А | Б | В | Г | Д | Е | Ж | З | И | К | Л | М | Н | О | П | Р | С | Т | У | Ф | Х | Ц | Ч | Ш | Щ | Э | Ю | Я | # | библиография |
Валерий ПРОКОШИН
родился в 1960 году в Калужской области, сейчас живет в Обнинске. Попробовал
себя в разных профессиях: от дворника и санитара в психиатрической больнице
до журналиста и директора ресторана. Сейчас работает главным редактором
на городском телевидении. В 1991 и 1992 годах выпустил за свой счет две тоненьких книжечки стихов. Печатался в Литературке, "Континенте", "Крещатик", "День и Ночь". Большая подборка вошла в московскую антологию "Приют неизвестных поэтов". В интернете стихи размещены в Сетевой словесности, Византийском ангеле, в ЖЖ (живой журнал). Был победителем в сетевом конкурсе "Поэты третьего тысячелетия". * * *
Нам с тобой никогда
не уйти от советской судьбы: Я бы выкрасил черным
луну, смел все звезды в ведро, Где-то музыка: кажется,
Юз Алешковский поет, Я целую тебя, я ласкаю
тебя, я в тебе... ВЛАЖНАЯ ДАНИЯ
Хилине Кайзер
Знаешь. А я здесь
давно не живу, Женщины тонут в объятьях
мужских, Вечер сползает рубашкою
с плеч, Что в эту ночь передать
журавлю, * * *
Возвращайся в мой
сад из кирпичных чужих трущоб. * * *
В час последнего свиданья Чуть поскрипывают
доски Остается след на воске Между Пушкиным и Бродским * * *
Нежный треск цикад
в апреле Жизнь в земных объятьях
бьется Нам наскучило скитаться: Над застывшим стадом
зданий * * *
Снова — эх! Снова
— бля! Я включил тебя в текст, Снова — бля! Снова
— блю... Твое имя любой Снова — эх! Снова
— блин! Нас нельзя развести, * * *
Это море в марте вкусней
мартини. Чайки в раме неба, и мы в картине, снятой Пьером Паоло Пазолини. * * *
Мы легко нарушаем
границу обычной любви под воздействием опия. Мы сжигаем одежды
— и в пламени лица мерцают безбожными ликами. Я — полночный
портье. И целуясь с тобой, прижигаю соски сигаретою, И когда завершаются
все превращения: ну, например, головастика — ТАНКЕТКИ
За счастье
Пуля
Жестом
Вовочка
Толстой
гром морг
Ума
юбовь
Снегирь
Дети
Закат
Икона
Глаза ВОЛКОДАВ
Просыпайся, лохматый звереныш — собачья порода,
Сучье семя, как нынче сказал бы горбун Квазимодо. Просыпайся, герой Мандельштама — щенок волкодава: Пахнет нашатырем азиатская улочка справа, А налево, насколько хватает безумного взгляда, — Нереальная даже во сне территория местного ада. Здесь недавно прошли, огрызаясь, тамбовские волки, Оставляя следы меж февральских сугробов из хлорки. Возвращаться из рая — плохая примета, когда ты Наизусть помнишь все имена, адреса или даты. На границе веков, государств, алфавитов, религий Нас встречает, чтоб перевести через ад, полупьяный Вергилий. Просыпайся: в Москве отсырел гексоген, словно порох, Начинается гребанный век — мне немного за сорок. Просыпайся, мой маленький зверь, а то все проворонишь: И Манежную площадь в дыму, и в тумане — Воронеж. Просыпайся, грызи эту жизнь молодыми зубами, Я поставил осиновый крест на любимом тобой Мандельштаме. * * *
Лене Элтанг
Осторо... осторожнее,
Не пролей впопыхах Из пустого в порожнее: Эти — ох, эти — ах! Всеми русскими гласными Обжигая гортань, Жизнь уходит оргазмами Прямо в Тмутаракань. Никакого события С точки зрения Ра: Ну, любовь, ну, соитие — Ломовая игра. Привкус щавеля конского На бесстыжих губах. В переводе с эстонского Только — ох, только — ах! Так предсмертными стонами, Что уже не сберечь, По осенней Эстонии Разливается речь. * * *
елки московские
послевоенные волки тамбовские обыкновенные то ли турусами то ли колесами вместе с тарусами за папиросами герцеговинами нет не мессиями просто маринами с анастасиями серые здания вырваны клочьями воспоминания всхлипами волчьими вместо сусанина новые лабухи церковь сусальная возле елабуги птичьими криками облако низкое кладбище дикое общероссийское сгинули в босхе и в заросли сорные волки тамбовские волки позорные * * *
Ты вспоминаешь райский сад, а я туда забыл дорогу.
Какая разница: в какой империи молиться Богу, Какой показывать рукой на Иерусалим, какая Мне разница. Я здесь живу, из тени в свет перелетая. Ты вспоминаешь яблок вкус с такой тоской, что скулы сводит. Какая разница: рабом каких страстей быть на свободе — В чужом обманчивом краю, какая разница слепая, Кто соблазняет нас с тобой, из света в тень перелетая. Ты шепчешь: я тебя люблю. Но смотришь с завистью налево. Какая разница, с какой спать женщиной: все бабы — Евы. Какая разница, с какой восточной хитростью Китая, Допустим, ты изменишь мне, из тени в тень перелетая. Ты все еще живешь в раю, а я разочарован тайной. Какая разница, с какой церковной маковки сусальной Мне шестикрылый Серафим помашет крыльями, взлетая... Где русский журавлиный клин, где ангелов святая стая — Какая разница, какая... * * *
говорю тебе пока мы налегке
говорю тебе на птичьем языке до-ре-ми-фа-соль-ля-си и снова до ну зачем нам разоренное гнездо пусть лежат как письмена в стране глухих эти сломанные прутики ольхи наша родина теперь в другом краю на чужбине штат айдахо говорю а в россии пусть страдают от любви от любви неразделенной воробьи говорю тебе не спорь и не суди море лаптевых осталось позади льется речь моя отравленной водой до-ре-ми-фа-соль-ля-си и снова до мы летим уже над стиксом говорю я люблю тебя... и я тебя люблю Стихотворения были опубликованы в журнале "Дети Ра" (№ 8, 2005 г.).
ИЗ ЦИКЛА "ТАЙНА РУССКОГО ХАЙКУ"
* * * Встретились в мае,
переспали в июне. В августе — свадьба. * * * Мы повесили
пододеяльник: ловись, маленький ветер. * * * Хочешь — спереди,
хочешь — можно и сзади. Вот это любовь! * * * Скользят облака,
припудривая небо над нашим домом. * * * Имя у сына
с незнакомым привкусом восточных сказок. * * * Подсматриваю,
как ты красишь ресницы вокруг пустых глаз. * * * Семейная жизнь
кажется одним цветом — и днем, и ночью. * * * Просыпаюсь: ты
лежишь обнаженная. Хочется курить. * * * Стук ветки в окно:
луна двоится в твоих кошачьих зрачках. * * * Смотрю на сына —
он так похож на тебя. Боюсь ударить. * * * Слово "триада"
мы рвем с тобой пополам. Плачет ребенок. * * * Упало солнце
обручальным колечком на левый берег. * * * Больше некому
хвалиться загаром с ню- дисткого пляжа. * * * У соседки вдруг
стали заканчиваться спички, мыло, соль… * * * Днем — одиноко,
а по ночам — холодно. Сентябрь-холостяк. * * * На толстом стебле
лиловый бутон страсти с полночной каплей. * * * Осенний ветер
резко толкает в спину, как отчим — в школу. * * * Ночь на перроне:
мы курим с проводницей "LD" и "Приму". * * * В окне поезда —
долька луны. Покрепче завари мне чай. * * * Чужое тело
безвозвратно сгорает в огне желаний. * * * Я буду счастлив
с этой странной женщиной лишь несколько дней. И БЫЛО ЛЕТО
* * * На девятый день
Бог создал кузнечика — так, для забавы. * * * Дождь на цыпочках
перебегает наш пруд. Лягушки ворчат. * * * Целый день ветер
намыливает бока низким облакам. * * * Вечер. И солнце
надкусанным яблоком лежит на земле. * * * Шоколад ночи
растекается сразу во всех направлениях. * * * Наверное, полночь
вместе с Волгой впадает в Черное море. * * * Холодный ветер
вдруг ударил бабочку о стену дома. * * * Сквозь решето дня
Бог просеял шелуху перелетных птиц. * * * Поздняя осень:
ночь тянет одеяло листьев на себя. * * * И было лето.
А потом будет Лета… Ничто не вечно. * * * Снег в руках негра
еще белей и слаще, а кофе — горше. * * * Серебро и смех
февраль рассыпал у ног. Где ты, русский Басё? СМЕРТЬ ПО-РУССКИ
* * * Всю ночь воет пес.
В доме напротив умер сосед-пьяница. * * * Коля-бобыль… Не
могу вспомнить отчество и фамилию. * * * Обмыли без слез,
переодели без слов. Чужие люди. * * * Ветер растрепал
прическу покойнику так же, как в детстве. * * * У церкви шофер,
притормозив, привычно перекрестился. * * * Впереди с распах-
нутыми объятьями столпились кресты. * * * Две процессии
встретились у кладбища. Одиночество. * * * "Отче Наш иже…"
вновь соскальзывает с губ пьяной старухи. * * * Память. Собака.
Безвременье. Точка. Ру. Твой новый e-mail. * * * Ну, как тебе там
без водки и бабьих слез? Заморосило. * * * А на осину
кто-то повесил пальто. Будто Иуда. * * * Вдруг раскричались
кладбищенские птицы. Кругом воронье. * * * Молодежь спешит
с кладбища, старики медлят. Смерть — это магнит. * * * Проснуться ночью
от сладковатой боли под левым соском. * * * Таблетка луны
за щекою облака от земной тоски. * * * Как хочется жить…
О, как хочется — жуть! Стихотворение было опубликовано в журнале "Дети Ра" № 5 — 6 (31 — 32), 2007 г.
ВЫПУСКНОЙ — 77
мне приснилась моя первая учительница
лидия сергеевна дъячкова она лежала на деревянном крыльце одноэтажной школы молодая голая рыжеволосая среди махровых астр и кровавых георгинов широко раскинув загорелые ноги прижимая к груди классный журнал и улыбалась нам и улыбалась нам и улыбалась мои будущие одноклассники по очереди подходили к ней и сложив перед лицом руки лодочкой наподобие китайцев или японцев кланялись и оттолкнувшись от земли доверчиво ныряли в гладко выбритое чрево своей первой учительницы л.с.д. Валька Сердцев — самый высокий мальчик с девчоночьими очами цвета моря носивший под формой нательный крестик по выходным ходивший с бабкой в церковь за четыре километра от дома разбился на следующий день после выпускного на подаренном мотоцикле с коляской Петя Мальков — толстяк с портфелем набитым бутербродами с красной рыбой стал нефтяным магнатом где-то в сибири за тысячи километров от дома а его достаточно обеспеченные родители каждый вечер проверяют мусорные баки на предмет пустых бутылок из-под пива и железных баночек "Coca-cola" или "Otvertka" как до гибели сына так и после нее Вовка Капышев — то ли татарин то ли удмурт с прохиндейской улыбкой буратино повесился в 23 года из-за безответной любви к мастеру смены анатолию степановичу агешину днем перед самоубийством он выскочил голым на улицу и пробежал по ней из конца в конец кто говорил что на спор кто-то что у него поехала крыша а спустя лет 7 или 8 после этого мы пили пиво в летнем кафе а может надо было… попробовать сказал а.с.а. ухмыляясь в кружку и оглянувшись добавил сука может быть мне и понравилось Игорь Бурыгин — спился и умер в 33 из всей школьной жизни о нем остался в памяти лишь один эпизод распластанное на школьном дворе тело с алым галстуком на бычьей шее мы долго потом смеялись прямо до истерики узнав что он вовсе не умер а просто потерял сознание Оля Соколова — девочка с огненной косой забрызганная конопушками по самые плечи моя первая любовь в 1-ом классе мы сидели на последней парте держась за руки и боялись смотреть друг на друга а через несколько дней когда она вошла в класс с новой прической я ее разлюбил умерла в тринадцать лет от белокровия Серега Девятов — по прозвищу "червонец" геройски погиб в Афганистане ночью перед похоронами родители попытались вскрыть метал. ящик а вдруг там не наш сереженька но сопровождавшие тело солдаты не дали им этого сделать Толик Лиморенко — рыжий-рыжий-конопатый как в известном детском мультике попал пьяным под электричку молодая вдова вместе с любовником и семилетним сынишкой обходила квартиры 5-этажного дома собирая деньги на похороны моя мама дала им 10 рублей Ленка Сиваева — та еще стерва на спор отбивала парней у подруг и знакомых родила в 45 лет третьего ребенка от третьего мужа а ее старшая дочь убила родную бабку знаменитую в ссср ткачиху героя социалистического труда ангелину сиваеву из-за денег отложенных на похороны Ольга Шкаликова — через год после школы поступила в университет имени патриса лумумбы вышла замуж за однокурсника-эфиопа уехала и сгинула где-то в чужой эфиопии Колька Тожин — спился и умер в 37 Геша Спирин — чемпион области по лыжам на короткие дистанции спился и то ли выпал то ли выбросился из окна Галочка Давыдова — учившая меня танцевать шейк курить пить вино целоваться погибла в совхозе-миллионере под копытами сорвавшегося с цепи совхозного быка вместе с ней скончались дочь и сын она была на 8-ом месяце беременности Шурик Вишневский — после армии постоянно пропадал в тюрьмах последний раз ему дали пожизненно за тройное убийство матери отца и соседки Иришка Пахомовская — школьная красавица по ней сходили с ума многие старшеклассники говорили что она трахается с третьего класса нарожала кучу детей 6 или 7 а может быть даже 8 стала бабкой в 34 года вечерами она часто сидит на лавочке у подъезда вместе с настоящими старухами и точит лясы вставными челюстями Мишка Колотилихин — второгодник прогульщик двоечник кажется в четвертом или пятом классе после урока математики мы с ним мерялись членами в школьной уборной пьяным сгорел в своем доме через 9 лет после выпускного вечера Денис Завьялов — спился и умер в 40 лет Сема Семашко — журналист районной газеты "за коммунизм" пьяным утонул в протве на глазах матери отца брата двоих сестер жены сына дочери двух племянников друга и его подруги Оксана Мартынова — хохотушка и сплетница в 28 лет была зарезана пьяным любовником прямо на крыльце больницы в которой она сделала очередной аборт Васька Бородин — вечный провокатор в 75-ом явился на первомайскую демонстрацию с надутым презервативом многие из наших не поняли в чем дело когда физрук-якут цибик циренович подскочил к нему с вечно багровой рожей и ткнул иголкой от спортивного значка в "шарик" тоже спился и тоже умер в 41 или в 42 Виталик Жуков — гитарист гармонист балалаечник игравший на каждой второй свадьбе в нашем фабричном поселке пьяные отморозки ради забавы сбросили его с моста на берег реки уже 11 лет лежит парализованный Виталик Кубышкин — мальчик-паинька так проникновенно декламировавший на 9 мая р.р. "сапоги ему выдали маленькие И шинель ему выдали маленькую…" зарубил любовника своей жены а тело пытался сжечь за гаражами на зоне его опустили и он вскрыл себе вены Танька Пашкова — моя первая женщина работает по ночам уборщицей в московском метро она быстро огрубела стала мужичкой курит "беломор" и хлещет самогонку стаканами но меня до сих пор возбуждает пьяное воспоминание школьных лет когда я раздел ее на чердаке нашего барака целовал ласкал тискал кусал целовал а она все сжимала свои худые ноги и повторяла как заведенная нетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнет и когда я все же ворвался в ее тесную плоть она вдруг спросила а ты женишься дададададададададададададададададададададададададададададададададададададада шептал стонал мычал выкрикивал я на грани оргазма да пошла ты в задницу выпалил я когда все закончилось и сбросил с плеч ее цепкие руки Томочка Чуракова — староста класса заводила комсорг "поэтесса" после школы работала на ткацкой фабрике простой ткачихой получила инвалидность и сын сдал ее в калужский дом инвалидов Вовка Осадчий — один в один похожий на юрия антонова за которым табунами бегали девочки из параллельных классов спился и умер пару лет назад Зина Шведова — спилась и умерла в 38 Тимоха Ганин — спился и умер Олечка Зайченко — спилась и умерла Саша Никитин — спился и умер Максим Коробейников — в 39 неожиданно стал священником когда год назад мы с ним встретились я назвал его по привычке максом отец максим строго поправил он и привычно перекрестился P.S. в прошлом году на встречу выпускников из нашего класса не пришел ни один человек потерянное поколение из которого почти никто не выжил кроме меня но я не хочу просыпаться 2005 г.
Стихотворения были опубликованы в журнале "Дети Ра" № 7 — 8 (33 — 34), 2007 г.
СИМ-СИМ, СЕЗАМ
Ворованный воздух
вот те Бог, он сказал и кивнул то ли вверх, то ли просто вбок
вот порог, он добавил, ступай. И я шагнул за порог я дышал ворованным воздухом — и надышаться не мог я не мог говорить — я боялся, что мимо спешащий Бог попрекнет ворованным воздухом, взятым как будто в долг что ему все эти тексты, фразы, слова, или даже слог я боялся Бога — Он был справедлив, но капризен и строг я молчал все утро, весь день и весь вечер, я падал с ног и ворованный воздух, сгущаясь, чернел, превращался в смог ночь упала плашмя у ног, как непрожитой жизни итог итого: ворованный воздух гудит в проводах вдоль дорог все напрасно, Господи, слышишь?.. Слышит, слышит — на то и Бог не воруй, говорит, даже воздух, добавил. А сам-то, сам то и дело шепчет, я слышал, вздыхая: сим-сим, сезам видно, трудно ему не дышать, привыкая к чужим слезам * * *
Андрею Коровину
Если к Черному морю однажды приехать — больным, одиноким, расстроенным,
если моря не видеть, а лишь представлять, словно Морис Дрюон. Пить весь день, пить весь вечер, всю ночь коктебельский коньяк с непутевым Коровиным, вспоминая все время другую Итаку — советских времен. Мы там были и пили — по три шестьдесят две, в обычную русскую складчину, но с французским душком были речи, и мысли, и помыслы все: революция, родина… только потом вечно скатывались в азиатчину: всё про женщин, про баб, про блядей, и какой, мол, дурак Одиссей. Мы там были на этой Итаке, скажи, мы клялись, что не будем такими же, если что — не вернемся ни к падшей жене, ни к пропащей стране… Если к морю приехать больным, постаревшим, короче, с затасканным имиджем — в темноте это Черное море по-черному черным вдвойне. К опустевшему берегу, дикому пляжу спускается пьяная улица: кто там голый по пояс стоит? Отвернусь от его наготы. И на счет раз-два-три повернусь и увижу, что море совсем не волнуется, что его не волнуют ни Понтий, ни Понт, ни чужие понты. * * *
нагрешил, говорит, не глядя, мол, все заповеди нарушил
даже те, говорит, которые и писать было западло свет, горевший внутри стекла, обжигает теперь снаружи тьма мешается под ногами, молча дергает за подол нагрешил, повторяет, сука, мол, поймал, говорит, с поличным и показывает, мол, fuck you и прикуривает от свечи и стою голышом, как в детстве, пожимаю плечом по-птичьи прижимаю нательный крестик — он же сам меня приручил нагрешил, говорит, с лихвою, поколений, примерно, на пять не отмыться, не отстираться, не отмазаться одному свет, скользящий поверх стекла, выжигает напалмом память серафимы стоят в прихожей, безразличные ко всему нагрешил, говорит, и баста, собирай, мол, свои манатки и ступай типа по этапу, отправляйся, куда скажу и идут эти трое следом, наступая почти на пятки свет, горевший внутри меня, льется сваркою по этажу Стихотворения были опубликованы в журнале "Дети Ра" № 2 (40), 2008 г.
ДУША ЛЕТИТ НА СВЕТ
* * *
Сад осенний, сад вишневый, сад больничный —
То ли Чехов, то ли Бунин&Толстой. Разговаривать о Боге, как о личном, С пожилою, некрасивой медсестрой. Вдруг сравнить себя с собакою на сене — Между ангелом и бесом… А вокруг Сад вишневый, сад больничный, сад осенний По библейски замыкает ближний круг. Вот и бродишь в нем почти умалишенный С продолжением истории простой: Сад больничный, сад осенний, сад вишневый — Гефсиманский, год две тысячи шестой. * * *
Боль и страх перемешались,
Явь и сон переплелись. Января шальная шалость, Медсестер бессонных жалость Вдруг в меня перелились. Бред бродячий, дух сиротства, Дух скитания во тьме. Призрак страшного уродства То сплетается, то рвется В разыгравшемся уме. Жить бы, жить, не зная муки, Жить! А там, глядишь, весна. Но в огне лицо и руки, И душа в разгар разлуки Все выпрашивает сна. Бред собачий, звуки, лица… Все смешалось в липкой тьме. В переполненной больнице Всем одно и тоже снится, То же самое, что мне. Рецепт
Ларисе Курсовой
Итак: преднизолон, ранитидин и но-шпа,
И капельницы плач, и редкий снег в окне, А по утрам тошнит, а вечером так тошно, Как будто жизнь сгорает на медленном огне. Итак: рентген груди, потом — бронхоскопия. Под подозреньем все: и сердце, и душа. По венам яд течет, страшней, чем ностальгия, И пахнет спиртом кровь под лезвием ножа. Итак: девятисил, ромашка и фиалка — Все выпито до дна из Чаши "Общепит". Душа летит на свет. И ничего не жалко — Душа на свет летит… Август
Лето катит последние вроде недели,
Вот и Яблочный Спас отслужили, отпели. Август бродит в садах, а дожди — стороною, Яблок в этом году, будто перед войною. Но я чувствую вечную жизнь пуповиной, Мне б дожить до шестидесяти с половиной. Яблок вкус соблазняет до райского хруста, Слово может быть вещим, — считал Заратустра. В этом мире, где все хоть чуть-чуть виноваты, Слово может менять даже судьбы и даты. Пусть все так же сгорают закаты рябиной, Мне б дожить до шестидесяти с половиной. И я в первую очередь и даже в третью Все пытаюсь себя оправдать перед смертью. И хочу передать на хвосте у сороки: Что для вечности наши ничтожные сроки. Ночь сочится сквозь узкие щели в заборе, Тишина и покой на российском Фаворе. Скоро осень, и кажется: что еще надо? Август смотрит, как из Гефсиманского сада. |