А | Б | В | Г | Д | Е | Ж | З | И | К | Л | М | Н | О | П | Р | С | Т | У | Ф | Х | Ц | Ч | Ш | Щ | Э | Ю | Я | # | библиография |
УРОК ВТОРОЙ, ОДНОСТИШНЫЙ
Сергей Бирюков (01.12.03)
Как говорилось в предисловии к первому уроку, появившемуся на
"Топосе", поэтический мастеркласс строится на материале моей книги
"Року укор", вышедшей в издательстве Российского
государственного гуманитарного университета (подробнее о книге см. в
нашей беседе с В. Перельманом тоже на "Топосе").
А на сей раз речь пойдет об одностроке, одностишии или моностихе,
форме, которая в последнее десятилетие получает все большее
распространение. Тем более небезынтересно посмотреть на
движение русского однострока в относительно хронологической
последовательности.
Статья "Моностих" в "Поэтическом словаре" А. Квятковского
заканчивается так: "Моностих как жанровая форма стиха не привился в
русской поэзии" [1: 165], далее следует отсылка к статье
"Страдания" ("Ритмологически же каждое страдание является
моностихом, занимающим тактометрический период").
Один из примеров:
И в самом деле, обычно в разряд моностихов попадают строки,
сохраняющие определенный размер и ритм. Но этого еще недостаточно и
для того, чтобы назвать многострочное сочинение, обладающее
внешними признаками стихотворения, стихами. Очевидно, что
стихотворение (однострочное или многострочное) это прежде
всего концентрация — мыслительная, эмоциональная, интонационная.
Разумеется, здесь может быть учтен и момент
парадоксальности.
В последнее время для обозначения стихов этого типа (в связи, прежде
всего, с развитием верлибра) используется термин "удетерон"
— "ни то, ни другое", т. е. ни стих, ни проза. Этот термин
ввел в употребление поэт и теоретик верлибра Владимир Бурич
[2], а литературовед Сергей Кормилов сделал существенное
уточнение, определив удетерон как "и то, и другое", т. е. и стих,
и проза [З]. Но еще раньше один из крупнейших
исследователей русского авангарда Владимир Марков в "Трактате об
одностроке" замечал, что "в книжке стихов-одностроков строка, не
подходящая ни под один из известных размеров или типов, будет
ощущаться как однострочный верлибр" [4: 242–258].
Моностих в России, конечно, существовал и до его явного обозначения
В. Брюсовым, но не был акцентирован как самостоятельная
стиховая форма. Пословицы и поговорки, эпитафии, различные
девизы и т. д. — и все это было в России, как и в других странах.
Появление авторизованных эпитафий, принадлежащих перу
Карамзина, Державина, Хемницера, тоже не вызвало осознания
моностиха как формы поэтической. И нужен был Брюсов, с его
аналитическим умом, чтобы моностих сделался явлением поэзии. Нужно
было и время обостренного интереса к литературе, чтобы
одинокая строка произвела столь шумное впечатление. Стоит сказать
и о том, что Брюсов написал несколько моностихов, но,
видимо, не счел их пригодными для печати. Они и в самом деле не
очень удачны, особенно в сравнении с "О, закрой свои бледные
ноги". Небезынтересно привести здесь строки из воспоминаний
Вадима Шершеневича "Великолепный очевидец": "Когда я однажды
спросил у Брюсова о смысле этих стихов, он мне рассказал
(возможно, это была очередная мистификация, которые очень
любил Брюсов), что, прочитав в одном романе восклицание Иуды,
увидевшего "бледные ноги" распятого Христа, захотел воплотить
этот крик предателя в одну строку, впрочем, в другой раз
Брюсов мне сказал, что эта строка — начало поэмы об Иуде,
поэмы, позже уничтоженной автором" [5:456–457]. Это разъяснение
существенно меняет представление о моностихе как об
однозначно прочитываемой афористике или парадоксе, хотя именно в этом
направлении двинулись в основном последователи Брюсова.
Правда, единственным известным автором, использующим моностих
последовательно, на основе разработанной теории, я могу
назвать пока только самого Владимира Маркова. Благодаря его
трактату задача по выявлению истории и прогнозированию развития
моностиха сильно упрощается.
В отличие от Брюсова Марков имел перед собой немало примеров
одностиший, как в русской, так и в западноевропейской поэзии. Он
впервые дал панораму одностроков от классической древности
(греков и латинян) до разноязычных поэтов Европы XX века (как в
"Антологии", так и в обзоре), зафиксировал почти все, что
существовало в русской поэзии на начало 60-х годов. Он
определил "четыре традиции" в написании однострока: "греко-римская
эпитафия-эпиграмма", "романтический фрагмент, осложненный
импрессионизмом", "однострок, развившийся из пословицы" (при
этом Марков отмечает, что "именно на русской почве этого не
произошло") и "пересаживание на европейскую почву
ориентальных или иных экзотических форм". В последнем случае интересно
замечание, что однострок русского постсимволиста С. Вермеля
"получился не без влияния японской танки". Помимо этого
Марков набросал массу интереснейших соображений, находя
соответствия моностиху в афоризме, "среди политических лозунгов и
коммерческой рекламы", среди "обломков стихов античных
поэтов", среди "просто строк", т.е. метрических примеров
(Ломоносов) и набросков (Пушкин). Он заглянул также за моностих,
замечая, что "однострок — дорога к искусству заглавия",
подчеркивая, что он же "идеальный эпиграф", находя "стыдливые
одностроки" у многих поэтов, т.е. начальные строки стихотворений,
которые, по его мнению, не требуют продолжений:
Говоря о возможностях однострока, Марков приходит к "однослову", к
стиху из "голых рифм" и "однобукву", наконец, к "белой
странице" или к "поэтическому молчанию".
В советское время одностишия писались, но лишь очень малая их часть
попала в печать. Это заставило меня обратиться к
"подозреваемым" авторам. Полученные одностишия (вместе с уже
имеющимися) дали возможность для вывода, что в моностихе, как и в
других формах поэзии, уживаются разные пути: моностих формально
замкнутого, "классического" типа не мешает развитию
моностиха разомкнутого, "авангардного". Такие моностихи, части
"Кнеги кинга" обнаружились у поэта и исследователя авангарда
Владимира Эрля. Причем один из его моностихов имеет
горизонтально-вертикальное начертание, что не встречалось в русской
поэзии раньше и что, безусловно, сближает поэта с
дальневосточными авторами, с их вертикальным письмом, но и тут же
разделяет — ибо там это норма, а здесь — нарушение нормы.
В истории русской поэзии есть и книга одностроков. Это "Смерть
искусству" Василиска Гнедова, его "пятнадцать [15] поэм". Хотя
книга Гнедова называлась "Смерть искусству", поэт показал
практически безграничные возможности именно искусства.
Гениальное белое поле "Поэмы конца" — завершение этого свода
минималистских поэм — есть в то же время подлинное Начало.
Если одностроки Гнедова являли собой своего рода арсенал
авангардного артистизма, то циклы одностроков Владимира Маркова,
опубликованные им в 1963 году вместе с трактатом, наряду с их
поэтическими достоинствами, представили как бы проекцию возможных
путей развития древнего жанра. Ученый и поэт (в одном лице)
вступают в творческое соперничество — и оба выигрывают.
Любую антологию моностиха теперь уже невозможно представить без
одностроков Владимира Маркова.
Более пяти лет назад появились книги одностроков Татьяны
Михайловской и Владимира Вишневского. Т. Михайловская свои моностихи
объединяет в развернутые циклы. Один из циклов называется
"Улей". Одностишия живут в самом деле, как в сотах. Такие
"скопления" переводят моностих в новое качество, возникает
своеобразная драматургия, так, как это бывает и в книге "обычных"
стихов, с той разницей, что здесь предельно сокращается
расстояние от стихотворения до стихотворения — буквально — до
одной строки! В. Вишневский поставил своего рода рекорд, его
юмористические одностроки завоевали различные популярные
издания, эстраду и телевидение.
Возможности моностиха явно не исчерпаны. К тому, что показал Марков
— и своим трактатом, и своим творчеством,— можно добавить
соображения о визуальности и фонетической акцентировке.
Моностих может изменяться графически — волнистый, угловатый, в
форме круга... Графика в свою очередь дает возможность для
акцентирования ударений, особенно в заумных моностихах.
Как вертикальный моностих можно рассматривать акростишную
строку-высказывание. Особая форма — моностихи-палиндромы. Принцип
повторяющегося моностиха можно обнаружить в венке сонетов. А
магистрал, который к тому же должен быть акростихом, является
неким "прессованием" моностихов. Можно рассматривать в
качестве однострока заглавие произведения Владимира Казакова
"Прекрасное зачеркнутое четверостишие". Четыре зачеркнутые строки
— это как бы тени строки-заголовка.
В последнее время в различных — серьезных и малосерьезных -изданиях
все чаще появляются моностихи разных авторов. Среди
множества удачных и полуудачных строк явно выделяется цикл
Александра Очеретянского "Все эти мелочи".
Заканчивая разговор о моностихе, хочется напомнить об утверждении А.
Квятковского и привести две цитаты.
В. Ф. Марков: "...Их (одностроков. — С. Б.) двухтысячелетний возраст
и то, что они стоят в преддверии белой страницы,— их, так
сказать, "антисиленциальность" заставляет задуматься, даже
если уверен, что они не нужны "нашему времени когда"".
М. Л. Гаспаров: "...Такие "стихи" возможны только в культуре с
развитой поэтической традицией" [6:16].
Нет сомнений, что такая традиция в нашей культуре существует.
Русский однострок уже проявился и на международном горизонте. В
1999 году известный швецарский славист и поэт-переводчик
Феликс Филипп Ингольд издал на русском и немецком антологию
современно русского однострока. Продолжается однострочный поиск и
в России. Сейчас передо мной лежит изящная книжка Эммануила
Нирмала "Сотой песчинкой чудес. Избранные
моностихи".Послесловие к книге написал Дмитрий Кузьмин, известный в том числе
своими штудиями в области моностиха (см., например,
"Арион", №2, 1996 г.). Но кроме того есть послесловие и самого
Нирмала, которое именуется в духе китайской традиции "Мне
вспоминается мой путь к моностиху". Это послесловие выдержано в духе
записи самопознания, находящейся на еле уловимой грани
серьезного и иронически-мистификационного. Особенно интересны в
этом отношении его "рекомендации" по чтению моностихов.
Например, из "первой рекомендации": "лучше всего читать по одному
моностиху в день, но это высшая ступень не для всех". По
стилю это напоминает Германа Лукомникова, которому, кстати, на
обороте титула приносится благодарность "за содействие".
Несколько примеров из Нирмала:
Представленные ниже примеры из разных авторов демонстрируют
различные подходы к этой поэтической форме и обнаруживают, конечно,
точки пересечения. Одностроки, словно параллельные из
геометрии Лобачевского, пересекаются в пространстве. Можно сказать
и иначе — одинокая строка — это линия горизонта, которая
все время отдаляется по мере приближения к ней.
Литература
Николай Карамзин
Гаврила Державин
На гробницу Суворова в Невском
Иван Хемницер
Валерий Брюсов
Александр Блок
Самуил Вермель
Константин Бальмонт
Паутинки
Евгений Шилинг
Василий Каменский
Золотороссыпьюиночь
Рекачкачайка
Александр Гатов
Повесть
Давид Бурлюк
2 Изре
Илья Сельвинский
Афоризм караимского философа Бабакай-Суддука
Даниил Хармс
Василий Кубанев
Диалектика
Владимир Марков
Одностроки
1. Читая, слушая, смотря
На выставке Моне
Перед картиной Бонгарта
2. Минуты
Березы. Ветер. Думая о смерти
3. Разное
Роман в одну строку
Подражание латинскому
Вакхический призыв к Жанне д’Арк (на гласных)
Николай Моршен
Афоризм
Владимир Эрль
Ян Сатуновский
Ры Никонова
(Из сборников "Полированный куст" и "Отдай себe зонт", 1969–1977).
Сергей Сигей
Татьяна Сельвинская
Роман Солнцев
Одна строка
Василий Субботин
Владимир Бурич
Кирилл Ковальджи
Вадим Перельмутер
Жуковский
Эпитафия. Князь Вяземский
Карамзин
Семиотика
Часы
Иван Ахметьев
Сергей Бирюков
Балет
Владимир Вишневский
Иван Жданов
Лента Мебиуса
Геннадий Айги
Появление цикламенов
Осень: Туман
Продолжение цикламенов
Поле весной
(Из книги "Поэзия-как-Молчание")
Станислав Лакоба
Татьяна Михайловская
Улей (Избранные одностишия)
Александр Очеретянский
Поэмофраза из письма
Все эти мелочи (из цикла)
1979–1999
Борис Констриктор
Александр Арфеев
Игорь Лощилов
Александр Федулов
Евгений Степанов
|