Евгений ЛЕСИН (Москва) — поэт. Родился в Москве в 1965 году. Учился в Московском институте стали и сплавов, служил в Советской армии, работал инженером-технологом и химиком в котельной. В 1990-м году, когда рухнула советская власть, поступил в Литературный институт имени Горького, который и окончил в 1995 году. Окончил аспирантуру, диссертацию — о Венедикте Ерофееве — так и не написал. С 1995 года работал в газете "Книжное обозрение". С 2002-го в "Независимой газете". В настоящее время — ответственный редактор приложения "НГ— Ex Libris". Автор книги "Записки из похмелья".

Банда Януковича-Ющенко,
...фашистская свора.
Данилу Давыдова плющила,
Прижимала лицом к забору.
Чекисты и жидовские морды,
Проклятые полицаи
Били его, но твердо
Сражался поэт с подлецами.
Они направляли дуло
Пистолета ему в сердце.
Понаехавшие из Барнаула
Антисемиты и иноверцы.
Дергали его за бороду,
Критиковали его работы.
Вон из нашего города,
...фашистская поебота!
Он лежал, никого не выдав.
Глыба. Герой. Светило.
Да здравствует Данила Давыдов.
Да здравствует Давыдов Данила.

Стихотворения были опубликованы в книге "Русские вопли", М., издательство "Ракета", 2005.

Народы, страны и века,
И миллиарды гигабайт.
И лишь всего одна строка:
She valks in beauty like the nigt…

В деревне Бор
41 двор.
А в деревне Петров
Восемь дворов.

Три старухи и дед.
Гроб с кислородом.
А времени нет,
Одни времена года.

Весенним утром в Подмосковье
Среди берез и тополей,
Напившись менструальной крови,
Я спал в блевотине твоей.

Вокруг гремели электрички.
И нежно щебетали птички.

Стихотворения были опубликованы в журнале "Дети Ра" № 1 — 2 (27 — 28), 2006 г.

Федеральная трасса. КамАЗы
И комбайны, везущие сеялки.
А навстречу могучие КрАЗы
И комбайны, везущие веялки.

Поселяне. Большая дорога,
Свечку ставь, что тебя не зарезали.
И гаишник в одежде Ван-Гога —
Жаль, что ухо ему не отрезали.

Ну и т.д.

Смерть эротична, смерть тревожит,
Смерть вызывает страх и смех.
Она зовет к себе на ложе,
Сулит наложницу и грех.
Она красива, некрасива.
И невозможно устоять —
Так хочется невыносимо
Чужое тело обнимать.

Чужое, голое, живое…
Да ты не думай, разбуди.
Веди меня ночной Москвою,
Куда угодно, но веди.

Болит спина. Замучили поэты.
Москва, литература — ну ее.
Одни уходят с шумом из газеты,
Другие тихо — и в небытие.

А я иду и верю в силу слов,
Как критик и поэт А.Н. Щуплов.

Люблю Москву я поздним летом,
Когда "выгуливать" машины
Везут по стареньким проспектам
И переулочкам мужчины.
Воскресный город им приятен,
Зовет к себе воспоминанья.
Он чист, уютен и опрятен,
Стоят на набережной зданья.

И мужички сидят по трое,
С утра беззлобно выпивая.
Москва пока еще не Троя,
Москва пока еще живая.

Она не спит под забором,
Прогуливается с кирпичом.
Она работает прокурором,
А также и палачом

В одной зарубежной фирме,
Где каждой твари по паре.
Она лютовала в Бирме,
Лютовала в Кот-Дивуаре.

Ее до сих пор помнят
Боснийцы, сербы, хорваты,
Лондонские каменоломни,
Арабские эмираты.

В тюрьмах Бадена-Бадена
О ней слагают легенды.
Она пытала Бен Ладена,
Расстреляла Альенде.

Она казнила заложников,
Вешала отравителей.
И топила безбожников
В Храме Христа Спасителя.

Пока она все не бросила,
Руки пока не устали,
Ее боялись Иосифы —
Бродский, Кобзон и Сталин.

Она любила империю,
Теперь она любит кошек.
А ведь когда-то Берию
Растерзала в горошек.

Она не спит под забором,
Не нуждается в ширме.
Она работает прокурором
В одной зарубежной фирме.

Она люта и свирепа.
У нее вместо рыла репа.
Вместо ушей грибы.
Вместо зубов столбы.
Вместо ноги бревно,
Вместо руки бревно.
И вместо второй руки,
И вместо второй ноги.
Вся она, как изба.
Грудь у ней — два горба.
Ты ее сторонись,
Ты ее берегись.
А иначе не обессудь:
Лбом она твою грудь
Яростно прошибет.
Ну, и капут придет.

Все уничтожено злым ворогом.
А ведь у нас была с тобою
Москва-столица — еще городом.
Москва-река — еще рекою.

Не задыхалась под кадилами
И новорусскими крестами.
И МКАД пешком переходили мы,
И речку вплавь переплывали.

Вольготно девочкам и мальчикам
Тут раньше было вечерами.
Теперь же — головы купальщикам
Буржуи режут катерами.

Темной ночью, в понедельник,
Словно славный Хоган Халк,
Я опять сижу без денег.
А любовник и подельник,
Каркнул ворон: абырвалг.
Ворон черный, что ты вьешься,
Обрывая тополя?
Ты подачки не дождешься,
Крошки хлеба не дождешься.
Каркнул ворон: тру-ля-ля.
Каркнул ворон, птичка божья,
И разлил мое вино.
Я иду по бездорожью,
И кривит мне ворон рожу,
И долдонит: все равно.
Все равны перед законом,
Ворон четкий выбор дал:
Или бегать по притонам.
Или шарить по вагонам.
Каркнул ворон: абырвалг...

Ну и т.д.

Мы верим божьему разбою,
Тому, что он вершит судьбой.
А есть лишь небо над водою
И есть земля, что под водой.
Глядит животное влюбленно,
Гниет до сладости хурма.
И богословы исступленно
Все спорят о сортах дерьма.

Майка белая, лифчик цветочками.
Телефон пожурчал и зачах.
И четыре бретельки цепочками
На больших загорелых плечах.

Брюки белые, длинные, грязные.
До ширинки висят телеса.
Да, мне нравятся девочки разные,
Но порою вкусней колбаса.

Догадал черт родиться с душой
И талантом в России — вот жалость.
Нам казалось, что все хорошо,
Оказалось, что только казалось.

Я не вру, а сочиняю,
Да и то лишь иногда.
Даже если уезжаю
В неживые города,

Все равно вернусь поближе
К малой родине своей.
Вот и море пятки лижет,
Но оно мне как музей.

А живу я не в музее.
Не живу в музее я.
Я еще не в мавзолее,
Я живой еще, друзья.

Не могу я править балом.
Мне дожить бы до седин.
Ведь таких, как вы — навалом.
А вот я у вас один.

Мы все живем в Доме-2.
Даже не Дом-1.
Какая еще Москва?
И сам себе господин?

Какой к чертям Ленинград,
Кразнознаменск и Брест?
Сплошной элитарный ад
На 6 миллиардов мест.

И не всегда на костях
Вырастает успех.
Погляди, в "Новостях" —
Сплошь закадровый смех.

Опять не жизнь, а игра,
Арена, подиум, торг.
Трудно без топора?
Иди, отдохни в морг.

А там подойду и я.
Ну, не криви лицо.
Нас окружают друзья
И сжимают кольцо.

Кругом все Манфреды и Каины.
Их на пустое не зови.
Они великой дружбой спаяны
И умирают от Любви.

Брунгильды, Демоны, Валькирии
Сверкают золотом погон.
У них, что ночи, то — Кабирии,
И каждый день Армагеддон.

Все Люциферы сплошь да Берии,
Лишь я нечаянным плевком
Сижу на краешке империи —
Простая девушка с веслом.

Смерть уравнивает в правах,
Несмотря на качество гроба.
Он солдат, а ты олигарх.
А теперь покойники оба.

И стоите перед судом —
Молчаливым райтрибуналом.
За Варшаву и за Содом
Не отмажешься черным налом.

И не вызвать уже слезу
У рогатых подручных бога.
Кто там? Трое в одном тазу?
Белой скатертью вам дорога.

Возле города Кабула
Ходят-бродят ваххабиты.
Там подлодка потонула,
Тут от водки все убиты.

Налетели ветры злые,
Море тоже не скучает.
Президент страны России
На вопросы отвечает.

Отозвали депутата
И обидели министра.
Посадили адвоката
И народного артиста.
Голосует "красный пояс":
Проигравшего сожрали.
Самолет упал на поезд,
У меня стакан украли.

С неба звездочка упала
На ступени Эрмитажа.
Город к черту разметала,
Говорят, и мэра даже.

И остатки Ленинграда
Привезут в Москву частями.
Да идите на хрен, гады,
Со своими новостями.

Мы живем на бумаге и
Умираем в траве.
Рвутся комики в трагики,
Как фашисты к Москве.

По дороге единственной
Мир летит под откос.
И повсюду воинственно
Торжествует серьез.

И отмерено каждому,
Все мы под колпаком.
Только я лишь согражданам
Улыбаюсь тайком.

Скучают Ленинские горы,
Покрыта листьями трава.
Под метромост втекает гордо
Моя река, моя Москва.

Сиди, товарищ, и не сетуй,
Ведь я пока еще живу.
Впадает старенькая Сетунь
Сквозь камни в старую Москву.

Солнце светит, снег лежит
На траве зеленой.
Ковыляет инвалид
Неопохмеленный.

Шаг, другой и вот уже
Вышел к магазину.
Снег лежит на гараже,
Солнце греет спину.

Пес на солнышке блажит -
Ничего не нужно.
Солнце светит, снег лежит,
Я иду на службу.

Стихотворения были опубликованы в журнале "Дети Ра" (№ 11 — 12 (37 — 38), 2007 г.).

Летом так и тянет вдоль реки.
Там, где одуванчиков парад.
Желтые убрали парики,
Белые надели и стоят.

Под любым кустом и дом и стол.
Речка, переезд и все свои.
Яблоневый сад уже отцвел
И вовсю запели соловьи.

Соревнуясь, кто же победит —
Ты на бабах или на бобах.
Голубятня старая скрипит.
И сидят вороны на столбах.

Если ты, скотина, за рулем,
Уступи, паскуда, место даме,
Что ведет трамвай. Ну а потом
Сдохни, гад, животное с правами.

Что ж вы загудели на меня?
Я ж по тротуару, блин, шагаю.
Наглая тупая шоферня
Снова не дает пути трамваю.

Жирная вонючка за рулем,
Сгинь быстрее, больше не могу я.
Мы чужие в городе родном,
Дай тебя, трамвайчик, расцелую.

Чекист выходит из подъезда.
А мы сидим у гастронома.
Мы не нашли другого места.
И не искали. Так знакома

Картина: водочка, закуска.
И сверху небо голубое.
Чекисту грустно, очень грустно.
Сам виноват: не будь гебнею.

Стоят машины на тротуаре.
В них каждой твари сидит по паре.
Такой бы твари веслом по харе.
Их слишком много на нашем шаре.

Одна лишь радость у пешехода.
У них там пробки, а мне свобода.
Ни светофора, ни перехода
Уже не надо. Адью, уроды.

Из окон корочкой несет поджаристой.
Котлетки стряпаю и куличи.
Ведь здесь парковки нет, а им — пожалуйста.
Погрейтесь, милые, в моей печи.

Иду по городу я с монтировочкой,
Крушу фольксвагены и БМВ.
На тротуаре встал? Привет, страховочка.
А то разъездились тут по Москве.

Лето, день, бутылка кваса,
Водка, курица и лук.
Воробьи воруют мясо
Прямо из дрожащих рук.

Две конфетки, две котлетки,
Речка, яблоневый сад.
Соловей орет на ветке:
Соловьиху хочет, гад.

Надрываются пичуги.
Что ни ветка, то нахал.
Кыш отсюда, сволочуги —
Царь природы забухал.

Побелел и грустит одуванчик.
Знать, пора собираться в дорогу.
Обольщает бесстыдный обманщик
Одуванчиков Господа Бога.

Нет на свете печальнее места,
Да и времени, нет, я серьезно.
Две старушки стоят у подъезда:
Не прогулка, но все-таки — воздух.

А вокруг суета и цветенье,
Происходят события в мире.
И старушки стоят без движенья,
Им до лавочки метра четыре.

Баба разлеглась и стонет страстно,
Принимая радостную мощь.
Утром завалил столицу властно
Молодой мужчина — летний дождь.

Баба растеклась, блестит от счастья.
Бабе надо много мужиков.
Дождик разбивается на части,
Глупый сын наивных облаков.

Баба улыбнулась, тянет спину.
Все уже забыла — ветра дочь.
Сделал свое дело да и сгинул
Молодой мужчина, летний дождь.

Успешные люди не ездят в трамваях,
Успешные люди сидят в казино,
Немного на зонах, потом на Гавайях.
О них режиссеры снимают кино.

Успешные люди не знают покоя
В заботах о счастье планеты Земля.
А мы, безуспешное быдло тупое,
Блюем самогоном на стены Кремля.

Успешные люди живут в Подмосковье,
Работают в пыльной и душной Москве.
А мы прожигаем остатки здоровья
С бутылкою лежа в зеленой траве.

Успешные люди на Марс и Венеру
Отправятся скоро. И нам никогда
Они не испортят уже атмосферу.
И сами мы будем себе господа.

И мы перестанем кататься в трамваях
И будем отважно сидеть в казино.
Немного на зонах, потом на Гавайях.
И снимут о нас режиссеры кино.

Поскольку мы тоже не знаем покоя
В заботах о счастье планеты Земля.
А вы, безуспешное быдло тупое,
Не смейте блевать нам на стены Кремля!

Для чего — и сам не понимаю —
По литературным вечерам
Я хожу и руки пожимаю
Всяким неприятным сволочам.

Всех не приголубишь, не погладишь.
И не угодишь им никогда.
К каждому за столик не присядешь.
Ну и ладно. Тоже мне беда.

Они рвались в наполеоны,
Священной яростью горя.
И бодро клали миллионы
Они за веру и царя.

Они служили государю,
Служили фюреру потом.
И своему народу харю
Давили чистым сапогом.

У них отечество украли,
А ведь они со всей душой…
Они красиво умирали
И убивали хорошо.

Они и плакали красиво,
О бывшей родине скорбя,
Когда уставшая Россия
Их отшвырнула от себя.

Теперь они уже герои,
Теперь они богатыри,
Что штурмовали стены Трои,
А не бандиты-упыри.

В дыму побед и преступлений
Мелькнули люди, годы, жизнь.
Россия встала на колени
И снова верит в миражи.

А дети красных командиров,
Священной яростью горя,
В огромных сталинских квартирах
Поют за веру и царя.