Анатолий Шор — поэт.

(Из антологии "Ленинградский верлибр")

* * *

гипертрофированы рост и эпос пространства
организованного — тщетны
пронизывающие дрожью нездоровой
усилия любви, служебных
обязанностей; неверным
светом зыблемые камни
набухли влагой темною, висит
в отечной толще вод и неба купол
исаакиевский, прогорклый
воздух сожительств коммунальных
изъеден унижениями, злоба
дня копится в шифрах некрополя
закрытых фондов, прозы
чиновничьей, сбивчивых глаголов воли
полынной, продавлены
гнилые пятна окон между
трухою торсов на фасадах, мрак
размокший ложится в складки
улиц, несвежими тенями
на лица, крошатся гипсовые слепки, времена
переименований довольствуются грубой
подделкой — тем устойчивее
обыденность и раздраженнее рассудок, жест
неловок, мысль
остается незаконченной

* * *

ты загнан в угол, за который платишь
по договору и зависимостью от химер
посредственных, натугой жизнелюбия
непритязательного, заурядной
скабрезностью гиньоля обстоятельств
сводящегося
в толчее и корчах к сходству
бед плоских и дешевых благодатей

исчерпаны перипетии произвольных
сюжетов — очевиден механизм
доступных радостей, расхожих унижений
канонизированных в формулах порядка
отсутствующего — так иссякает
переписка с другом, затхлостью промозглой
несет от расползающихся сукон дня и в блеске
засаленном бледнеют очертанья, кроме смрадных
дворов и мрамора, замаранного слизью
тумана, замкнуты гербарием чугунным
твои прогулки перипатетические в парках
культуры, захиревшее искусство
казенных пасторалей, мусор
увеселений мрачных, анемия
и вымученная красота растительности регулярной

насилье анонимности, рутинной
гармонии кварталов, расчлененных золотыми
сечениями учреждений и казарм,
поставленных империей на топях
изматывающей необходимости иметь
в виду распавшиеся расписания,
нуждается в монументальных
масштабах, чтоб придать значение
укладу заданному, мифам, поглощающим реальность
прозябанью

нельзя быть исключением — не вправе
и не удается, содрогаясь, не испить
по горло в вареве отвратном — смеси мутной
неполноценности, ажиотажа, дележа
ожесточенного, подачек, кажущихся привилегиями, зуд
потребностей неудовлетворенных раздирает
хулой и славословьем рты, хрипи
с надрывом гибельным, двусмысленной ухмылкой
о поругании — жалеть? но по какому поводу, кого?

ТЕКСТ 15

выпуклость тени и свет и утренний холод
радостный гимн бессознательных ощущений
фиксаций мельчайшего
                и танцующий воздух и нежный полет
руки венчается яблоком и как щенята
прыгают ветви и тычутся мордой в окно

голоса лица мелькание ускользающих образов
ручей зеленая ящерка — смеется
убегающий ветер ребенок умиленность
не есть ли и счастье? оживаем
растрогавшись
прогулка в больничном дворе

* * *

Евгению Миниярову

I.

Прогулки долгие бездомны и светлы,
Как горькая надежда полюбить
Молчания замерзшие кварталы,
Высокой осени опустошенность, понимать
Музыки темной строгие законы —
Беги, Евгений. Вздыбленная бронза —
Ты бредишь белыми ночами, Петербург —
Смертельно бледен, опухоль в мозгу
Сибирь в снегу смирительном, Евгений.

II.

В дунайских плавнях
Там, в детских снах моих
В дождливом декабре какое горе бродит?
Родители о чем-то говорят вполголоса.
Продрогшая душа устало спит. Но это много позже.

III.

В реке над городом всплывает луна,
Как мертвая рыба, а дети все еще играют в мяч
На самом дне ночи. Мне некому сказать, Люда
(как губы твои дрожат): нынче озер осенних
                                хлынувший холод там, где мы жили
(любить нельзя и — невозможно),
Но эти годы и горечь покоя
Благодарю; о, прелестнейший друг мой,
Не обижайтесь — что музыка? — бред
Пространства немого.

IV.

Забывая слова, не говоря ничего, забывая, Обь,
                                                хрящевидные воды
— Нежные прожилки деревьев на запястьи весны
Осторожно целую, склонясь головой виноватой —
Озябшая спутница, муза