А | Б | В | Г | Д | Е | Ж | З | И | К | Л | М | Н | О | П | Р | С | Т | У | Ф | Х | Ц | Ч | Ш | Щ | Э | Ю | Я | # | библиография |
Наталья КОЧЕЛАЕВА (Саратов) — поэтесса. Училась на филфаке СГУ. Работает литературным редактором журнала "Планета туризма". Сотрудничала с издательствами "Научная книга", "Эра Водолея", "Лицей". Публиковалась в журналах "M-House", "Линия", альманахах "Перевертыш" (1997 г.), "Василиск" № 1 (2001 г.). Стихи натальи Кочелаевой опубликованы на сайте Кирилла Захарова и творческого объединения "ЗАХодите".
На крыльях, склеенных
из телеграмм, — Проиграл кому-то
в карты. Так летели — зыбкой
стаей, — Познакомились в
трамвае. Босая девочка в алом
платьице — Перешел в другую
школу. Их встречали серафимы. Стихотворения были опубликованы в журнале "Дети Ра" (№1, 2004 г.).
* * *
Сочиняйте песни.
Любите женщин. Пейте вино. Ловите миг. Я одна могла улыбаться кудрявому конвоиру, пока он мне к сердцу прилаживал штык. * * *
За пределом надежды и страха,
волчьих стай, лебединых стай мне придумали новую плаху: мандариново-желтый трамвай. Вот я падаю, больно и странно, в нежный лепет весенней травы. Переломаны стебли тюльпанов, слышен щебет щебенки: "Увы..." * * *
Застолби мне участок в своей душе,
драгоценную жилу на любом этаже, да построй мне приют из оконных рам... Остальное, наверное, знаешь сам. * * *
И ты этой болью болел,
и ты в свою дудку дудел, и видел во сне — языкат — горит на востоке закат, и видел на кухне тазы, Пегаса с крылом стрекозы, гребенку, кусок бечевы, соседку, с которой на "Вы". Проснулся в поту, осознав, что ты был, конечно, неправ, что ты с кем-то порознь и врозь, что в жизни теперь наискось все будет... И плакать нет сил. Зажег было свет. Погасил. Есть спирт, да сквозняк у дверей... "Возьми меня, Боже, скорей!" * * *
Глобус звездного неба,
корка железного хлеба, ржавый дверной крючок, стоптанный башмачок, писем сожженных дым. Отправлено заказным. Под луной сад выл.
Адресат вы- был. * * *
Темным — провалы лжи,
Светлым — просветы глаз. Жизнь моя, не дрожи! Это все в первый раз. Будет и дальше боль (старые все слова!), Будет гореть огонь, Будет мокра вода, Будет и дальше плыть, Путь свой верша и круша — Конь вороной, волчья сыть, Умная, злая душа. * * *
Вычерпаю ладонью море колючей боли,
И заживу по-новому с новой своей любовью — Буду я птиц кормить в зимнюю непогоду И ворожбу ворожить не на огонь — на воду. Буду жрать что дают, молчать, доколе не спросят, Буду гулять в бору между замшелых сосен. Если придется дожить — новой светлой весною Заново сад посажу, заново дом отстрою... А если Он позовет — для пущего эпатажу — "Как же скажу, сейчас. Только шнурки поглажу". Текст был опубликован в журнале "Дети Ра" (№ 10, 2005 г.).
КАДЕРУССЕЛЬ БОГАТО ЖИЛ
Песню пела мама в детстве, всегда в автомобиле. Вестибулярный аппарат был слаб, меня укачивало. В дорогу мне давали мятный леденец, приказывали смотреть только вперед и петь песню. Про шел отряд по берегу, про коричневую пуговку, про Кадеруселя. Не откажу себе в удовольствии привести один из куплетов — один из двух, которые сохранила моя память.
Кадеруссель богато жил (2 раза).
Домик без крыши он купил (2 раза). Летом в нем ласточки гнездятся, Галки под крышею ютятся — да-да, да, это так — Кадеруссель большой чудак. В этом было две загадки: как галки ютятся под крышею, если и крыши-то нет? Да и сам герой был фигурой загадочной — иностранное имя предполагало внешность небанальную. Мне он представлялся маленьким человечком в огромном черном цилиндре. В его имени были карусели и монпасье, он был похож на Оле Лукойе.
Годы шли, пардон за банальность, но они правда шли, и от этого не отмахнуться. Тем временем Кадеруссель открыл свое инкогнито, оказавшись дворянином. Он был К д’Руссель. Может быть, даже граф, но на правах старой знакомой я продолжала держаться с ним так же фамильярно. Тем более, что он был мне ровней в смысле голытьбы: Есть у Русселя две монеты (2 раза).
Больше в кармане денег нету (2 раза). Долг заплатить дает он слово, Деньги в карман кладет он снова... Да-да, да, это так, Кадеруссель большой чудак. Долгов не помню. Мне не возвращали, я не возвращала. К деньгам относились легко, как и к друзьям, как и к родственным связям. Как и к любимым.
Где они все? Любимые, нелюбимые, потерянные, найденные? Купила телефонную карту, села в кабаке, решила так: выпить коктейль — позвонить. Выпить — позвонить. Никто не отзывался. Костя, Миша, Алексей, Сережа, Александр Владимирович. Пусто. Гудки. Женский голос. Здесь такой больше не живет. Набранный вами номер не существует. Четвертый коктейль был лишним. Номер набирала — не попадала в нужные цифры. Ложной надеждой звучал голос в трубке — "вы не туда попали". — Кто-нибудь, куда-нибудь, позвоните, пожалуйста, — сказала я пустой улице, ночному фонарю, закрытой аптеке. — Извините, вы мне? — с легким акцентом голос. — Вам, вам, кому же еще... Проснулась утром, с мутняком, сушняком, тоской. Кто-то лежит рядом. Костя? Миша? Алексей? Уж точно не Сережа. Александр Владимирович? Не дай бог. — Эй, ты кто? — Я, — говорит, — Жан. — Ничего, — говорю я, — бывает... Оказалось — гостиница. А он — француз. * * * Увидев мой дом, смеялся до истерики.
— Здесь жить можно? — Дурак, — фыркаю я. — Лягушатник... Все ж крыша над головой! — Ну разве что... — с сомнением говорит он, осматривая мои хоромы. И вдруг: — Уедешь со мной? — Не знаю, — говорю, — надо подумать. * * * Я пакую вещи, а он стоит у меня за спиной. В зеркале я вижу его отражение. Высокий, как Алексей, чернокудрый, как Костя, умный, как Миша. Про Сережу и Александра Владимировича я говорить не буду, это интимно. Отнимает у меня любимую, мамой связанную кофточку.
— Зачем тебе этот хлам? — Очень приличная кофта, — обижаюсь я. — Не надо. Я куплю тебе... Он водит меня по магазинам и покупает мне все. Хрустящие пакеты ложатся к нам в руки. — Это тебе на дорогу. В Париже — купим хорошее... Джинсы, белье. Шуба потрясающая, мне такая и не снилась. Шубы надо покупать в России или в Канаде, в Париже таких нет. Песцовый мех пахнет завораживающе. От наших духов, кстати, Жан воротится, как от серной кислоты... — Поставь на место и потом помой руки, — шепчет он мне. Он хорошо говорит по-русски. * * * На вокзале мама плачет, подруги смеются. Конкурентка устранена. Будут рассказывать любовникам: одна тут... Нет, ты ее не помнишь, толстая такая, рыжая... За барона вышла, за настоящего! Прям как у Донцовой!
В вип-купе жарко, пахнет ванилью. За окном проносятся сугробы, дома, старушки в фуфайках. Прощай, немытая Россия. Зима в Париже ждет меня, жизнь в Париже, смерть в Париже. Жан смотрит на меня светло-каре. Глазами преданной овчарки. Выхожу курить, он морщится неодобрительно. Не любит, когда я курю. Когда я плачу. Не любит моих стихов и моей манеры одеваться. — Я тебя научу, — говорит вдохновенно и угрожающе. Я выдыхаю дым и смотрю в окно. Деревья бегут навстречу. Зачем я еду в этот город, откуда убежали все деревья? Кто это сказал? Не помню. Кто-то из тех, кого я никогда больше не увижу. Возвращаюсь в купе. — Выпить бы… — говорю мечтательно. — Проводник сказал мне, что в ресторане есть шампанское, — улыбается Жан. — Принести? — Конечно, — говорю. Он уходит. Шесть вагонов по пути к ресторанному. Шубу на плечи, сапожки на ноги. Мой новенький чемоданчик — крохотуля-косметичка. Зато в кармашке заветные пятьсот долларов. Мои! Кровью и потом заработанные! — Какая станция? Проводник произносит нечто неповторимое, вязкое, как рахат-лукум и откидывает ступеньку. Я скатываюсь на спине в последний российский сугроб. Ну, в предпоследний. А потом был вокзал, помню степь белоснежную... — Вертинский в наушниках. А потом я плакала, и смеялась, и совала стодолларовую бумажку в прорезь ларька, чтобы девушка-продавщица продала мне пакетик мятных леденцов, и она, смеясь, отдала мне этот пакет просто так... И я взяла леденцы, а она предложила мне зайти погреться. И я дождалась, когда у Эли закончится смена, и мы пошли, и разменяли доллары, и выпили шампанского с другой ее сменщицей. И они нашли мне машину и помахали рукой. Шофер ругал власть, чеченцев и паленую водку, а я подпрыгивала на российских колдобинах, сосала мятный леденец и смотрела вперед, как велела мама. Да-да, да, это так —
Кадеруссель большой чудак... Карусели и монпасье, чеченцы и паленая водка. Смешной человечек в огромном черном цилиндре, Оле Лукойе мой драгоценный! Живи себе спокойно в предместье Сан-Дени или где там еще... Может быть, еще свидимся. В другой раз.
|