреннего пробуждения аэропорта. Карандаши выруливали на взлетную полосу, рассеченную ровными белыми линеями и уносили в себе задумчивых путешественников, их прямоугольные дипломаты и сумки.
Шесть пятьдесят, кажется, он засыпает.
Семь двадцать две. Рано, ещё слишком рано. Можно бы поспать, но в кафетерии жужжала кофе-машина.
Он присел к одному из столиков и высыпал сахар в свою чашку. Небо за стеклом посветлело.
"Идеально", — думал он. Его завораживала пропорциональность и гармония прямых линий. Он вспомнил, как его поразил зеленый газон по ту сторону аэропорта. После нескольких часов насыщенных серых оттенков, цвет травы оказался вне его восприятия. Как будто он даже не подозревал о существовании зелени. Смотрел и не мог оторваться, пораженный нереальностью цветового пятна. Серый вводит в монотонность и плавность размышлений, а зеленый кричит и требует внимания.
Это был хороший знак. Сейчас он вспоминал и восхищался. Но для него газон позади. Через два часа в этом месте о нем останется лишь карандашный росчерк шасси.
10 мая 2004 год
ИГРУШКИ
Двери кондитерской то и дело распахивались и выпускали на улицу соблазнительные запахи шоколадных тортов и ванильного печенья. Малыш заныл. Уж очень ему хотелось сладкой ромовой бабы, что стояла в витрине на крутящейся тарелке. Но мать силком оттащила его от окна кондитерской, и мечта о пирожном увенчалась крепким подзатыльником. Он собрался было раскрыть рот и зареветь на всю улицу, но его внимание отвлекла пухлая мамаша с отвратительной рыжей девочкой, за которыми только что закрылась дверь сладкого царства. Толстуха держала в руках коробку с пирогом, а рыжая на ходу жевала корзиночку с кремом. Малыш заплакал во весь голос.
Угрожающее шипение матери, возможно, привело бы мальчика в чувство, если бы за углом не показались окна магазина игрушек. Продолжая скулить, малыш попытался вырвать ладошку из руки матери. Ему казалось, что достаточно добежать до дверей магазина, а уж там он как-нибудь заставил её хотя бы зайти, ну просто взглянуть. Звонкая оплеуха лишь удесятерила силу плача, малыш с пунцовым лицом продолжал дергать руку, брыкался и порывался укусить стальные запястья женщины. На них стали оборачиваться прохожие.
Мать тем временем волокла его по улице. Капризный, вечно ноющий…он никогда не плакал громко и требовательно, как другие дети. Это был скулёж, протяжный и низкий вой звереныша. "Какая дрянь", - думала она, таща за собой измазанного в соплях и слезах волчонка.
Они не прошли и нескольких метров, как новая истерика затрясла малыша. Нет, он даже не заметил мороженщика. Его взгляд, его существо приковали к себе чудная оранжевая лопаточка и такое же оранжевое пластмассовое ведерко. Уличный торговец, раскладывающий на лотке детские забавки, поспешил было на помощь ребенку, добродушно наклонился к нему, но увидев серое от ярости лицо женщины, отступил. Оранжевые чудеса остались позади.
Из пасти льва лилась тонкая струйка чистой воды. Мать наконец остановилась возле фонтана. Исцарапанные запястья распухли. Она отпустила руку мальчика, но пальцами вцепилась ему в плечо и развернула его к себе лицом. Приглушенным спокойным голосом она сказала:
"Я ненавижу тебя, гаденыш." Мальчик смотрел на неё большими темными глазами. "Ненавижу, слышишь!" — закричала она.
И тут оттолкнула малыша и бросилась бежать. Удивленный мальчик стоял под каменным львом.
* * *
Через несколько часов она нашла его. Малыш стоял возле витрины кондитерской и пожирал глазами ромовую бабу на крутящейся подставке. "Ненавижу тебя…" — думали они, глядя на лица друг друга, отражавшиеся в стекле.
24 июня 2004 года
Киев
БЛИНЧИК
Его новая шляпа напоминала большой яичный блин. Он разглядывал её со всех сторон, вертел в руках, прилаживал к голове, но это был все тот же желтый блинчик, который он купил два дня назад.
Увидев шляпу, его жена поджала губы и потребовала избавиться от неё. Однако же он с такой силой вцепился в блинчик, что ей оставалось швырнуть полотенце на пол и грохотом двери оповестить о безобедном положении мужа.
Шляпа была неуправляема. В общем-то, она значительно сужала угол зрения — края опускались на лицо и занавешивали глаза.
"Забавно, — думал он. — только вот зачем я её купил?"
Кроме покупки и нескольких примерок, жизнь шляпы не была отмечена хоть сколько-нибудь значительными событиями. Для выхода её не надевали ни разу.
Он мял поля блинчика, крутился перед зеркалом. Шляпу совершенно не с чем было носить — желток на лысине смотрелся безобразно и противоречил любому наряду. Костюмы демонстрировали презрение его макушке. Шляпа была упряма и самоуверенна, и её пришлось отложить подальше.
Шляпа не обижалась и ждала. На десятый месяц со дня покупки он нашел её среди кучи пододеяльников и чистых носков. Но шляпа оставалась непреклонной. Он надвигал её на самый затылок, натягивал почти до подбородка, но всё-таки ей опять пришлось отправиться коротать время в компании старого белья в платяной сундук. О шляпе на время забыли, семейное равновесие было восстановлено.
Когда почти через сорок лет шляпа вновь увидела хозяина, тот удивился, что она не постарела ни на миг со времен её покупки. Блинчик был все таким же желтым и всё так же ограничивал кругозор носящего. Птичьи лапки старика ухватились за канареечные поля.
Из зеркала на него смотрел сморщенный гриб с желтой шляпкой. Он наконец сообразил, что в отличие от прочего тряпья, блинчик не менялся в угоду своему хозяину.
Старик в новой шляпе стал неуправляем и терпелив. За всю свою жизнь он встретил одну единственную вещь с твердым характером, которой оказалась его собственная шляпа, по форме больше похожая на блин, и неизвестно зачем купленная.
15 июня 2004
Киев
ПИРОГ
Была такая игра: как-то раз они договорились испечь большущий пирог. И пригласили всех желающих. Каждый из них должен был принести с собой для пирога… Яблоки? Вот и не угадали. Это был вполне… необычный пирог. Желающие должны были принести самое лучшее, самое вкусное, самое ценное, что отыскали у себя в доме или в душе. И положить в начинку. Несколько дней возле кондитерской стояла очередь — охотников поучаствовать в пироге было хоть отбавляй. Пекарь от зари до глубокой ночи принимал у людей коробочки, пакетики, баночки, заботливо и бережно упакованные — это было самое лучшее, что они нашли у себя или в себе. И вот, в ночь на пятницу пекарь принял наконец-то узелок и последнего посетителя и запер дверь на засов. Скажу вам, даже занавески — и те опустил на окнах, чтобы любопытные не мешали ему и не отвлекали.
Под кондитерской уже собиралась толпа. Всем хотелось отведать чудесного пирога, намеревались также отнести по кусочку тем друзьям и родным, кто не мог придти на праздник. Были и те, кто хотели унести по пирожку домой для себя, на утро. А как иначе?! — они ведь принесли для пирога самое лучшее — что было у них дома или в душе.
Людей становилось все больше и больше, а из домика доносилось веселое позвякивание кастрюль и ножей. В воздухе запахло корицей и ванилью, хотя пирог был совсем не с яблоками. Люди заволновались, зашептали — "Ну, уже, наверное, совсем скоро!"
И вот, наконец-то двери кондитерской распахнулись и на огромной тележке пекарь выкатил Пирог. Как он волшебно пах! Толпа ахнула и захлопала в ладоши. Усталый пекарь в белом колпачке поклонился. Тут из домика выбежали два мальчика — они толкли перед собой ещё одну тележку — с тарелками. Пекарь стал нарезать пирог, а мальчишки раскладывать на тарелки и раздавать всем. Тысячи рук одновременно тянулись к ним за тарелочками с чудесным лакомством. И вдруг…
Началось что-то странное и невообразимое! Те, кто успели откусить от пирога, выплевывали его, растеряно глядели на тарелку, и ничего не могли понять. Ведь это должен был быть самый вкусный и самый лучший в мире пирог! Ах этот пройдоха пекарь! Не иначе, как все лучшее забрал себе, а в начинку напихал всякой гадости!!!
Шум, гам стоял — беднягу пекаря собрались было поколотить. Но тот со слезами на глазах уверял, всё что принесли — он положил в пирог. Обыскали кондитерскую… Оказалось, что не соврал пекарь — в домике ничего не нашли, кроме немытых кастрюль и бутылочки вишневого сиропа.
Странное дело? Что с пирогом? Люди разводили руками. Пекарь с грустным лицом продолжал нарезать большие куски, но никто протягивал тарелки за добавкой. Люди позлились, пошумели и разошлись. Пекарь махнул рукой и ушел к себе в кондитерскую. Под тележкой остались двое мальчишек. Перемазанные шоколадом, они продолжали объедать сладкую глазурь с пирога. В общем-то, пирог был не так уж и плох, если дело не касалось начинки — ведь это лучшее, что люди нашли в своем доме или в своей душе.
6 апреля 2004
Киев
|