РедакцияРедколлегияКонтактыДневник главного редактораХроникаСвежий номерАнтологияНаши интервьюСерия "Библиотека журнала "Футурум АРТ"СпонсорыАвангардные событияАрьергардные событияАрхивО нас пишутМультимедиа-галереяБиблиотека журналаКниги, присланные в редакциюМагазинЛауреаты "Футурума"Гостевая книгаАвангардные сайтыПодписка и распространениеСтраница памяти

 
2022-04-09
 

 

Несколько строк о труде литератора

 

     Оценка труда литератора (сознательно избегаю слова «писатель», но имею в виду именно его) стоит особняком в стороне от оценки труда другой творческой профессии – журналиста …  Сложность оценки – в ее необъективности. Необъективность присутствует в «моей оценке меня»; когда,  перечитывая свой текст,  литератор  находит  его выдающимся, талантливым – вплоть до гениальности.  Как быть? На выручку приходит, казалось бы, универсальная рекомендация – «учиться у классиков».

    Безусловно,  чтение книг признанных мастеров достойная школа, дающая литератору нужный настрой, формирующая вкус, обостряющая литературный слух. Читай великих, соотносись. Но подчеркну:  рекомендация «учиться» адресована к рассудочной части личности литератора. Автор получает «обратную  связь» от чтения книги, но не от общения с классиком: ему не хватает эмоционального диалога для разбора своего опыта. Знакомых писателей в «зоне пешей доступности» у литераторов в большинстве своем нет.

     В журналистике дискуссий, напротив,  с избытком. Общение с коллегами, живое  обсуждение материалов позволяет видеть слабые и сильные стороны твоего текста, знать, что ты на самом деле можешь. Дискуссия объективизирует оценку материала.

     Что остается литератору? Думается, возможен «психофизиологический» подход в оценке литературного труда, его трактовка с позиции анализа «регулируемого расхода энергии на  физическую и умственную деятельность».  Может, звучит банально, но в работу с текстом, в проживание событий рукописи писатель погружается полностью. На всех уровнях – физиологическом, темпераментном, личностном… Бальзака действительно рвало, когда по его воле Эмма Бовари отравилась... Налицо обострение восприятия: психофизиологический феномен литературного процесса.

     Скромно отмечу: работая над повестью «В строку румынскому поэту» (2021, YAM-publishing, ISBN 978-620-3-84841-0), я чувствовал запахи осенней уссурийской тайги, вкус ягод лимонника, ощущал липкий холод речного тумана в описании известных эпизодов.

     Затрачивается энергия писателя в ходе работы над текстом? Показатель – психофизиологические феномены. Значит, текст уже чего-то стоит.  Ведь «трудиться» – значит «пахать, отирая пот со лба», закономерно уставая в трудовом процессе.

    Усталость формируется следующим образом. В ходе создания текста мозг работает постоянно, круглые сутки.  Всегда с собой записная книжка: туда вносятся мысли, интересные фразы, эпизоды. Что-то идет в рукопись. Порой забываешь, использовал эту запись или нет. Перечитываешь.

      Четко структурируется личное время: надо качественно работать «на производстве», учитывать интересы семьи, решать бытовые проблемы так, чтобы оставался в день хоть час на литературу, чтобы «не в ущерб ничему». В единицу времени преследуется несколько целей. Формируется невроз.

     Присутствует одержимость рукописью,  достигающая уровня сверхценной идеи: в день надо написать если не пару страниц, то хотя бы абзац.  Не написал – растет чувство вины, подпитывая  невроз. Правда, имеется «бонус» – в процессе написания дневной нормы выпадаешь из реальности, уходит напряжение и тревога.

     Окончен день, ложишься спать. Осознаваемая часть психики отодвигается,  уступая предсознательной  (состояние знакомо всем – когда вздрагиваешь, засыпая).  Текст полу-снится. Уснул, и в бессознательном  «обдумываешь», что дальше добавить или убавить. Сюжет живет своей жизнью, порой абзацы и страницы рукописи видятся во сне.

     В тексте как в плену. Пишешь и не думаешь о себе, о своем здоровье:  ешь все подряд, набираешь вес. Переутомление…

     Но наступает момент, когда ставишь точку. Труд окончен. Описание данного состояния точно схвачено Ю. В. Бондаревым. «…Равнодушно смотрю на рукопись, от которой устал до невозможности, от которой теперь хочется немедленно отделаться, убрать со стола, унести из комнаты, забыть о ней, будто она лишний, мешающий в доме предмет, будто она не дает мне жить и воспринимать мир как прежде, до написания  /…/»  (Ю. В. Бондарев, «Мгновения», 1985-1987).

     И действительно: написал, закончил – накрывает ощущением утраты смысла существования, все кажется примитивным, пресным. Мир стал другим. Тянет снова начать писать, выйти за пределы банальной реальности, но останавливаешь себя: надо отдохнуть, заслужил это право, потому что самое главное (ощущается как достижение смысла жизни) сделано, рукопись завершена, можно спокойно умереть… Года полтора «примитивно живешь в пресном мире», стараешься правильно питаться, делать утреннюю зарядку, но вновь заводишь записную книжку…

    То есть труд литератора оценивается степенью напряжения психофизиологических параметров. Психодиагностические методики (семантический и личностный дифференциалы, цветовой тест отношений и т.д.) вполне справятся с его количественной оценкой. Проще говоря, чем больше «на пашню упало пота со лба», тем больше шансов, что рукопись имеет достойный литературный вес. Автор ее хоть на миллиметр, но приблизился к классикам.

     «Пусть не постиг я сокровенной глубины старого пруда, но поныне различаю всплеск в тишине» (Кагава Кагэки).

     А вот качество труда литератора (избегаю слова «писатель», но имею в виду именно его) оценивается только вдумчивым читателем. Потому что достойные книжные тиражи, различные премии вовсе не являются признанием автора читательской аудиторией, но лишь отражают вкусы и интересы различных окололитературных групп.

 

Александр КУБИКОВ