РедакцияРедколлегияКонтактыДневник главного редактораХроникаСвежий номерАнтологияНаши интервьюСерия "Библиотека журнала "Футурум АРТ"СпонсорыАвангардные событияАрьергардные событияАрхивО нас пишутМультимедиа-галереяБиблиотека журналаКниги, присланные в редакциюМагазинЛауреаты "Футурума"Гостевая книгаАвангардные сайтыПодписка и распространениеСтраница памяти

Вернуться на предыдущую страницу 

Наши интервью

   

Чингиз Айтматов
Василий Аксёнов
Владимир Алейников
Эммануил Антсис
Аркадий Арканов
Эльдар Ахадов
Сергей Бирюков
Юрий Беликов
Михаил Бойко
Артём Боровик
Евгений Весник
Дмитрий Булатов
Марат Гельман
Ольга Голубева-Сванберг
Николай Грицанчук
Алексей Даен
Олег Ёлшин
Александр Иванов
Елена Иванова-Верховская
Лион Измайлов
Борис Искаков
Михаил Карагодский
Елена Кацюба
Константин Кедров
Константин Кедров
Бахыт Кенжеев
Кирилл Ковальджи
Ирина Кононова
Людмила Коль
Игорь Кон
Андрей Коровин
Виталий Коротич
Константин Кузьминский
Станислав Куняев
Виктор Лазухин
Михаил Лазухин
Леонид Лерман

Борис Левит-Броун
Слава Лён
Анна Лучина
Юрий Мамлеев
Арсен Мирзаев
Антон Нечаев
Игорь Панин
Эдуард Просецкий
Мария Розанова
Александр Рязановский
Марина Саввиных
Дмитрий Савицкий
Никас Сафронов
Елена Сафронова
Александра Середина
Валентина Синкевич
Никита Струве
Олжас Сулейменов
Федот Сучков
Татьяна Тихонова
Эдуард Тополь
Николай Тюльпинов
Александр Файн
Игорь Харичев
Алексей Хвостенко
Евгений В. Харитоновъ
Олег Хлебников
Виктор Шендерович
Вячеслав Шугаев
Владимир Шаталов
Любовь Щербинина
Элана

Мария Розанова

МАРИЯ РОЗАНОВА: «А КОРМЯТ МЕНЯ ГРАФОМАНЫ...»

Мой видавший виды магнитофон отказывался работать. Не записывал — и все тут! Мария Васильевна Розанова, главный редактор и издатель парижского журнала «Синтаксис», любезно согласившаяся дать мне интервью, начала надо мной ехидно подтрунивать (она это умеет!).
Что это у Вас магнитофон такой паршивый?
— Так у вас здесь, на хваленом Западе, купил.
— Правда?
— Да, правда.
— А за сколько?
— За сто тридцать франков.
— Ну, за сто тридцать франков и я бы работать не стала. Тем не менее, журнал свой Мария Васильевна выпускает практически на общественных началах, не получая никакой зарплаты. Вот о журнале ее, о других русскоязычных западных изданиях, о связях их с ЦРУ, о том, как жить — и выжить! — на Западе русскому издателю и о многом-многом другом состоялась в Париже наша беседа.

Для начала, Мария Васильевна, прошу удовлетворить мое журналистское любопытство. Дело в том, что о Вас в Москве ходит множество легенд. Одна из них следующая. Писатель Андрей Битов и сценарист (художник, режиссер) Резо Габриадзе приехали в Париж, зашли к Вам в гости. Вы предложили им по чашечке кофе. Пока они их выпили, Вы уже выпустили книжку Габриадзе с комментариями Битова.

— Это, конечно, легенда. Но есть ней, как и в каждой легенде, доля правды. Дело было так. Приехали в Париж Андрей Битов и Резо Габриадзе со своим кукольным театром. Резо позвонил — мы не были знакомы — и пригласил
на спектакль. Я приглашение приняла. В театре я увидела выставку картин и рисунков Резо. Она была развернута в фойе. Мне это все безумно понравилось. И спектакль, и рисунки. После спектакля Резо спросил: «Ну как?» Я сказала: «Замечательно! Я Вам сделаю подарок!» Резо испугался, замахал руками: «Какие подарки! Слушай! Нэ надо никаких подарков!» Он, наверное, рассуждал следующим образом: «Что может подарить жительница Парижа не первой молодости стареющему художнику? Какие-нибудь джинсы, рубаху...»
Я его успокоила: «Резо, я издам Вашу книжку. Книжку Ваших рисунков». Рядом оказался Битов, который очень дружит с Габриадзе. (Мы с Андреем Георгиевичем тоже в очень нежных отношениях.) Битов сказал: «А я к этой книжке напишу предисловие!»
На следующий день они приехали ко мне домой. Кофе я их не угощала. Угощала неплохим, я надеюсь, обедом. Было много разного роскошного жареного мяса, уйма всяческих трав, зелени.
Битов (очень оперативный!) принес свое предисловие, Резо — рисунки. Целый день, сидя здесь за этим столом, за которым сейчас сидите Вы, Резо рисовал обложку к книжке. Затем он приходил еще два раза. Работал с утра до вечера. За неделю — не за вечер — мы эту книжку сделали. За время гастролей театра. Тираж — сто экземпляров. Сорок я отдала Габриадзе, сорок — Битову, двадцать взяла себе. В продажу эта книжка никогда не поступала и не поступит.

Почему?

— Издание такой книжки — это моя прихоть, игра, мое развлечение. Я могу себе это позволить. Руки у меня свои, машины — тоже. Все, что я хочу, я могу сделать сама. И делаю. Это не для денег. Это ради удовольствия.

Расскажите о том, как создавался Ваш постгинзбурговский «Синтаксис»?

— Первый номер вышел в 1978 году, когда после четырех-пяти лет эмиграции мы поняли, что ничего не можем здесь сделать. Вдруг выяснилось: Синявский (А.Д. Синявский, писатель, муж М. В. Розановой, скончался в 1999 году. — Е. С., 2012) оказался в положении гораздо более сложном, чем то, в котором он находился в Москве до своего ареста. Если раньше он посылал свои произведения на Запад и здесь печатался (за что и был схвачен), то теперь посылать их оказалось некуда. Разве только на Луну. Здесь, на Западе, в русскоязычной прессе его печатать перестали. От французских, английских, итальянских издателей поступало множество предложений, выходило немало публикаций на этих языках. Но, понимаете, если ты русский писатель, то и выйти тебе хочется, прежде всего, к русскому читателю.
И в один прекрасный момент я сказала ему: «Знаешь, Синявский, не огорчайся. Мы живем на свободной земле, где каждый может делать все, что хочет. И если тебя никто не печатает, нет проблем, я сделаю тебе журнал сама». «Ну, как же так, мы одни, мы здесь как на необитаемом острове?!» — забурчал Синявский. «Мы создадим журнал одного автора. Такое в истории журналистики уже случалось», — парировала я. И начала претворять свою идею в явь. Другого пути я не видела. В то время практически все русские журналы и газеты на Западе, во всяком случае, в Париже, можно было приравнять к сегодняшним советским «Молодой гвардии» и «Нашему современнику». И где, скажите на милость, в такой ситуации оставалось печататься русскому писателю, пишущему под именем Абрам Терц? Негде! Поэтому-то я и стала создавать журнал. Спокойно. Тихо. Одиноко. Но, понимаете, эмиграция — это большая коммунальная кухня. Очень скоро многим стало известно, что мы делаем свое издание. И оказалось: мы вовсе не одни, немало литераторов в таком же, как и мы, положении. Им тоже негде печататься. Так возник «Синтаксис», журнал, который противопоставил себя эмигрантскому официозу, таким изданиям, как «Русская мысль», «Континент», «Посев». Изданиям, где существовала (существует!) своя цензура. И хотя на Западе нет власти коммунистов, многие темы, сюжеты в этих журналах, газетах табуированы. Знаете, здесь ходит такая шутка: в эмиграции есть свой парижский обком (первый секретарь — Владимир Максимов), есть свой Вермонтский ЦК...

Почему вы все-таки так резко противопоставлены друг другу?

— Прежде всего, потому, что мы были (и есть!) единственное независимое западное русскоязычное издание, по крайней мере, здесь, в Париже. Все остальные — на абсолютной дотации, потому что русское книжное дело на Западе совершенно нерентабельно. Это легенда (еще одна!), что русские люди любят читать. Читали в Союзе только потому, что больше ничем нельзя было заниматься. Вот увидите: если начнется приватизация экономики (действительная!), если по-настоящему дадут людям заниматься бизнесом, открывать свои небольшие фабрики, заводы, электростанции, дома отдыха, тогда все вообще бросят читать. Чтение заменяет (заменяло, по крайней мере) советскому человеку ВСЕ. И поездки за рубеж, и занятия тем же бизнесом. Как только придет подлинная свобода, с чтением люди расстанутся. И первыми от этого пострадают писатели. Они тут же окажутся в положении европейских, американских литераторов. В положении отнюдь не комфортном. Это в Союзе писатель — профессия не только почетная, но и денежная. На Западе все по- другому. Писатели, поэты вынуждены зарабатывать преподавательской, журналистской деятельностью. Проза расходится только коммерческая. Поэтические сборники вообще никто не покупает. Великих французских поэтов последнего времени поддерживали (по дружбе) великие французские художники. Чьи-то французские стишата издавались в роскошных альбомах с репродукциями того или иного известного живописца. Поэты получали деньги. Это был союз интеллигенции против пресловутого — очень сурового! — мира капитала.

Что ждет советского литератора, мечтающего переехать на Запад?

— Во-первых, надо еще переехать. А во-вторых, его ждет необходимость осваивать какую-то реальную профессию. Прозой, стихами он сможет заниматься на досуге. Если у него будет досуг

Это означает — расстаться с делом жизни. Не так ли?

— Мне трудно сказать. Но думаю, что, например, поэтам вообще бессмысленно уезжать. Слишком велика возможность не реализоваться (как реализуешься, если занимаешься не тем, чем тебе на роду написано?). Заметьте: даже Бродский — при Нобеле! — преподает. Набоков до «Лолиты» тоже преподавал в Лицее. А также обучал богатых идиотов игре в теннис. Понимаете, Женя, Россия — единственная страна в мире, где можно жить, не работая, не делая абсолютно НИЧЕГО.

Жизнь на Западе действительно отлична от нашей. Мне кажется, здесь люди вообще не склонны к поэзии, и атмосфера (духовная) здесь нервная, склочная... Я встречался в Париже с огромным количеством бывших соотечественников. Редко кто говорит о своих знакомых хорошо. Все друг друга не любят.

— А почему мы должны любить друг друга?

«Все люди — братья...» Нет?

— А дома Вы со всеми дружите? Вы дружите с «Литературной Россией», «Молодой гвардией»?

Нет.

— А ведь «все люди — братья»... Я знаю: меня здесь многие не любят. Меня и не должны любить. Тот же Струве. У нас абсолютно разные позиции.

Вы конкуренты?

— Ничуть. Но я могу себе позволить напечатать то, что он не напечатает никогда. Скажем, статью Владимира Ли- нецкого «Северянин и Солженицын» — к выходу «Словаря языкового расширения» Александра Солженицына. Этот словарь — собачий бред. Вместо «бакенбарды» Александр Исаевич призывает говорить «бакауши», вместо «консервативный» — «оберегательный», вместо «контролер» — «поверщик», вместо слова «десятка» — «верхосытка»... Я этого не принимаю.
А когда Никита Струве выпускает подарочное издание «Архипелага ГУЛАГа», мне, простите, это представляется просто кощунством. Подарочное издание — об ужасах концлагеря. Это кощунство и абсолютное отсутствие слуха. Знаете, когда мы встречаемся, Никита Алексеевич мне говорит: «Добрый день, Мария Васильевна». Я отвечаю: «Бонжур, Nicita Strouve». Он, конечно, Strouve.
Поймите, в том, что мы не любим друг друга, нет ничего плохого. Мы слишком разные. И потом — если мы русские, так что же, мы всем русским должны кидаться в объятья? Мы и на Родине выбирали друзей осторожно, и здесь.
А что Вы скажете о сегодняшней «Русской мысли»? Объясню, почему спрашиваю. В этой редакции меня очень тепло, радушно встретили, накормили даже. По-моему, очень симпатичные люди. В то же время неоднократно мне приходилось слышать именно здесь, в Париже, ядовитые реплики, что газета выходит, якобы, на деньги ЦРУ.

— Все правильно. Выходит и выходила.

Как?! Не может быть! Вы говорите сейчас, как раньше писала газета «Правда».

— «Русская мысль» потому и процветает, что она ЦРУш- ная контора. Я сама про них долгое время ничего не знала, пока не занялась издательским делом. Вы должны были задать им только один маленький вопросик: «Какой у вас тираж?» Вы его, конечно, не задали. Но даже если бы Вы его и задали, Вам на него прямо и конкретно не ответили бы. Давайте займемся элементарной арифметикой. Берем в руки газету. Стоит она восемь франков. Книжный магазин берет за реализацию от тридцати трех до пятидесяти процентов. От трети до половины. Значит, с каждого номера редакция возвращает только 5,36 франка. Если пятьдесят процентов — то вообще четыре франка. Теперь скажите мне, какой должен быть тираж газеты, чтобы оплатить помещение, зарплату сотрудникам, гонорар, типографию? Их помещение (квартира) стоит весьма и весьма недешево. Много комнат, престижный район. Для справки: аренда однокомнатной квартиры стоит сейчас не менее трех тысяч в месяц. Что касается сотрудников, то штат у них колоссальный. Только на обложке указано тринадцать человек. А сколько еще мелких «брызг»! Минимальная зарплата во Франции — пять тысяч. Сейчас даже больше. Это то, что Вы получаете в руки. Но работодателю за него нужно заплатить страховку. Это еще пятьдесят процентов. То есть, когда я — к примеру — беру сотрудника на работу с окладом, скажем, в пять тысяч, то обходится он мне в десять тысяч. Даже если все тринадцать сотрудников «Русской мысли» получают минимум, то лишь на зарплату уходит шестьдесят пять тысяч. Плюс — страховка. Это уже сто с лишним тысяч франков. Но, конечно, и главный редактор газеты, и заместитель главного редактора получают побольше. У зама, если не ошибаюсь, зарплата где-то тысяч шестнадцать. В общем, примерно 18 656 экземпляров нужно выпустить только для того, чтобы покрыть расходы на зарплату. А чтобы оплатить ВСЕ расходы, тираж газеты должен достигать миллиона экземпляров. Но у них тираж, конечно, другой...

Получается, в самом деле, есть какой-то спонсор.

— Очень могущественный спонсор. Кто он — не секрет для многих. Когда живешь на Западе, интересно наблюдать за служебными и пространственными перемещениями американских начальников в русских учреждениях.

Кто же эти американские начальники?

— В данном случае — Иловайская-Альберти, старая ЦРУшная сотрудница. (Г-жа Иловайская-Альберти долгое время работала главным редактором «Русской мысли». Скончалась в 2000 году. — Е. С., 2012.)

Честно говоря, верится с трудом. Я был в редакции — там идет типичная газетная работа. Как во многих московских редакциях, в которых я работал. Может, я тоже работал в ЦРУ?

— Разведка всех стран потому и разведка, что в открытую ничего не делает. Разведка — организация тайная.

— Тогда мне просто непонятно — зачем ЦРУ «Русская мысль»? Ведь пишет эта газета в основном о том, что происходит в метрополии, причем пишет отнюдь не так остро, как многие наши средства массовой информации. И к тому же достать эту газету в «Совке» очень непросто. Даже в «Ленинке» есть далеко не все экземпляры.

— Попытаюсь объяснить. Вот, скажем, Вы, Женя. Вы приехали в Париж. Куда Вы первым делом пошли? В газету?

Да.

— Правильно. Эта газета осуществляет известный контроль, выполняет функцию своеобразного коллектора информации. С Вас взять нечего, но приезжают фигуры покрупнее. С весьма интересными фактами и документами. А разведка — это сбор информации. Не более того.

«Русская мысль» всегда занималась подобными вещами?

— Одно время, когда газету редактировала Зинаида Шаховская, до такого еще не доходило. ЦРУ помогало очень слабо, чуть-чуть, вяловато. Сотрудники сидели на нищенской зарплате. Газета была менее агрессивной, занималась больше эмигрантскими делами. Но потом до ЦРУ дошло, что «Русская мысль» может быть хорошим центром по сбору информации.

Как Вы думаете: все ли русскоязычные газеты на Западе выполняют подобные — шпионские — функции?

— Вряд ли. На Западе сейчас три крупные русскоязычные газеты: «Русская мысль», «Панорама» и «Новое русское слово». Последние две — в США. Эти американские издания существуют, по-моему, за счет рекламы. И они мне вообще симпатичны. Одна больше, другая меньше. Это не важно. Во всяком случае, если Вы хотите что-то узнать о жизни эмиграции, читайте эти газеты.

—        Простите, Мария Васильевна, за каверзный, но, думаю, закономерный вопрос: а Вы? Вы тоже на дотации? Поясню — почему я об этом спрашиваю. Ваш журнал — русский, литературно-художественный. Абсолютно не коммерческий. И, тем не менее, я знаю, гонорары Вы платите. Мой друг, советский литературный критик Владислав Кулаков, за статью объемом в один печатный лист (это примерно двадцать четыре страницы. — Е. С.), опубликованную у Вас, получил сто долларов. Словом, как Вы сводите концы с концами?

— Мы абсолютно не рентабельны. Поначалу мы делали журнал исключительно на деньги Синявского, на его профессорскую ставку (А. Д. Синявский был профессором Сорбонны. — Е. С., 2012). За это, слава Богу, неплохо платят. Можно что-то делать. Я поначалу даже наивно думала, что его денег нам хватит на все. Но оказалось, что журнал — предприятие крайне дорогостоящее. И выпадали такие годы в истории «Синтаксиса», когда за год выходило не более одного номера. Я просто не могла собрать необходимого количества денег, чтобы выпустить еще номера. Сравнительно недавно — где-то после выхода двадцатого номера — мы наконец-то добились незначительного пособия (я его называю резинкой от трусов). Нас поддержали (большое спасибо!) в американском фонде «Либерти». (По моим нынешним данным, этот фонд тоже имеет отношение к ЦРУ. — Е. С., 2012.) Он дает двадцать пять тысяч долларов на четыре номера. Это частично покрывает расходы. Во всяком случае — по производству. Именно эти — американские — деньги позволяют платить гонорары. Раньше мы не платили ни франка. Да и сейчас, надо сказать, платим далеко не всем. Скажем, Синявскому я, разумеется, никогда не заплачу. Нет оклада у меня. Я не плачу американским профессорам, печатающимся в «Синтаксисе». Наоборот — они присылают деньги мне. За то, что я публикую их статьи. Многие профессора считают нужным поддержать журнал. А плачу я только советским. Таким, как, скажем, Ваш друг Владислав Кулаков, талантливый, на мой взгляд, критик. Впрочем, некоторые советские сами отказываются от гонорара.

Вы шутите? Неужели такое возможно?

— Возможно. Например, Татьяна Толстая. Она тоже всеми силами поддерживает журнал. Ее недавно спросил прозаик Сергей Каледин о том, почему она печатается в «Синтаксисе», а не предлагает свои произведения советским журналам. — «Синтаксис» престижнее! — ответила Татьяна Толстая.

Она — частый автор у Вас?

— Она не только автор. Она была представителем журнала в Москве, отбирала рукописи и посылала их сюда, в Париж.

Мария Васильевна, у нас дома сейчас можно напечатать практически все. Как Вы в связи с этим конкурируете с советскими изданиями? Или для Вас понятия конкуренции не существует?

— Мы сами по себе. Мы не держимся на разоблачительных материалах. Кстати говоря, «Континент» я не люблю именно за тупую антисоветчину. Их принцип — кто громче крикнет: «Брежнев (или кто там!) — дурак!» По-моему, подобной смелостью не исчерпываются задачи литературы. Даже публицистики. Вы говорите, что на Родине сейчас можно все напечатать. Я так не думаю. Вряд ли можно напечатать, скажем, статью Олега Давыдова о Льве Толстом. (Мария Васильевна открывает один из номеров своего детища. — Е. С.)

Почему?

— Потому что тон этой статьи недостаточно — внешне! — почтителен. Помните, какой крик поднялся в Союзе из-за нескольких страниц «Прогулок с Пушкиным». А ведь эта книга — объяснение в любви к Пушкину. Просто другими словами. Как не положено. Статья Олега Давыдова — из этой же серии. Журнал «Синтаксис» печатает вещи, которые — не положено...

Стилистически?

— Совершенно верно. Стилистически, в первую очередь. Знаете, я пришла к выводу, что стилистические разногласия — гораздо более серьезные, чем, например, политические. Сейчас нередко можно увидеть вместе, работающими рука об руку бывших заключенных и бывших секретарей обкомов. Политические разногласия преодолеть легко. А вот стилистические — сущностные! — почти невозможно. Помните: «По мне лягушку хоть сахаром обмажь, а я в рот ее не возьму».

Вернемся к теме «Как русскому выжить в Париже?» Что Вы, известная издательница, можете сказать по этому поводу?

— Тем советским (бывшим советским) людям, которые хотят заниматься на Западе издательским бизнесом, я бы прочитала известные детские стихи: «Не ходите, дети, в Африку. В Африке опасно, в Африке ужасно!..» Что они будут здесь издавать?

Если Вы спрашиваете меня, я могу только предполагать. Может быть, художественные русские альбомы, современную прозу (по-моему, она у нас сейчас очень интересная!)?

— Кто это купит?

— НИКТО! Русские издательства — хобби. Этим можно заниматься в свободное от работы время. Поймите же, наконец, издательство — очень и очень дорогое удовольствие. Я выпустила первые пять номеров «Синтаксиса», вижу: влетает в копеечку, да еще в какую! Стала искать способ, как удешевить процесс... Начала сама делать набор, потом купила типографию. Так я стала не только главным редактором, но и корректором, типографом, менеджером, то есть — ВСЕМ. Это не каждый сможет. Сейчас я несколько освоилась. Есть, как Вы знаете, кое-какая поддержка. Поэтому теперь я могу себе позволить нанять наборщика (сама я вообще набор делать не люблю). Но поначалу практически всегда приходилось стоять у станка самой. Вот что такое русский издатель на Западе. И не нужно думать, что я печатаю только то, что хочу. «Синтаксис» — да, это святое, здесь отбор очень серьезный. Но чтобы зарабатывать деньги, мне приходится постоянно выступать в роли обыкновенного типографа. Печатать тех, кто платит деньги. Выпускать их книги. Словом, кормят меня. графоманы, дай им Бог здоровья! Они приносят мне свои стишата. И просят напечатать за свой счет. Я печатаю. Они платят. Они с деньгами. И больше всего на свете хотят увидеть напечатанной свою книжку. Как и любой графоман. В любой стране.

Вернемся к «Синтаксису». Какой у журнала тираж?

— Тысяча четыреста экземпляров.

Как они расходятся?

— Семьсот экземпляров продаются, остальные дарятся. Пока есть финансовая поддержка, я могу не дрожать над каждой копейкой.

Назовите каких-нибудь наиболее активных (помимо Толстой) сотрудников, авторов журнала.

— Их не так много. Конечно, Синявский. Есть такой прекрасный автор — Игорь Померанцев. Замечательный прозаик. Начал печататься, только переехав на Запад. Живет в Лондоне. Это мое открытие. Очень горжусь! Постоянно нам пишет из Москвы критик Владимир Новиков. Вообще у нас все авторы постоянные. Создался свой небольшой коллектив. Он, конечно, иногда расширяется. Но костяк неизменен.

Вы читаете все рукописи, которые к Вам поступают?

— Нет. Когда много лет занимаешься одной работой, возникает определенный профессионализм... Я читаю три страницы рукописи. Сначала. Если они интересны, читаю все. Если три страницы неинтересны, то — я уверена — во всей рукописи ничего путного нет.

А Вы, Мария Васильевна, кто по образованию? Редактор? Вообще расскажите немного о себе. Где Вас так всему научили?

— Жизнь меня научила. А по образованию я — искусствовед, закончила МГУ. Я сменила и — не побоюсь сказать! — освоила множество профессий. Работала в Институте реставрации, ювелиром, шила платья, писала статьи, читала лекции по истории искусств, вела на «Свободе» (это уже после отъезда) программу «Мы за границей». Потом вот стала делать журнал.
Я люблю хорошо работать — стремлюсь во всем «дойти до самой сути». Если что-то делать, то делать! Увы, это я могу себе позволить только здесь, на Западе.

Какие планы, Мария Васильевна?

— Я издаю сейчас две новые книги Синявского. Это книги академического плана, основанные на его лекциях в Сорбонне. Я записала их на магнитофон и вот теперь буду печатать. Готовлю тридцать первый том «Синтаксиса». Тема — «Вы и мы». Эмиграция и метрополия. Я вижу, что в эмиграции советский человек не понимает ни фига.

1991 — 2012
Париж — Москва