| А | Б | В | Г | Д | Е | Ж | З | И | К | Л | М | Н | О | П | Р | С | Т | У | Ф | Х | Ц | Ч | Ш | Щ | Э | Ю | Я | # | библиография |
|
Тамара БУКОВСКАЯ (Санкт-Петербург) — поэтесса. Родилась в 1947 г. Окончила философский факультет Ленинградского университета. Научный сотрудник Музея Пушкина на Мойке. На рубеже 1960 — 70-х гг. участник литературной группы "Поэты Малой Садовой". Автор шести книг стихов. С 2000 г. редактор журналов "АКТ" и "Зинзивер". Публиковалась в журналах "Звезда" (№ 4, 2001), "Колокол". Стихи Тамары Буковской размещены на сайте "Актуальная поэзия".
Ехать бы, ехать октябрь 2000
В. Мишину Никто, ничто и звать
никак 4 января 1998
Только летом и то
— под завязку, август 1997
такая простая
из жить
старые помятые
смешней смешного
какие
волеизъявление
мне без тебя хана
это что ли мое лицо Стихотворения были опубликованы в журнале "Дети Ра" (№ 2, 2004 г.).
В ЭТОЙ СМЕСИ ЖИЗНЕСМЕРТИ
* * * Все чего-нибудь зачем
вроде как вода в стакане в банке бане шланге кране с таком фигом черт-те с чем все чего-нибудь зачем да на кой твоя персона вором вороном вороной не понявшей что почем все чего-нибудь почем задарма слова на ветер скрып пружин петель ли петель жизнь жестянка кол колом все чего-нибудь почем впрочем прочими не станешь выйдешь выпадешь отстанешь с пылью прахом кирпичом все чего-нибудь почем чем еще тебе гордиться забуриться завалиться в щель промежную столицы догадал меня родиться тот который ни при чем все чего-нибудь почем только денежки не хватит да такой тоской охватит черта ль в том зачем почем * * *
в этой смеси жизнесмерти
в этом месиве судеб как тебя еще завертит закатает тот кто хлеб замесил из легкой глины докембрийской голубой и безвольный слабый иный ты не властвуешь собой и по ниточке словесной опускаешься с небес ближе ниже бестелесней в звук преображенный весь и на белыя страницы черным припорохом слов так легко теперь ложится жизни лепет и улов * * *
литература нужна
одиноким обиженным жизнью забытым Богом болезным и хворым бесполезным и хилым омерзительно милым неуживчивым малым сего твоего моего мира где все мы мазаны одним мирром в день крещения и в день прощения * * *
и вправду смешно
уже за пятьдесят а туда же стихи-стихуечки строчки да точки слова-заточки ни в карман не спрячешь ни за пояс не заткнешь нож — не нож а лучше не трожь свой ли чужой огреют вожжой согреет дрожь чужую вошь * * *
ездок трамвая
седок метро последний с краю и конь в пальто в стекле вагона кривится кто того и спросишь меня за что седок трамвая ездок метро дыханьем грея его нутро на что ты годен кому ты кто случайный встречный и дед пихто седок трамвая ездок метро кто не на троне тот не мурло чей жребий лучше того не тро ездок метрая седок утро удок у края едок укро * * *
если совсем честно
то я ни зачем ни к месту если совсем всерьез то мир этот вдрызг тверез если совсем впритык то вся эта жизнь штык если совсем взаправду не будет с рассудком ладу если совсем как есть то я не надолго здесь если совсем не врать то и слов не собрать по буковкам разбрелись и не сложить в ж и с т ь а грохоча как жесть рассыпались все как есть * * *
пришепетывая походкой
снег притаптывая ногой по погодке хмелея без водки то ль изгой то ли гей то ли гой даже если ни то и ни это все равно непохожий другой * * *
из чего следует
что не следует ни за кем следовать что-то наследовать и идти след в след не след не след Стихотворения были опубликованы в журнале "Зинзивер" (№ 2, 2005 г.).
ИСТЕКАЮТ СОБЛАЗНОМ СЛОВА
февраль усох озноб рефлекс на слово * * * от хендехоха * * * вот они идут * * * жизнь твоя * * * Нелепица невнятка * * * слово за слово око за око Стихотворения были опубликованы в журнале "Дети Ра" № 3 — 4 (29 — 30), 2007 г.
НИКОМУ НЕ ПОДВЛАСТНАЯ ЖИЗНЬ
* * *
Как должно быть — не знает никто.
Получилось — уж как получилось! Ну, а что не сложилось, так то так и так, все равно — не сложилось! И смешно и грешно, а прошло… Проще пареной репы. В остатке — лед на лужах, дневное тепло, да неровности каменной кладки. И такая, ты знаешь, печаль, что без всхлипа не выдохнуть даже, по-осеннему птицы кричат в небо вляпаны газовой сажей. Никому не подвластная жизнь в беззаконном своем воплощенье дышит, движется, тянется из сил последних, не мысля о мщенье. Теплый ветер в растворе окна — простота беспородного счастья — ничего не останется… на- кой тогда тебе божье участье? И в безвидном, безжалостном, злом, всеобъемлющем хаосе страха ты бессилен. Но дышит теплом ночь, земля первородного праха. * * *
Что там линия жизни пророчит,
и куда — далеко ли ведет, за нос водит, дурит ли, морочит, теребит и веревочки вьет? Что ты там разглядишь — в паутине линий, стрелок, пунктиров, штрихов — в этой антике, строгой латыни, тайном смысле пробелов, слогов? И дознаешься если, то как ты совладаешь со страхом своим — обладатель свидетельств и фактов — изнутри прожигаемый им… И в неведенье, трепете, страхе, — зачурайся, сховайся, замри, уподобясь и зверю, и птахе, чуя тягу и холод земли. * * *
Старея — дуреешь, впадаешь в тоску
как будто тебя волокут по песку, и он набивается в рот и ты понимаешь — ну, вот! Ну, вот, золотая жестянка твоя — которой вовнутрь замяты края закатится солнцем за тот за край-каравай, за непознанный рай, за трон-лохотрон когохошьвыбирай, за ящик-нужник, за сарай! Засранец, за ранец готовый к броску, ты стравишь себя на погляд по куску, сестрицей-плотвицей вплывая в треску чешуйчатой Невки — да, черт с ним, рискну, и выйду на берег — за край! Закайся, не майся — плесну-полосну — попался, дурак, без живца на блесну, попался, надейся, блесну! Блеснуть-то блеснешь, да куда ж ты уйдешь, не выйти сухим из воды! Изводишь себя? Изведешь, изведешь, до ручки дойдешь, в кулачок соберешь, и ладушки скажешь, лады! Лады-то лады, но вот так от балды не хочется, я не готова, а ты? * * *
И спереди, и сзади, а нелеп
декор Суворинского театра — он сзади выглядит, как склеп, а спереди, как Клеопатра. И преизбыточен, дебел, как тело перезрелой львицы (зеленка, вкрапленная в мел и молью траченные лица). Глядишь, и шмякнутся, как ком, кондитерские завитушки — тургеневской бородки холм и бакенбардовые тушки. Должно быть, спутав времена или спряжения глаголов, он стал к Апрашке задом. На- кой черт тогда ему приколы? Зачем повесил фонари, каких в Китае не бывало, когда закат, как нефть, горит и небо с краю запылало? Зачем опутан, как блатной, колючкой, обнесен забором? Он здесь на месте, он здесь — свой, никто не сунется с укором. Здесь все — смешенье языков: чечня, туретчина, китайцы. Потерся здесь — и был таков. Ищи-свищи, как в поле зайца. С Фонтанки ветер принесет плач детский зимовавшей чайки. Здесь торг уместен и народ не сбитень просит или сайки. Здесь жизнь сама идет вразнос, в разлив, в бутылях и флаконах, здесь воздух крут и выбор прост и публике не до поклонов. Уже не вызовут на бис всю эту пеструю ораву, но те, что смотрят сверху вниз, смеяться не имеют права. Театр. Задворки. Суета большого торжища, базара... Не та пропорция, не та. Но времени осталось мало. * * *
и колбасит и глючит и плющит
и морозит и дрючит и лущит и сжимает душу в комок мрак — велик, человек — одинок в ноябре серобрысом сыром ты себя ощущаешь горбом или холмиком плоти живой над своей же болящей душой ей же ей ай-я-я-й ой-ё-ёйййй слух замкни и не слушай ты вой кто ж там мутит так шутит с тобой на пустом пустыре на кладбище ветер что ли так жалобно свищет или дудка в груди твоей врет оду к радости жалости йод ты не бойся чего там живи день за днем через зубы цеди сквозь дыхание с посвистом свистом в петербургском нетрезвом иглистом неживом неродном ножевом живопырном немирном парном цельнокроенном воздухе жизни вечной родины млечной отчизны. |