А | Б | В | Г | Д | Е | Ж | З | И | К | Л | М | Н | О | П | Р | С | Т | У | Ф | Х | Ц | Ч | Ш | Щ | Э | Ю | Я | # | библиография |
Андрей ТИМЧЕНОВ — поэт. Родился в 1967 году. Печатался в сборнике "Авантюра по имени Новая жизнь" (1994), журнале "День и ночь", альманахах "Иркутское время" и "Зеленая лампа". Автор книг "Игры в домино с Чингисханом" (2001) и "Пустынное место" (2004).
Стихотворения были опубликованы в журнале "Дети Ра" № 2 (16), 2006 г.
ЖИЗНЬ В ВЕТРЕНУЮ ПОГОДУ
Девять фрагментов любви и разлуки
По всей стране вводится режим
чрезвычайного положения. ГКЧП 19 августа 1991 г. Дон Кихот — пролог
Навсегда опоздал.
Лат железных не сыщешь нигде. И, кастрюлями опоясанный, из пригородных поездов глядел… В парке Горького донимал торговку шарами с гелием, а рядом парили кони пестрые, карусельные. Собирал объедки со стола закусочной, ругался с посудомойкой... В парке Горького круглосуточно карусельные скачут кони! Вечерней электричкой еду в Бирюлево к своему Санчо, которого почему-то называют лимитчиком и не хотят иначе. Санчо, говорю, ты знаешь, Санчо, там такие кони, каких свет не видывал... Брось ты мечтать о высокой даче, когда даже нет теплого свитера... Пей до дна свою кружку горькую. Пусть усмехается дворник… Пусть увезут в психушку, что еще остается кроме? Пусть колют аминазином, инсулинят дочерна... Будут долгими зимы и холодными очень... А когда отпустят нас (Мы вернемся еще на землю. Веришь ли?), Дульсинея нам браги даст и душистого сена постелет. Фрагмент первый, построительный
Вышел… Тревожный гул...
Электричка уходит на Дмитров… В тумане какие-то лица, стулья... Я, наверно, забыл тебя? Хлопнули по плечу: — Пойдем по стаканчику... Я тебя знать не хочу! Я, не вспомнив тебя, плачу. От Савеловского — в такси. У барыги — раскумар на пару... Цыганка, хоть ты спаси память мою слабую! Не вспомнил, когда болел. Так мучительно поднять голову в те минуты, когда уже никто не сумеет отвести глаза в сторону. Может, это в далеком детстве — с картинки над умывальником ты была этим самым светлым... Зачем ты меня оставила?! Фрагмент второй, полосатый
За дождем — глаза
на заплаканных лицах вторника. Потому что все троллейбусы опоздали, когда я не сумел тебя вспомнить. В проплывающих фонарях ночного потока перед остановкой мысли тревожными тополями стоят, в голове мокнут… А та, чей облик, как на воде размытые рябью водоросли, тянет к себе, путая с дождем волосы… И уже ничего не спасет. Из этого гона не выпутаться. Осталось тупо смотреть, как дождь идет, как в этом дожде мокнут листья, как первая электричка ушла, как мимо Бутырского рынка продребезжал трамвайчик с людьми, у которых так рано — дела, которые так много для них почему-то значат. Фрагмент третий, жизнеутверждающий
Ветер на углу стоит.
На Барыковском у нас дыра в потолке. Каждую ночь звенит звезда в алюминиевом котелке. В дыру мыши заглядывают, пищат о паскудной жизни. Зато мы радуемся, что у нас еще этот рай не свистнули. Банка пива с утра... Уделанный в губной помаде бычок... Ты мне больше, чем сестра, мне с тобой все нипочем! Я-то знаю, когда торгую газетами на углу, что на свете есть жизнь другая, что в той жизни дольше живут. Зато, когда я прихожу неожиданно, доставая спирт и сигареты с пяткой, жизнь в твоих глазах становится длинной, невероятной. А когда кольца дыма, улетая в форточку, переплетутся с дождем, тогда волосы отразятся со звездой водосточной в перехваченном нежностью голосе. Фрагмент четвертый, смертный
У флейты сорвался голос.
Дрогнул и захлебнулся… Эхо улиц и тонкий волос на руке... Утро, как яблоко, надкушенное несмело. — Утро, — шептали губы флейты-Лены. А потом внезапно зима кончилась. Все разъехались в разные стороны. Осталась бессонница с длинным вдоль сердца корнем. Фрагмент пятый, телефонный
— Кто говорил от твоего имени,
когда уже зима кончилась? — Ветром оборвало линии или это была бессонница? — Скорее всего, это март берега попутал… Голоса… Мозги растекаются... Я тебе звонил утром, телефон заикался в беспамятстве… — Это, наверно, была соседка, она всегда мне желает смерти… — Я сегодня спал на газетах в каком-то чужом подъезде. Днем от ментов шарахался. Есть хотел, как собака... — Порезала палец, представляешь, и хуже ребенка плакала… Мамка меня пилит, с тобой увидела. "Она у нас с кем попало лижется", — орет, а я говорю, что некому бить меня, говорю, нечего было рожать от попутчика. Злится, старая жаба... — Чего-нибудь вкусного не забудь. Жду, все там же, где вечность ждал тебя. Такой холодный ветер. Пацанье в будке все стекла повыхлестало. Единственное, что греет — твой голос. — Скоро полезут листья, будут шуметь над городом, как огромные стаи птиц невиданных. — У меня последнее время что-то с горлом, вдохну и не могу выдохнуть. — Это, наверно, простуда? — Если сердце простудить возможно... — Я захвачу варенье и буду кормить тебя с ложки. Лучше всего малина с чаем. Надо поискать термос... — Прислушайся... Тут люди проходят мимо с таким видом, будто им жить вечность. И на каждом лице печать Бога. Представляешь, Ленка, даже плюнуть не на кого... За первым углом дорога, говорят, ведет в мир, от которого можно ослепнуть... А я здесь знаю одно: схлынут слова непонятные и за чертой этого житья бестолкового останется только мир необъятный, с прежним пивом у гастронома... Фрагмент шестой, сумасшедший
Ленка не умела предохраняться.
Дура была залетная. Поэтому в роддоме имени Крупской часто зависала с абортами. Тогда, вечером, в троллейбусном парке у барыги перехватив пол-литра очередного убиенного обмывать, под окно приходил… Друг художник рисовал наше потомство, исходя из возможного сходства. — Пятый зажмурившийся отпрыск с твоей улыбкой на лице закусил боты. Картина "Тимчинов с абортами на прогулке" (как всегда любящий рисоваться), "Я и мое потомство утром", "Я и жена-красавица". А на заднем плане идут амебы, реторты с гомункулами и город в дожде на асфальте затертом стоит с располосованным горлом... Короче, я понял, это был не наш чемодан. В нашем чемодане степь лежит. Там на лисицу смастырен капкан, в котором по сию пору ветер стоит. Там брат мой суслик живет. У него по три зернышка на тоску. Зато когда копейку найдет, свистит, пока не вывернет скул. Фрагмент седьмой, иррациональный
Жидкий суп на газовой плите.
Тусклая лампочка. Перекошенный свет. Сумасшедший домовой в темноте кричит, что это ветер, что форточка... что длинный путь до уборной… смертельная белизна унитаза... Режет под ложечкой. Скорая... Скорая... Кажется, что это мою гибель празднуют, радуются, какие-то высокие люди с шорохами вдоль спины. Свет мигает… Кажется, что потолок рушится, давит... фотокарточка падает со стены расширенными зрачками на пол... Вспомнил! Она была похожа на мать, та, что с картинки над умывальником. Теперь этому рту не перестать кричать: зачем ты меня оставила?! Фрагмент восьмой, скорпионовый
Какие-то люди в военных машинах
поспешные лица на прикладах провозят... Состоянье с похмелья паршивое и главное, непонятно, когда успела наступить осень. Солнце делает круг и уже светит через стекло в голову... Листья, будто гвоздями руки, прибиты к асфальту черному… В полночь отдаленный грохот, редкие выстрелы… Потом к утру учащенная перестрелка... Стекла выхлестнуло… Кажется, что кто-то подбирается к двери... Почему-то кажется, что две луны в небе... Вышел на улицу в надежде опохмелиться. Не то. Как летучая мышь в склепе, сердце всего боится… У коммерческих ларьков потасовка, солдаты коробками спирт тянут... В голове ее голос звонкий в самую гущу манит… — Вот он! — Держи его! Бегу. Выстрелы... Успел подумать, что это зачем-то я сам закричал. А затем кто-то черный во мне шевельнулся… вышел, и мне полегчало. А потом ветер, как в пустом тоннеле. Огни… Лицо матери, которое на этом свете, Оказалось, больше всего любил. Ветер, который не обжигает холодом, от которого уже не нужно искать спасения, вышел горлом и затерялся в листве осенней. Фрагмент девятый, апокалиптический
Полем подсолнухов
представлял себе человечество, на котором полночь встречал с тобой вместе… Такого страшного ветра, от которого фонари ушли странствовать с тополями, никогда не было… После долгого пьянства, Ленка, видишь, платформы у Бирюлева товарного вырвало с корнем и унесло в пространство? Остров Патмос. Старый еврей над пергаментом. Этот спектакль бесплатный, Ленка, только места невостребованными остались… Старый еврей ухмыляется, подглядывает в замочную скважину, как саранча разрастается в одиночестве многоэтажном. |