О поэзии Эллы Кирилловой

Поэзия Эллы Кирилловой сдержана и вместе с тем эмоциональна. Каждый отдельный текст сосредоточен на каком-то отдельном, специфическом переживании, ощущении от пережитого, которое благодаря поэтической оптике удалось зафиксировать на бумаге. При кажущейся прозрачности поэтические тексты Кирилловой на поверку оказываются полны скрытых смыслов, глубинной рефлексии о частном и общем.
Уникальный опыт лирического субъекта приобретает черты универсального высказывания о человечестве в целом, потому многие стихотворения Кирилловой как бы существуют на двух уровнях – обыденном, повседневном, личностном (о котором Ахматова писала свое знаменитое «Когда б вы знали, из какого сора / Растут стихи, не ведая стыда») и на обобщенно-метафизическом, где говорится о мире, отраженном в мироощущении поэта. То есть оптика лирического героя выступает своего рода метонимией.
Один из ярких примеров такого подхода – стихотворение «В поисках истины» (где уже на уровне заглавия заложена суть поэтической рефлексии): «Мои строки – пустяк, безделица? / Помогают они мне жить! / Мое милое окружение – / Это остров мой, тихий рай. / На столе моем угощение – / Чай горячий да каравай». Так, казалось бы простой текст говорит обобщенно, при том сочетая патетику, личностную рефлексию и вместе с тем вполне бытовые рассуждения (как когда-то Державин в своей «Фелиции» соединил высокое одическое звучание с бытовым: «А я, проспавши до полудни, / Курю табак и кофе пью»).
При этом Кириллова, погружаясь в рефлексию о себе, временами весьма иронична и афористична: «Я труп, но я – красивый труп. / Я друг, и я – хороший друг. / Я – символ и любви и жизни! / Я – радость, порожденье мысли, / Я – чудо, я – восторг, я – плоть…». И вновь вспоминается Державин и его «Я царь – я раб – я червь – я бог!». И вновь соединения частного и всеобщего. Аллегория, преподнесенная рубленными фразами, отчасти язвительная, отчасти горькая, и всегда полная самых неожиданных ассоциаций и смыслов.
Здесь также вспоминаются слова Мандельштама, что «любое слово является пучком, смысл из него торчит в разные стороны, а не устремляется в одну официальную точку». Смыслы слов и запечатленных ощущений в поэзии Кирилловой тоже «являются пучком», притворяясь прямолинейной лирикой (например, любовной) мерцают и переливаются смыслами.
Писать о любви в XXI веке, разумеется, непросто. Всякое высказывание неизбежно цитирует – напрямую и косвенно – поэтов из прошлого. Подобную цитатность, не всегда буквальную, чаще ощутимую на уровне интонации, можно заметить и у Кирилловой. И прежде всего сквозь ткань ее поэзии проступают женские голоса – в диапазоне от Цветаевой до Тушновой и Ахмадулиной. Однако едва ли поэзию Кирилловой можно назвать «женской», поскольку мысли и чувства, фиксируемые ею, универсальны и способны тронуть любого, готового внимательно вчитаться в поэтический текст.
Элла Кириллова пишет о любви много и по-разному. Скажем, в форме молитвы: «Может, ростом я / С три вершка, / Но огромна / Моя тоска: // О любви – / До небес! – / Тоскую… // Ах, пошлет ли / Господь / Такую?» («Прошу о любви»). Или лирического послания: «…Хоть ты признаться в этом не готов, / Но, ощутив тревогу под лопаткой, / Ты затоскуешь без моих стихов, / В любовь мою поверив без остатка!» («Пускай не веришь ты, что я люблю…»). Причем любовь может быть вовсе не обязательно только к мужчине – проникновенно и осязаемо Кириллова пишет о любви к матери: «Обнимемся мы, как ранее, / Когда я была ребенком… / Спасибо за это свидание / И за шоколад… в сторонке: / Ведь надо беречь фигуру, / лицо, и кожу, и зубы!.. / Ах, мама, не будь ребенком – / А я им, по-прежнему, буду!».
Кроме того, при всей подобной обобщенности высказывания Кириллова крайне внимательна к деталям, предметам, образно-мотивным структурам. Например, таким предстает город в ее стихотворении «Мегаполис»: «Миллионы ног ходят по Москве, / Миллионы рук открывают дверь, / Миллионы глаз смотрят за окно, / Миллионы губ пробуют вино». Всего четырьмя строками-образами Кириллова выстраивает осязаемый урбанистический мир, полный частных жизней, слившихся в одну грохочущую метонимию.
И, наконец, с точки зрения формы Кириллова продолжает традиции силлабо-тонического рифмованного стиха, но отнюдь не всегда столь предсказуема, как может показаться на первый взгляд. Ее поэзия полна скрытой метафорики, рефлексии о форме, о том, как пишутся стихи: «Я торжествую: / наконец-то / Благоволит / Отец Небесный! / Моим стихам / придали форму – / Пусть станет форма / благотворной!».

От редакции «Читального зала»:

В полном объеме статья Дмитрия Петрова о поэзии  Эллы Кирилловой будет опубликована в № 4, 2022 газеты «Литературные известия».