Магдалена КОСТОВА-ПАНАЙОТОВА — поэтесса, филолог, литературный критик, крупнейший в Болгарии специалист по русской неофициальной поэзии 1950 — 1990-х гг. Окончила филологический и журналистский факультеты Софийского университета, где теперь преподает. В 1996 г. защитила докторскую диссертацию по творчеству русского поэта-эмигранта Георгия Иванова. Автор работ в области теории болгарской и русской литературы ХХ века. Автор книг литературной критики "Между игрой и откровением", "Жизнь, что мне приснилась (Поэзия и проза Г. Иванова)", "Болгарская литературная классика", "Деконструкция канона: Русская неофициальная лирика". Автор книги стихов "Тропизми" (1996); участница международной литературной группы "СССР!", редактор электронного литературного журнала "LiterNet".

Стихотворения были опубликованы в журнале "Дети Ра" (№ 13, 2005 г.).

Разлетелись вазы осколки
как вагоны взорванного эшелона
слова рассыпались во тьме
в тишине зависло "а если
                    опять"
хищную усмешку свою обронил —
мимикрию падающего знака

Огрызок тишины,
А может — просто крошка,
забродившая ракия
в отбитом черепке на окне.
Ты бредешь навстречу мне
такой весь темно-синий,
дорогой такой
и неуместный весь.
Звезды — эти
огромные
сверкающие буйволицы —
пережевывая твою
темную рубашку —
молчат.

Стихотворения были опубликованы в журнале "Дети Ра" № 3 — 4 (29 — 30), 2007 г.

Огрызок тишины,
А может — просто крошка,
забродившая ракия
в отбитом черепке на окне.
Ты бредешь навстречу мне
такой весь темно-синий,
дорогой такой
и неуместный весь.
Звезды — эти
томные
огромные
сверкающие коровы —
пережевывают твою
рубашку темную
и
молчат.

Когда распадаются листья, я тебя вижу.
Мои ладони в малиновом варенье и так
предательски липки. Но я не хочу,
чтобы ты обнаружил меня —
маленький знак между слепленных строк.
Малиновая кровь — любовь понарошку.
Читаю карнавально танцующие знаки.
Читаю их.
И вычеркиваю их.
Исправляю
их.
А что же такое влюбленность, если
не прочтенье всех неуместных
никому не нужных
исправлений.

Бескрайнее поле, рельсы, скользящие
куда-то в никуда, куда-то за горизонт —
они, видать, костыли того странного
облака, что
волочится за нами:
там-та-там, там-там-та-там
И ребенок, что вопрошает:
"Мам, а кто расплескал эти лужи?"
Мать испуганно смотрит, а лужи
ухмыляются, смеются ехидно —
Да-да, расплескавший их уже близко,
идет собирать с нас дань,
идет выбивать долги.
И строго стучит костылем:
там-та-там, там-там-та-там

Окно изобразило
какое-то лицо.
Или это лицо
изобразило окно.
А, в сущности,
для голубя
на подоконнике
все это значенья не имеет.
И катится песчинка в небытие.
И пронзает, пронзает его.
Из сосуда, теплого, как тело,
выскакивает, мчится
автобус —
от избытка мыслей урчащий,
или
вот истекает дождик журчащий.
А я падаю, падаю...
Или,
быть может, не падаю —
что, в сущности,
не имеет значенья,
если тебя кто-то придумал,
подобно тому, как
скучающая кошка
выдумывает
себе голубя на
подоконнике.

Я укрылась в теплом ветре,
который мчится навстречу тебе,
сбивая с корней тополя.
Знаю, знаю, что поздно
своей любовью поить тебя,
верю, что поздно быть частью
единого горького слова.
Да ты ведь и сам же знаешь,
что
не бывает разумного счастья.
И поэтому я
тону-задыхаюсь в этом
теплом ветре
в надежде,
что
вот он пронзит, изорвет
мою
последнюю
никому не отданную,
никем не растраченную
нежность.

Твой голос струится-дымится по вертикали
и втекает в самое вымя мрака. Но тут
на нас
без объявленья войны нападает
невнятная такая тревога —
желаемое страстно
и нежеланное, незванное чудо.
Не существует вещи в себе.
Как не бывает утолимой жажды.
А значит, возможно, что даже и я —
всего лишь
сигаретным дымом
небрежно
начертанный
на фоне пейзажа образ
твоего желания.

Оно завязало небо узлом,
да, узлом, который не расплести,
а можно лишь только разрубить.
Листья мерцают в его глубокой, черной сети,
и так беззащитно, испуганно так
бьются-стучат их сердечки.
Там, в сладких скорлупках, укрыто
жгучее желание филина, а дух его
крадется-взбирается на самый верх по ветвям,
и накрывает гнездо взбаламученная тень.
Не хочу смотреть на этот желтый
огрызок луны —
дымящуюся серу.
Прогибается вытянувшееся дерево —
бесконечная Вавилонская башня
из недосказанных ветров — вверх
к теплому изгибу моря.