РедакцияРедколлегияКонтактыДневник главного редактораХроникаСвежий номерАнтологияНаши интервьюСерия "Библиотека журнала "Футурум АРТ"СпонсорыАвангардные событияАрьергардные событияАрхивО нас пишутМультимедиа-галереяБиблиотека журналаКниги, присланные в редакциюМагазинЛауреаты "Футурума"Гостевая книгаАвангардные сайтыПодписка и распространениеСтраница памяти

 
2022-03-28
 

 

Обзор стихотворных подборок «Зинзивера», № 2, 2022


Бездна…
Трепещущее, страшно-раскаленное понятие.
Разные они, и вот Владимир Ханан обозначает свою бездну, пропущенную через мясорубку онтологии и эсхатологии:

Если сможешь — представить — представь себе эту беду:
Ветошь старого тела, толпу у небесного склада,
Или как через Волгу ходил по сиротскому льду,
Задыхаясь коклюшем — почти до ворот Волголага.
Рядом с хмурым татарином в красной резине галош,
Мужиком на подшипниках в сказочном кресле военном,
И Тарзана с Чапаем представь сквозь тотальную ложь
Кинофильмов и книжек — взросленьем моим постепенным.

Густо дана словесная плоть, туго замешанная на существительных; мощно гудит стихотворение, врываясь в пространство.
Элегичность своеобразно мешая с метафизикой, раскрываясь все новыми и новыми оттенками правды, поэзия Ханана стремится к тотальности: вобрать как можно больше всего, ничего не упустить, не пропустить: все важно, и листья жизни, опадая, свидетельствуют об этом:

Воскрешать перед мысленным взором,
Наудачу закинув крючок
В позапрошлое время, в котором
Неожиданный крови толчок
Проведет тебя той же дорогой
С домино в том же самом дворе…
Что ты спросишь у памяти строгой? —
Вечер, парк, листопад в сентябре,

Пестрый «Зинзивер» поет очень разные песни: и, разносясь над современностью, демонстрируют они диапазон современного русского поэтического слова.
«Тающий лед» Виктории Мамоновой проступает сквозь фактографию жизни переогромленностью словесных разводов, смыслы внутри которых мерцают на тонких нитях ощущений, что, как будто множась внутри себя, усложняются – соответственно яви:

Объедки объектов в чешуйчатом блеске
болотных пайеток
в распаде падежном, в разладе движений
то явят себя в безбрежном тумане,
то утекают с манной
обмана.

Многозадачные дни и аморфные ночи
пригоршни созвездий на ставке очной
с актом творения
рисуют схемы и целые сцены
из новых контекстов.

Тяготение к длинной строке свидетельствует о неуемном интересе к жизни. Это стремление сделать каждый стих полноценным ее. жизни,  представителем:

Пряничный город разрастался бетонными кварталами и суши-барами
в хаосе разнообразия
бродячих цирков и балаганов, виртуозных мошенников и артистов,
а также лицеистов…

Артистическая краткость Юрия Казарина связана с мерой метафизического осмысления мира, что плещет и блещет, нагружая и радуя, низвергая в прозу, и опять поднимая к поэтическим небесам:

Словно солнцем тронута подкова —
так сияет зрения обнова:
медный купол медленно вдохнул
слишком много неба золотого,
выдохнул — и выгнул, и вогнул
языком младенческое слово.
Белым светом звезды говорят
от тепла до холода родного.
Звезды зябнут и до слез болят —
как начальный и прощальный взгляд
Господа, от смерти молодого.

Часто у Казарина стих есть развернутая строка, и одной, так нагруженной, достаточно; и стих его узнается без подписи: весом и глубок.

Очень красиво, словно буйноцветные витражи, воспринимаются стихи Андрея Ивонина – столько радужного и радостного цвета!

Вот так и бывает. Казалось, навечно замрет
природа и холодно станет от стыни внутри и снаружи.
И ломкий, колючий, с цветными прожилками лед
покроет коростовой коркой окрестные лужи.

Пестрота – одна из интереснейших характеристик мира, и поэт, словно включенный в ее каналы, живописует явь через подобную призму; но – и через философское осмысление, в частности собственного материала жизни:

Бог, в которого я не верю, все же хочет меня спасти:
держит за руку, подстилает соломку. Сжимая в горсти,
как воробышка в теплых ладонях меня несет.
Пылинки с меня сдувает и думает, что спасет.
В бездорожье указывает мне путь, говорит — иди!
Если я оступлюсь, упаду, он поднимет, прижмет к груди,
улыбнется усталой улыбкой и скажет: «Ну что ж ты,
                                                                                  родной?
Не ушибся? Вставай! Дай-ка я тебя пожалею,
                                                                   маленький мой».

Маленький…
Все маленькие – особенно, когда теряют мам; всех невыносимо жалко.

Евгений Степанов представлен верлибрами, серебрящимися мудростью, осыпающимися иголками прозрений с высоких ветвей своих…
Ветви опыта тяжелы, и… вспоминай Екклесиаста или нет – он сам полынной горечью слов прорастает в правду, которую суждено узнать:

Помню, как я радовался, когда заболевшая мама говорила мне,
что гуляет вокруг пруда.

Теперь моя дочка радуется, когда я говорю ей,
что гуляю вокруг пруда.

Все очень быстро.

…Те, кто делают ставку на земную жизнь, —
чудаки.

В своем обширном творческом саду, Евгений Степанов легко совмещает верлибр и рифмованные стихи, но песни второго номера «Зинзивера» коснулись только первого…
Длинно – жизнью самой – разворачиваются стихи Анны Гальберштадт: в них много кипящей плазмы бытия, она дает трагические всплески, элегические мелодии, порою проскальзывают плавучие травинки иронии, и все это вместе организует вариант тотального текста:

Проходя вдоль серой стены
отделяющей Второе отделение
от главной аллеи
она увидела идущих ей навстречу
пациентов в серых пижамах
возвращающихся из мастерских
где они делали мебель
в всякую всячину для директора
и остальных нужных людей
Сердце ее сжалось от страха
Она была двадцатилетней студенткой психфака
уже замужем
и на пятом месяце своей
вряд ли запланированной беременности
пока еще незаметной для окружающих

Поэзия Светланы Богдановой строится не на ощущениях даже, а на оттенках ощущений, бликующих тонкими переливами ливней, отсветами культурологического космоса, тенями камней мысли:

Этот ливень ливень гром и ливень
Переждать сквозь синий синий синий
Сквозь неровный глаз стекла гусиный
Перепончатый пернатый сильный

На пуху гагачьем грязном тучном
Забираюсь я в пузырь летучий
В нем я стану зоркой злачной звучной
Вспыхнут перья бронзой жарче круче

И бронза, и пух гагачий становятся интересными персонажами, так проявляются ракурсы рассмотрения мира поэтом.
Вспыхивают огни пародий Иосифа Быковского: одна на Владимира Гандельсмана, – поэта, часто грешащего переусложненностью – в ущерб смыслу, другая – на Владимира Шемшученко, чей выкрик о нежелании писать слишком не соответствует действительности:

Я много пишу, и в газету
Стихи посылаю, в журнал.
А все же признания нету,
Я славы, увы, не снискал.

Редактор, меня отфутболя,
Заметил-сразил наповал:
«Была бы на то моя воля —
Ни строчки бы не прочитал…»

Ярко исполняет «Зинзивер» поэтические песни, и они, разнообразно представленные миру, делают оный богаче, хоть он и мало обращает внимания на современную поэзию.

Александр БАЛТИН