|
|
|
2024-10-01 |
ОБОЗРЕНИЕ ЖУРНАЛА «ЗИНЗИВЕР», № 5, 20242024.jpg) Щедрое сердце Евгения Каминского пульсирует своеобразными токами исследования жизни:Когда опустеют глазницы,
ребро обнажится и пясть, уже не смогу соблазниться, в восторг упоительный впасть. Одно мне останется — сниться. Лишь дырка от бублика ты, когда утончилась десница и в прах обратились персты. Именно поэзия Каминского, переливаясь самоцветами оригинальности и глубины, открывает пятый номер «Зинзивера».
Минимум слов — максимум смысла: таков вектор поэтического дыхания Михаила Кузмина, чьи верлибры вспыхивают лирическими откровениями: ...Слова…
...как крысы… ...бегут… ...с тонущего… ...корабля-стихотворения… ...А многоточия… ...остаются… ...Многоточия… ...это дыры… ...в корпусе… ...стихотворения… ...Без них… ...корабль… ...не опустится… ...на дно поэзии… Здесь и многоточия работают, подтверждая неопределенность жизни.
В сложные лабиринты бытия вступает, приглашая за собой читателя, Константин Комаров, литературу используя как проводника: Уже самой себе не верит
отяжелевшая душа, но Достоевский достоверен был, дьявола в себе душа. Проводник и факел соединяются своеобычно: искры света сулят новые ракурсы яви.
Бытовое так внезапно соединяет с сюрреалистическим, равно мистическим, Сергей Панцирев, показывая, сколь все взаимопроницаемо в яви, предложенной нам окрест: Копию своей души
у Главного подпиши, зарегистрируй в архиве, в Первом отделе поставь печать, дай расписку, что будешь молчать, да смотри не напейся на корпоративе. Интересно предлагает скорректировать действительность Евгений Степанов:
Если человек родился, значит, человек умрет.
А хотелось бы, чтоб было хоть чуть-чуть наоборот. А хотелось бы, чтоб люди, обитатели Земли, Воротиться после смерти (став гуманнее) могли. Хворост возраста прогорает быстро: анализируя жизнь сквозь призмы собственного онтологического опыта, поэт выстраивает интересный верлибр:
В 60 лет даешь оценку только одному человеку —
самому себе. И понимаешь: подлость — это подлость; трусость — это трусость; малодушие — это малодушие; хитрость — это хитрость… И еще много чего понимаешь. Но все чаще молчишь. Молчишь. Доверительные интонации прозы Ольги Любимовой, представленной фрагментом повести «Деревня», свежи; в этой прозе легко дышится, и, совмещая воздушное и земное, она очаровывает читателя.
Изъятый из плазмы заграничной жизни рассказ Сандры Мясниковой вполне поэтичен. Но и реалистичен. Здесь, и «жизнь, и слезы, и любовь». И, к сожалению, трагический финал. Два эссе Ильи Стефанова (кратких, как стихотворения в прозе) трактуют гармонию и счастье — ключевые понятия человеческого бытования; причем именно гармония обещает последнее… Как всегда глубокое погружение в классику с тонким толкованием оной предлагает в своих штудиях профессор, доктор филологических наук Алла Новикова-Строганова. Вспыхнут афоризмы Юрия Тубольцева, играя искрами парадоксальности и лучевым высверком правды: * * *
Он любовался женщинами и черным квадратом. * * * Черный квадрат был нарисован белыми красками. Но это тайна. Пародии Евгения Минина остры, но не злы: отточенно работая в юмористическом жанре, Минин умеет забавно представить недостатки и шероховатости поэтов, не оскорбив их.
Рецензии Павла Щербакова и Веры Киулиной изящно завершают номер… О, «Зинзивер» вообще изящен, лучист, песни его разнообразны, и стоит вслушиваться в них, растя свою душу. Александр БАЛТИН |