А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я #    библиография



Вернуться на предыдущую страницу

   Антология

   
Виктор ГРИГОРЬЕВ — филолог. Родился в 1925 году в Москве. В 1943 году, будучи наводчиком противотанкового орудия, был тяжело ранен в боях под городом Старая Русса. Через полгода вернулся на фронт. Учился на филологическом факультете МГУ, но окончил факультет русского языка и литературы Московского городского педагогического института имени В. П. Потемкина у любимого учителя А. А. Реформатского. С 1952 года работает в Академии наук СССР (в журнале "Вопросы языкознания" был ответственным секретарем), с 1958 года — в Институте русского языка (ныне — ИРЯз имени В. В. Виноградова РАН). Доктор филологических наук, профессор, заведующий Отделом стилистики и языка художественной литературы. Основные направления научных исследований — творчество Велимира Хлебникова, лексикология и лексикография поэтического языка; кроме того — теория словообразования, история науки о языке, интерлингвистика и языковая политика, культура художественной речи, интеридиостилистика, эсперантология, языковая критика.

Текст был опубликован в "Митином журнале" (№ 20 1988 г.).



ХЛЕБНИКОВ В РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ ХХ ВЕКА
(в сокращении)

... Значение фигуры Хлебникова... по-видимому, единственный путь, по которому здесь можно идти — это его язык.

Я напомню недавнее высказывание Аверинцева. Участвуя в полемике по поводу "Плахи" Айтматова, он говорил, в частности, о языке как инструменте самопроверки. О языке, у которого своя этика, и у слов которого своя совесть. Обобщая, Аверинцев сказал, что язык является условием правильной духовной работы.

Теперь от Аверинцева я скакну к Осипу Мандельштаму, который еще в 23 году характерно назвал язык Хлебникова языком праведника, т.е. хотя эта этическая номинация явно метафорична, в данном контексте, тем не менее, этот этический подтекст присутствует; и от Мандельштама перейду в 1942 год к письму Бунина Анне Ахматовой из госпиталя. Бунин, в частности, говорил о том, что ему в 42-м году казалось, что хлебниковский голос является самым чистым голосом его времени.

И вот вопрос номер один, на который пока нет надлежащего ответа, но пока не будет ответа, удовлетворяющего представительное большинство филологов (не обязательно критиков), мы дальше двигаться не сможем. Вопрос такой: что стоит за языком Хлебникова? Мы можем назвать это по-разному, и называем: "картина мира", "концепции разного рода" и т.д., и т.д.
...
Хлебников уникален. Его невозможно определить каким-то одним словом. Он и мыслитель, он и фантаст, он и достаточно строгий гуманитарий-экспериментатор, он естествоиспытатель, он обществовед... Его можно назвать предшественником нынешних неправительственных общественных движений (Председатель Земного шара). Его можно называть летописцем социальных революций — с его интересом и его ключевыми образами Разина и Пугачева в самых разных применениях... Можно вспомнить о параллели с Вернадским. Вернадский говорил когда-то о необходимости создания научно-мозгового центра. И опять же здесь хлебниковские "председатели Земного шара". Я думаю, что Хлебников мог бы быть членом Рериховского Гималайского института и мог бы быть участником и вавиловских экспедиций и многое другое. Подчеркну я следующее.

Хлебникова отличает, на мой взгляд, от всех без исключения русских поэтов 20 века, а возможно, и от всех поэтов 20 века вообще — это его ни с чем не сравнимые замахи... Вселенная с одной стороны и человечество с другой... Метод Хлебникова — это метод исследований оппозиций. Среди них есть совершенно обычные оппозиции, типа жизнь — смерть, и есть такие частные, как, скажем, меч — мяч, паралексически связанные символы войны и мира, и т.д. Из этих оппозиций я упомяну еще одну. Это оппозиция великого и малого. Хлебников придавал очень большое значение (как он писал) "обратному величию малого". Эту формулу он принял в процессе обсуждения отношений (в 20-м году) между поэтом и государством. Государственных критиков он сравнивал с прокурорами, себя с подсудимым, но говорил о том, что государство, пространство могучее в одном отношении, оказывается совершенно ничтожным перед мощностью поэта в его конкретных шагах, проявлениях его творческого начала.
...
Особо интересно рассмотреть как специальную область — область хлебниковской герменевтики. Она чрезвычайно расширена, причем расширена за счет мантического мышления, т.е. мышления, претендующего на некоторую предсказующую силу.

И еще одна характеристика гораздо более общего плана. Я думаю, что языковая личность Хлебникова может быть охарактеризована как сплав неклассической поэтики с неклассической наукой. В этом смысле его можно было бы назвать неклассическим классиком ХХ-го века.
...
До сих пор Хлебников рассматривался в широком культурном контексте. Например, Якобсон рассматривал Хлебникова в таком ряду деятелей культуры: Пикассо, Джойс, Брак, Стравинский, Ле Корбюзье. Андриевский в опубликованных в 1985 г. его ночных беседах с Хлебниковым связал Хлебникова с двумя рядами: с синхронным рядом поэтов (Блок, Маяковский, Цветаева, Мандельштам, Пастернак) и диахронным рядом ученых: Пифагор, Кеплер, Николай Морозов, Мозель, Чижевский и др.

В прошлом году Вяч. Вс. Иванов подробно рассмотрел связи Хлебникова с обоими диахронными рядами, расширяя их за счет самых разных лиц, разных имен. Я перечислю некоторые: Нострадамус, Лейбниц, Бруно, Гамильтон, Новалис, Арто, Эйзенштейн, Фоменко, Плотников, Кондратьев, А. Белый, Флоренский, Лобачевский, Минковский, Кэролл и другие. И вот, если попытаться обобщить эти ряды, мы должны были бы одновременно значительно расширить круг имен. В них, в частности, не хватает таких имен как Васильев (учитель Хлебникова), Бор, Гейзенберг, Дирак, И.И. Вавилов, Надсон, Пржевальский, Э. По и Тагор, Гете и Дарвин, Чебышев, Мурильо, Моцарт, Воронихин, Врубель, Гуро, Бурлюк, Малевич, Татлин, Чехов (очень неявная, но очень перспективная параллель), Платонов, Олейников, Кено и некоторые другие.

Но важно выделить во всем пространстве его собеседников — собеседников, действительно занимавших его, диалогические отношения с которыми были для него по-настоящему важны. И вот в этот круг, более узкий, входят: Пифагор, Платон, Ашока, Шанкара, Леонардо, Ньютон, Лейбниц, Кант, Лобачевский, Пушкин, Уитмен, Скрябин, Блок, Спиноза, Маркс, Дарвин, Пржевальский, Ленин, Менделеев, Эйнштейн, Надсон.

Хлебников стремился к новой гармонии. Он не просто разрушал старую. Он стремился к новой гармонии, и он ее нашел, хотя и не закрыл, не довел до конца. Мне кажется, что самым важным словом и ключевым образом в языке хлебниковской поэтики является образ волны. Прямо или перифрастически за этим стоит философская категория отношения. Я не буду за недостатком времени перечислять те доминанты, о которых я упомянул. Просто скажу, что, в частности, первая из них — это "незавершенность". Этот принцип очень важен для разных искусств ХХ века, и то, что это принцип открытости, как бы провоцирует современную поэзию на овладение этим как бы не доведенным до конца опытом Хлебникова. И такие доминанты, как "предельная компрессия", "необходимость комментария", и, наконец, важнейший принцип — это принцип "единой левизны": новое по мысли, левое по мысли, должно быть и левым, т.е. новым по форме. Этот принцип он сформулировал прежде всего как словотворческий, но он распространяется, по-видимому, на все.

И, возвращаясь к положению в современной нашей поэзии, скажу еще вот о чем. Н. А. Кожевникова в своей работе о словоупотреблении в русской поэзии начала нашего века обращает внимание, в частности, на такое понятие как саморазвитие языкового ряда. Раз введенные некоторые языковые отношения в языке поэзии, они как бы приобретают некую такую самодовлеющую силу и толкают поколение или того или иного поэта к такому... уж никак не зависящему от него саморазвитию. Вот хлебниковский язык, мне кажется, обладает такой потенцией, но мы эту потенцию пока не оценили.

А в заключение напомню старую уже мысль С. С. Аверинцева о похвальном слове филологии. Он говорил о филологии как о службе понимания. Мне кажется, что службой понимания должны являться все исследования, направленные на познание культуры.